Безумие приходит в город свободой алокрылой

Безумие приходит в город свободой алокрылой,
Безумие хочет, чтобы люди о боге забыли –
И люди забывают – и идут, по-овечьи покорно –
В уже иной,  преображённый безумием город –
Которого нет и не будет ни на каких картах,
И из которого людей никогда не выпустят обратно,
В котором сомкнутся за ними стальные ресницы
Тех, чьи выкованы из бесконечной зимы лица
И чьи пальцы кровоточат ночными фонарями,
Которые жуют железными губами электрический багрянец,
И чьи ножи втыкаются в улицы – те
Крошатся под ногами в прокажённой лиловой темноте
И убегают из под ног – масляные ленты –
Точно в метро, куда черти продают билеты
И поезда бесконечно ходят по кругу,
И смотрят люди в пепельные лица друг друга
Прожекторами, которые давно потушены,
И щупают друг друга измятыми перчатками-душами,
А демоны на станциях этими душами торгуют
И предлагают людям выпить рюмочку-другую
Их собственной крови – в каком-то эксклюзивном баре –
Где белоликие девы в чёрных балахонах жарят
Чьи-то сердца на закопчённых рыжих решётках
И любезно приглашают каждого зашедшего чёрта –
Будь он в джинсах, или в парике восемнадцатого столетия –
Зайти и выкурить с ними по чёрной сигарете,
И посмеяться над смертными и карты раскинуть
На столе, измазанном то ли спелой малиной,
То ли чем-то другим – это сказать затруднительно –
А за окнами толпятся серолицые зеваки-зрители
И потягивают руки – куда-то в оконные горла,
И вторгаются органные звуки в охваченный демонами город –
И закат малиновым каблуком растопчет цветы все,
И развеет белые лица в небесной пасти-выси,
И чёрные волос дев из баров заброшенных
Змеями скрутят, обовьют городские площади,
И на этих площадях соберутся чёрные танцоры
И будут кружиться бесконечно, опутывая город
Паучьей, злой, серебряной, липкой сетью –
Которая пахнет абсентом и старой смертью –
Как в саду, где чёрные девы были похоронены –
А потом восстали в своих фиалах огненных,
Расчесали волосы и открыли бары на границе
И надели белые улыбчивые маски на лица –
И черти куртуазные к ним заходят весьма охотно –
И каждая дева ждёт не принца, а чёрта,
И в чёрное красит свои зеркала и неглиже,
И оттачивает в кривых зеркалах каждый взгляд и жест,
И мажет на кончики пальцев – чужие слёзы,
Хотя черти относятся к ним довольно несерьёзно –
Но черти всё же лучше каких-то нелепых принцев,
Которых угораздило когда-то в лесу заблудиться –
Ведь эти девы когда-то принцессами были,
Спавшими сахарно-сладко среди столетней пыли,
Уколовшими палец на какой-то окаянной башне –
Но это всё теперь совершенно не важно –
И они открывают свои бары в полночь зазывно –
И стоят в дверях – длинноволосые кладбищенские ивы –
И встречают чертей, улыбаясь им губами серебряными –
Покрытыми ничем не смываемой помадой времени –
И черти целуют эти губы – и проходят мимо,
А девы покрываются патиной веков и грима
И стынут у окна в своём заброшенном чёрном баре,
И чьи-то сердца на решётке проржавевшей жарят.