В чёрной Сене, текущей из чрева чёрного Парижа

В чёрной Сене, текущей из чрева чёрного Парижа,
Распятого на крыльях тысяч пьяных горгулий –
Вампиры омывают уста в малиновой жиже,
И седовласые ангелы навеки уснули –
Под сводами соборов, которые щурятся битыми
Витражами и щерятся челюстями перекрытий тысячелетних –
И стекает время позеленевшими до горечи абсента молитвами,
И впиваются в горло мимопроходящих когтистые плети
Взглядов полуночных, которые копятся в соборах,
Точно летучие мыши – в утробе мёртвого купола –
А чёрные монахи бродят по туманному броду
И вынимают из карманов сломанных кукол –
Фарфор и пластмасса – и глаза косо расставлены –
И они изображают чинных и благопристойных прихожан –
Куклы – это те, кто подчиняются правилам
И от гнева господнего в целлофановом страхе дрожат –
А рядом с собором вампиры идут, незапятнанны
Людской чистотой и святых увещеваний проказой –
И раскрываются глаз их знойные корриды и патио –
И раскрываются их губы, точно розы кровавоглазые –
Опьянённые чёрного солнца веерным туманом, ниспадающим
На плечи королевские их плащами песцовыми –
Они идут в вальсе серебра по морозным лицам кладбища,
Срывая на лету сердца в коридорах дворцовых –
Где тёмные ковры томно шепчутся с гобеленами,
А на гобеленах дамы источают мертвящий мускус –
И коридоры так схожи с человеческими венами –
И двери открываются со звуком шелковистого укуса –
И бархат портьеры падает и душит стрелки
Часов старомодных, которые давно забыли,
В каком они мире и в каком отравленном веке –
И кутаются в перламутровую пыль, как в душную мантилью –
А люди из часов выходят – ломкие фигурки,
Их волосы намотаны на стрелки, а брови выбриты –
И они гуляют по кругу, заламывая руки,
А потом они неизбежно встречаются с вампирами,
И те приникают к их шей колыбелям беспомощным,
И чёрные розы сажают на песок их упований,
И приходит время, в котором царствуют чудовища –
А люди не узнали об этом – и не понимают –
Почему выходить из дома стало так страшно,
Почему их губы холодеют от каждого вздоха,
И что за чёрная, похожая на руку мертвеца, башня
Вознеслась и стучится по ночам в крестовины их окон –
И что за ночные клубы открывают под асфальтом,
Где все посетители в чёрных очках в полночь,
И луна еженощно делает в небе сальто,
И дома растекаются по венам кубиками комнат –
И из капельниц луны на землю сочится ихор,
Демоническая кровь пропитывает каждый камень  -
И в церкви по ночам так оглушительно тихо,
И из окон лижется чёрно-фиолетовое пламя,
И алыми платками машут в лесу цыгане,
Которые пришли за вампирами в чёрных фургонах –
А мальчик в чёрном бархате играет в церкви на органе,
И алое сочится из его распоротых ладоней
На клавиатуру – и каждая капля – это нота –
Нота чёрной памяти, которая густо пламенеет
И копится в шкатулке у каждого ледяноглазого чёрта,
Который безумен, но любит порядок тем не менее –
И любит музыку, которую играет чёрный мальчик,
Которому ещё не дотянуться до педалей –
И он не знает, что с миром этим будет дальше –
По правде говоря, даже чёрт этого не знает –
Хотя чертям правду говорить абсолютно не свойственно,
И к тому же над ними есть и кто-то повыше –
И трутся носами огненные лисы многохвостые
О пики шпилей на обглоданных луной церковных крышах –
И горгульи утробно смеются – они-то давно уже
Поджидали этого часа, молитвы слушая
И досадливо морщась – они сдирают клювами кожу
И охотятся вместе с демонами за людскими душами –
Бегущими по улицам – точно газеты измятые,
Уносимые ветром шакальим в руки фонарей кривоглазых –
Те, что пришли, уже не уйдут обратно –
И людям лучше понять это и покориться сразу –
Выставить вперёд запястья для серебра наручников –
Тогда демоны с ними, возможно, будут поласковей –
Демоны просят прощения – просто им наскучило
Играть в этом мире под человечески масками
И изменять свою суть в угоду кому-нибудь –
Пора снять маски и обнажить свои лица –
И предоставить людей их человеческим судьбам
В мире, где отныне демонический ковен веселится,
И чёрные мальчики выбивают из органного горла
Какофонию звуков, которые чёрными змеями
Расползаются по улицам поникшего ставнями города –
И заползают в дома и к людям на колени –
И ласкают их руки извилистыми и холодными телами,
Раскрашенными всеми оттенками заката и сукровицы –
А по улицам гуляют потомки и воплощения ламий
И сцеловывают жизни и сердца с каждой пройденной улицы –
И сердца в их ладонях расплываются конфетными обёртками,
И жизни сочатся на асфальт слезливыми нитями –
И смотрят в черноту бесконечную – бесконечно черноокие,
И видят то, чего люди никогда не видели –
И не постигали – у них иные миры и призвания,
И их ангелы заперты в храмах и пеплом засыпаны,
И они не отзываются людям – их губы окровавлены,
А сердца изъяты и надрываются хрипами
В чьих-то холодных пальцах – млечный путь и вереск
На пустошах, где голодные тёмные фейри скитаются –
И умирают во прахе рождённые в вере,
И мир корчится под этими холодными и длинными руками –
Кружево манжет и алмазные глаза-запонки,
И ногти бесконечные, вспоровшие суть и смыслы –
А горгульи хохочут и приплясывают львиными лампами,
И бегут к центру города серые кладбищенские крысы –
А за ними мертвецы в щегольских старомодных одеяниях –
И скелеты, бренча на мандолинах собственных рёбер –
И все они прославляют гимнами тьму и дьявола,
Поднявших их сущности их бездонности гроба,
И все они – верные вассалы и рыцари примерные,
Готовые обнажить мечи и ногти наточенные –
И вампиры танцуют на площади в обнимку с химерами –
И ночные клубы открывается этой ночью –
И этой – и многими другими – бесконечными – после –
Мир преображён и угольно-чёрно небо –
В этом мире заправляют незваные чудовищные гости,
Которые причащаются действительно плотью, а не хлебом –
И которые в чёрных храмах, осквернённых ими тщательно
Творят свои чёрные мессы и сказки воплощают –
И сметают осенним листопадом проходящих мимо обывателей,
Развевая на дьявольском ветру чёрнокрылыми плащами –
И вороньё вылетает из глаз их стаями,
И сердца стучат на малиновых перчаток раструбах –
И люди подходят – и опускаются устало
На колени, видя их кострами полыхающие губы,
И глаза, из которых никуда не уйти, как ни старайся –
Потому что в этих глазах запоры и решётки –
Эти демоны были людьми уже столько инкарнаций –
А потом решили – а не пошло бы оно к чёрту –
И отправились сами – чёртовым крестовым походом –
Воинство в беретах и манжетных облаках винтажных –
Скорее не воины, а проклятые безумные поэты,
Опьянённые зелёным абсентом и алой жаждой –
И чёрный мальчик уселся за орган небрежно –
И чёрные локоны упали на чёрные клавиши –
Мальчик понимал, что у людей уже нет надежды,
И ничего в этом мире не изменишь и не исправишь –
И он улыбался ножом перочинным, проржавевшим,
Вымоченным в чьей-то крови на каком-то закате –
Мальчик знал и понимал очень многие вещи –
Мальчик родился множество веков назад – когда-то,
Когда был этот мир иным – и теперь вот тоже –
Всё изменилось – и мальчик весьма этим доволен –
И проходит по его мраморной холодной коже
Снежная позёмка чужой сладковатой боли –
И во рту малиновым огнём какая-то конфета,
И в глазах малиновыми факелами – дальние пожары –
Мальчик аккуратно поправляет белоснежные манжеты –
И, кивая головой, начинает играть сначала –
И снова, и снова – одним и тем же рефреном –
Пока храм чернеет, и пентаграммы зажигаются –
И музыка течёт – как чёрная кровь из разорванной вены
На белой шее мёртвой спящей красавицы,
С пустыми глазами и ртом измятым, точно платье,
На которое время насыпало листвы горсти –
И никто не скажет мальчику, что играть хватит –
Уж, конечно, не эти демонические чёрные гости –
Те, что музыку его внимательно слушают
И глазами и пальцами её благодарно впитывают –
Те, что пришли за людскими сердцами и душами,
И приходят в этот храм предаваться кощунственным молитвам –
А мальчик всё играет – и клавиши пальцы ему лижут –
Чёрными волками из невидимого смертным леса –
И кровавая Сена течёт по чёрному Парижу
И уносит, качая, на волнах его вырванное сердце –
Но сердце ему больше ни за чем не надо –
Достаточно клавиш пляски под пальцев мазуркой –
Потому что этот мальчик – настоящее исчадие ада,
И это у него – такие белые холодные руки,
Под которыми корчится, хрипя, каждое горло
И распадается в прах, на горькие осколки –
А когда мальчик доиграет, он пойдёт в город –
Прикрывая глаза чёрной ночью и чёрной чёлкой –
Но не так-то просто прикрыть этих глаз рубины,
В которых горит и плещется вулканическая вечность –
И горгульи в небе узнают своего господина,
И опустятся ему с небес на ладони и плечи.