Последствия

Предисловие:

И за малые ошибки - платят.

1 часть

— Отсидите с моё очередь, молодой человек, а потом тыркайтесь! — проворчала недовольно морщинистая старуха. И внеочерёдник отшатнулся от двери, но она всё не унималась, — с температурой и давлением под двести. Как все - с семи, между прочим, а никак не попаду.
Чуть не отшутился:
— С ваше отсидеть? — какой-то уголовный юмор получался. И хотелось было возразить:
— С температурой на дом вызывать надо,а не шастать, заражая других... — но, верно, тотчас начнутся чтения нотаций... Чем ещё коротать время на старости лет - пообсуждать кого, или наставить. Передумал:
— Да я же, мать, только спросить! На комиссию... Платно...
— За вон тем парнем будете, мужчина, — неохотно слушая зачинавшийся спор, добавила худощавая девушка, сидящая в углу, меж дюжиной хворающих пациентов.
Кто покашливал, кто был соплив, кто просто с недовольной гримасой ворчал глазами. Без очков видно плохо, наш герой огляделся. Гнетущее впечатление.
— Не подхватить бы грипп... — подумалось только что пытавшемуся пройти в кабинет врача плешивому человеку. Мужчина шмыгнул носом и присел.
— Да с работы медкомиссия, хочу на повышение разряда сдать. Жена "пилит", что мало получаю, — как бы оправдывался перед случайно-знакомыми...
— А я недогулял немного, 26 ещё, призыв начался. Словил повестку. Теперь год оттарабанить придётся, — посетовал рядом сидящий, поддерживая разговор, — хотя, может, плоскостопие, или ещё что найдут. Язву ту же. Не убивать же год на армейку?
— Какие мужчины пошли - стыд, просто стыд!. Это ваш долг перед Родиной, — вмешалась та же разгорячённая утренним волокардином старуха.
— А я ничего у неё не занимал, чтобы отдавать! — протянул руку лысому слушателю — Анатолий, можно Тоша.
— Лёня.. Леонид, — представился в ответ.
— Ууу, ворчунья. Другие глохнут в её возрасте, а она... — приговорил полушёпотом будущий новобранец, — слушай, Лёнь, я покурить схожу, судя по всему карга старая взъелась на меня, мочи нет, а ты, если что, позовут Игнатьева, окликни. По рукам?
— Они разве сами вызывают? — растеряно переспросил молодого.
— Кого как, папаша, кого как...
— Папаша?! — подумалось Леониду, — да я не многим старше его... Нахал. Видимо, - лысина старит, — опечалено вздохнул и добавил:
— Позову, не вопрос, но Игнатьев это я...
— Надо же - тёзка, или как там однофамильцев называют? Чёрт, забыл, — потёр лоб, и похлопав собеседника по плечу, достал из-за уха сигарету:
— Мировой ты мужик, Лёня! Хе-хе, мировой.
По коридору зашоркали пыльные кроссовки его почти ровесника. Видимо, и впрямь - лысина чертовски старит... .
— Того гляди заморгаешься, посидишь по поликлиникам чуток, пообсуждаешь молодёжь, как эта ворчливая бабка, и придёт пора зажмуриться, — бубнило в голове повара четвёртого разряда, мечтающего о повышении. Заскрипела дверь:
— Игнатьев!, — медсестра, — ваша карточка? — перелистнула, взяв из рук Леонида тонкую книжечку с полу-вырванными страницами, — Ага.. Хм... — призадумалась, — Заходите.
Старуха уже ухромала, так что - ворчать: "сперва же я! Как вне очереди?" — было некому. Леонид, хоть и был простофилей, но противиться не стал.
— Мои анализы не пришли?
— Мужчина, анализы не приходят, приходите вы с ними. А нам присылают их результаты, — тавтологично - не остро острила захлопывающая дверь. И пациент засеменил...
— Здравствуйте, доктор...
 

2.

— Присаживайтесь... — заглянул на оборот документа, — Леонид,. Ну-с, что у вас?! — седоватый мужчина в очках с толстыми линзами и стетоскопом, висящем на ненаглаженном халате, изучал карту больного.
— Мне бы поскорее пройти комиссию, для работы... А то "пап - купи то, купи это", сынишка просит, да и жена в этом от него не отстаёт. Кредиты на телек и стиралку, а зарплата с моим разрядом невелика. Сами понимаете...
— Любезнейший, — прервал исповедь пациента изучавший, — кабинет психолога этажом выше. Не отвлекайте меня, пожалуйста. У каждого свои проблемы, и похлеще ваших. Я, конечно, всё понимаю, но получится нехорошо, если я что-то пропущу, — вчитался в какую ту бумажку, — Минутку...
— Извините, пожалуйста, — Леонид, снизив голос, прекращал отвлекать, — мне бы просто поскорее всё пройти... Если возможно...
В кабинете пахло хлором и чем-то вроде воздуха, вытравленного недавним кварцеванием. Почти тишина... Раз в пару мгновений перелистывание страниц, шорох от катания по бумаге шарика на конце стержня. Даже не слышно, как в коридоре шумят ожидающие. А в голове толпилась суетность:
— Вадика из детского сада надо успеть забрать, а то Маринка во вторую смену ведёт историю у пятиклашек. Вечером футбол по телеку, чемпионат мира как-никак, пивка взять не мешает, рыбку — отдохну. Не дай Бог - тёща опять съест всего, хоть бы не припёрлась в гости...
— Повар, говорите?
— Простите, что?
— Я говорю: поваром работаете? — приспустив на переносицу очки, уточнял доктор.
— В "Трактире"...
— В каком? — вглядываясь в лицо собеседника, настаивал Павел Николаевич.
— Так и называется "Трактир", на пресечении Маркса и Пушкина, возле 12-ого ПТУ.
— А! Вспомнил. Знаю... Прохаживался мимо... — удовлетворился уточнявший. И помрачнев добавил:
— Придётся уволиться.
Шуршали, как говорила медсестра, результаты анализов...
— Уволиться? Это ещё зачем?! — присмотрелся к бумагам в руках врача, без очков текста не видно, — что там, доктор?
Седовласый тяжело вздохнул:
— Это, конечно, не по моему профилю... — мямлил, тянул... Не знал как сказать.
— Говорите уже, что там?
— Ладно. Коль настаиваете, — развернул какие-то бумаги, — вот эта строка говорит о некоторых изменениях... Весьма существенных, я бы сказал...
— Изменениях? Где?!
— Расскажите лучше, может есть какие жалобы? Боли в правом боку или тяжесть - имеются? Стул не белый?
— Какой именно стул, доктор? — несколько удивился уже встревоженный пациент,
— Как ходите по большому - часто, цвет стула, не светло-жёлтый? Не рвёт вас, тяжесть после еды или ещё что? Откройте рот, — подошёл к Леониду, — сделайте аааа,
— Аэаааа... кх...
— Леночка, запишите, белки глаз без выраженной желтизны... Сосудики не очень... — Павел Николаевич осматривал Леонида, — ложитесь, снимайте рубашку. Здесь болит?!
— Ух... Нет, почти не болит...
— А так?
— Ай, уф... Вы сильно давите.
— Когда надавливаю больно? Понятно, — ощупывая, изучал обвисший, дряблый живот, — одевайтесь, милейший.
И отошёл к раковине мыть руки.
— Леночка, голубушка, напишите направление на УЗИ и в кож.вен. на консультацию...
Опешив от услышанного, чуть было не провалился в кушетку наевавший рубашку, если бы в неё можно было провалиться, разумеется...
— В кож.вен.?! — полушёпотом, перебив врача, переспрашивал.
— Да, милейший, к сожалению так... Пьёте, курите? Наркотики употребляли? Как регулярно ведёте половую жизнь, имелись ли случайные партнёры?
— Куда там наркотики... Курить, правда никак бросить не могу... А выпивать: пиво только иной раз...
— медсестра, брезгливо посмотрев на одевшегося, несколько смутилась, но врач не унимался, с серьёзным тоном:
— Все мы не ангелы. В ваших интересах, чтобы обезопасить близких вам людей, быть с нами честным, — перед глазами из памяти промелькнула Марина и... ещё одна женщина...
— Жена узнает, — подумалось лысому тотчас. Многозначительно отвечал:
— Я женатый..
— Анализы у вас плохие. Прямо скажем... Если верить им...
— явно не желая добивать побледневшего пациента, излагал в виде версий  результаты:
— Если верить им, Леонид, то у вас гепатиты B и C, так же обнаружен вирус иммунодефицита, — записывал в карточке.
— Прямо скажем "букет" целый.
— Это откуда же такое? — помрачнел сильнее тучи тот, на кого смотрела медсестричка уже несколько жалостливо...
— Это виднее вам, а не мне, уважаемый Игнатьев. Не тяните с консультацией, вдруг  ещё какие "сюрпризы" есть. И с УЗИ тоже не советую медлить. Биохим у вас ужасный, просто хуже некуда, да и прочие анализы не сулят хорошей работы ни печени, ни иммунной системы... Так что о работе и повышении квалификации придётся, в лучшем случае, на какое-то время забыть... Соболезную. — ошарашенному передали карточку и направления, он пошатнулся.
— С этим живут люди, я знаю, я слышал, — как бы успокаивал себя.
— Смотря какая стадия, — видимо, из Павла Николаевича и впрямь плохой психолог, коли не сообразил подбодрить, — смотря какая стадия. Одно дело - ВИЧ, другое - ВИЧ и гепатиты, и совсем другое - ВИЧ на стадии СПИДа вкупе с циррозом. Честно сказать,  удивляюсь, как вы ещё ходите с такими показателями печёночных ферментов.

   Леонид не мог почти ничего добавить, взял карточку:
— И как мне теперь?
— Повторяю: о работе придётся забыть, и супругу мы известим. Ей тоже следует провериться. Ничего сказать не могу, надо дообследоваться, УЗИ и вот кровь ещё пересдайте... К инфекционисту и в кож.вен. За неделю управитесь?
— Не знаю, доктор, это как гора на плечи. Бац.
— Протянете - придётся в спешном порядке улаживать не только это, но и все дела. Понимаете, я о чём? — надел очки с носа на глаза, и принялся записывать что-то в журнале.
За спиной у человека с глубокими залысинами раздался стук и скрип двери:
— Доктор, извините, хотела спросить: без записи принимаете с температурой?

— О, это явно какой-то страшный сон, хоть бы проснуться, — проскользнула мысль поверх скрипа двери.


3

На улице было не настолько жарко, как внутри, где закипали отчаяние и гнев. И  явно черти злорадно плясали у котлов поселившегося в нём ада, пытаясь излить всё, что накопилось, и обжечь.
— Бес в ребро! Угораздило же. И ребёнок, и жена есть - что тебе ещё было нужно, несчатливчик?! — на долгом пути домой обрывки мыслей топтались со слоновьим грохотом в ушах, — проклятие! Верка, сука. Убил бы, тварь. Засунет пусть свои "люблю", туда, где ей и место, шалава! Мужа ей мало было, ещё и меня... — остановился на миг, — а если это моя изменяет? — почти чертыхался, — Да с кем?! Кому она нужна-то... — самоуспокоение было малодейственно.
— Год или два? Может меньше? Месяцы? Почему врач без своих традиционных "не волнуйтесь, ещё толком ничего не известно", А? Почему? Уроды, — нервозно закурил.
— Без отца Вадику расти... А Маринка... вряд ли её миновало. Нечасто, но бывает близость. Лучше бы разбежались. "Чёрт! Чёрт, чёрт!!!" — прокричал вслух, прохожие оглянулись как на сумасшедшего или, как на человека под дозой. И шут с ними.
— Самому рассказать или нет? — сворачивал то на одну, то на другую тропинку, кружа в квартале возле дома, — Всё равно известят. Лучше из моих уст.

  Тут же вспомнились и все недомогания, и частые простуды и в боку вроде кололо, а думал прежде - ерунда, продувает на работе, да острое пробую вечно... Не в том причина, как оказалось. Сотни случаев как резал пальцы на работе - бросались, словно медведь на улей пчёл, в памяти.
— Так ходишь куда поесть с семьёю, а повар, мало ли чем болен, кто нас проверяет? Ладно, у меня не особо заразное, а если туберкулёз или ещё что иное? — поспешно развивалась мизофобия. Слово-то какое "мизофобия" — всюду микробы, все заразны, коли я таков. Не сойти бы с ума. Отдельное полотенце, мыло... посуду... Не помешает и посуду отдельной держать. Сынишку уберегу. B - вроде передаётся бытовым. Или нет? — донимало что-то озябшего путника, никак не могущего дойти последний квартал.
— Когда это произошло? Три года с Веркой уже, а если до неё? Или, может, зубы полечил неудачно? Бывает же и такое, верно? Вадику смеси месил, тёр сок морковный, когда сынок был сосунком, не резался ли я? Боже, не помню.

Как добрался, преодолел последние метры - не то, что я, и наш герой вряд ли заметил. Два дня первые - кое-как, мучаясь, и став чертовски странным, хранил свою страшную тайну, пугаясь каждого звонка телефона:
— Вдруг из больницы?
Ещё умирал прежний мир: их семейная жизнь, в конвульсиях сожаления и тщетного раскаяния. Ещё не билась о стены посуда, и не плакала жена, но, увы, данный кошмар сном не оказался.


4.

— Ублюдок! Подлец! Мерзавец! Как ты мог?! Убийца! Ты понимаешь, или ещё нет, что ты убийца?! Ох, говорила мне мама "загубит тебя твой оболтус", а я, дура, всё "он у меня хороший, Лёнечка заботливый и любящий, а готовит как - объедение, не муж, а радость", — ухмыльнулась сквозь слёзы, — любвеобильный! Кобель! Ты убил и себя, и меня. Негодяй! — не унималась, фарфор летел о стену, — ещё и с кем, целых три года - с моей лучшей подругой! Твари вы оба! Твари. Ненавижу! — рыдала навзрыд и билась в истерике вроде бы воспитанная, интеллигентная учительница средней школы.
А муж, тем временем, сидел на стуле, светлом стуле, как и говорил врач, но нет - деревянном, и не мог ей перечить. Сносил все нападки. Удары кулачками о затёкшие жиром рёбра и скулы. Виновный явно ощущал себя виноватым. И вроде хотелось пробормотать:
— Мы справимся с этим,я буду лечиться. Это же не конец, ещё побороться можно... Многие с этим живут, — но и сам в свои мысли не особо верил.
— Постыдилась бы соседей, что люди скажут?
— Постыдилась?! Ах, ты кобель проклятый!!! Это ты-то меня стыдить будешь? Ох и подлец.
— Хватит меня "пилить", дрянь! Не твои бы упрёки, вечное "не хватает денег, не за тебя надо было выходить, украл мои лучшие годы, мама говорила... мама говорила..." - я бы и не пошёл налево и был бы сейчас здоров. Это ты своей сварливостью заставила меня искать понимание и ласку на стороне, поняла, стерва?! Поняла, я спрашиваю?! — разошёлся почти обречённый на пределе нервного срыва.
— Какой оборот. Ты, значит, изменяешь, а я виновата? — поникла и, скуля, присела, забившись в угол.
— Кровь у тебя... Порезалась, милая, прости ты глупого, а? Мы всё преодолеем... — изошёл жалостью от чувства вины, хотел было отереть её ладонь и принести полотенце, ибо от битых чашек и ваз из ранки на руке сочилась кровь, но, стоило ему потянуться к супруге, как она более истошно завыла:
— Ты уж определись: я стерва или милая, и зачем ты за такой стервой со школы бегал, обрекая на муки? Не трогай меня, я тебя боюсь!!! Не трогай, я сказала! — поднялась по стенке, и в коридор, — с Вадиком поживём у моей мамы, пока не прояснится. А там и привыкнешь без нас...
— Не бросайте! Я не смогу быть один.
По батареям застучали соседи. И правда: одиннадцать часов поди, а шумят. Негодяи просто. Правда - одиннадцать утра. Но, в любом случае, было не до стыдливой  воспитанности.
— Пройду курсы лечения, терапия всяко есть, хоть поддерживающая... Мы всё преодолеем.
— Не трогай меня, мерзавец! — оттолкнула объятия мужа,
— Я всё понимаю, ты сейчас очень зла на меня и абсолютно права в этом, в душе я это с неугасимой горечью понимаю. Просто на нервах весь, ты же видишь?
— На что ты пройдёшь курсы? Ты за телек-то вовремя оплатить не можешь, из банка звонили, а тут сотни тысяч, поди... На что ты меня обрёк, — не унималась, поспешно марая кровью что попадалось под руку. Собирала вещи, пока Вадик в детском саду.
— Гос.программы есть, всяко. Мариш, хоть часть лечения - да бесплатно.
— Какие гос.программы? Ты в какой стране живёшь, идиот? У нас если и есть что-то, то без связей не выбить! — добивала остатки сил на борьбу с некогда возлюбленном, — тебя уволят с "волчьим билетом" в трудовой, и даже за кредит расплатиться не сможешь, не то, что о лечении думать, — хлопнула обессилившему тяжестью слов по ушам, а через пару минут и дверью... И гора на плечах мужика ещё крепче прижала его к земле. Одиночество и болезнь. Безысходность.


5.

Стучали рюмки, доносился сипловатый смех подвыпивших. На кухне пара закадычных приятелей, которых по привычке называл друзьями. В телевизоре надрывисто орал диктор: "обходит одного, второго, удар и гооол... мимо... Ай, йайай. Мяч - выше ворот... семьдесят третья минута матча. Счёт не открыт, господа. Какая досада. ", болеющему до происходящего на экране дела не было, но в гостях бухали "любители спорта". И, в самом деле, не огорчать же утешителей твоего горя? Да и сам, если выпьешь, хоть немного, на душе малость полегче, а то второй день с ухода жены валерьянка не помогала. От родимых ни "привет, как здоровье?", ни весточки. Наверное, у тёщи. Может, перебесится и простит? Хотя, как такое можно извинить? Скрипели зубы от досады и злости. Занёс ещё недавно обожаемой любовницы номер в чёрный список. От нечистого подальше, как говорится. Может, она и названивает, но, кроме неё, никому и дела не было. Так - не станет тебя, а родне всё равно. Думал о всяком.
— Сынишка, наверное, плачется: "когда домой, где папа?!" — хотя, Валентина "люциферовна" — тёща столь "любимая", его вкусняшками завалит, и даже он забудет обо мне. Не то, что Мариночка, она - и подавно, — рассуждал наш злосчастный герой.
— И зачем я им теперь? Когда мог приносить что в дом, и то - не особо нуждались во мне, — и тотчас сам же себя одёргивал, — эгоизм какой-то. Соберись, тряпка! "Заварил кашу" - расхлёбывай. Как сын без тебя расти будет, если и матери не станет? Хоть какая поддержка, чем ничего. И тёща старая, и с моей стороны никого из родни. Он один в мире останется. А если я первым? Скорее всего - я первым и уйду. Тряпка, соберись! Было бы тебе совсем паршиво - не мог бы бухать, — рассуждал сам с собою безмолвно, пока заезженные по сотне раз шуточки и тосты за: "чтобы - елось и пилось, чтоб - хотелось и моглось", и "было дерево, его срубили, но остались корешки. Так выпьем же за нас - за корешков" - доносились из-за стола, устеленного старыми, пожелтевшими газетами.
— Плеш, ты чего такой кислый? — его так с поздней молодости прозвали в тесном, "дружеском" кругу", — эх, Лёнька-Лёнька, что-то ты совсем раскис, — приговаривал стоящий с надкусанным солёным огурцом в зубах, — братуха, жизнь - короткая вещь, наслаждайся ею! Подумаешь - баба уехала, ну поссорились - бывает. Так и ты не теряйся. Отверстий - много, ты - один. Расчехлишь своего "друга", пока она тупую включает.
Леонид на какое-то время сдержался, чтоб не ответить, но собутыльник всё не чувствовал меры, похлопывая по плечу, ухмылялся то и дело:
— Знаешь, это даже везение! Вот мою хер куда сбагришь, вечно следит за мною. Тебе же воля вольная. Твои ли годы раскисать!
— Может выпьем?! — добавил второй...
— О, Керил, дело говорит, вот это по-нашему!
— Олеее - олеее - олее - олеее... — подхватила двоица дружно, и хозяин, делая вид, что ему это по душе, подвывал кричалку.
— А твоя-то с чего уехала? — внезапно приглушил речь, и как бы вкрадчиво выпытывал, по завершении воплей, — может, к хахалю? — Илюха утирал нос. 
— Чёрт! вот, что тебе неймётся?! Ржавый, ты ей Богу, достал! Не хочу я об этом, не хо-чу!!! — вспылил приобнимаемый за плечи, — поссорились мы из-за работы, долги у нас, с того и уехала! — вскочил, хлопнув рюмкой об стол, — И вообще, это не ваше дело, советчики херовы!!! — матерился.
— Да ладно тебе, братух, взъелся прям, угомонись! Я же не со зла про хахаля, — и добавил опрометчиво, — но ты будь начеку, мало ли...
— Достали!!! — распсиховался хозяин, — достали, суки, убирайтесь, мне и без вашего присутствия тошно.
— А как же Юлька? — недоумевающе озадачился предлагавший раннее выпить, — я уже списался, она через часок с подружками зайти обещала...
— ****ь, вы что, совсем идиоты?! — матерился лысый толстопузик, — советчики херовы, уматывайте вместе со своими шалавами, я сказал!!!
— Мда, не по-пацански ты ведёшь себя, кидала!
— Не по-пацански, — поддакивал второй.
— И не думал о тебе раньше такое, вроде выросли вместе... — огорчились собирающиеся вон, харкнув в раковину. И донеслось из-за плеч уходящих, — а сукой свою бабу называй, но не друзей, говнюк лысый.
— Друзья, ****ь, нашлись, — подумал хозяин, но и словом не возразил, чтобы не учинить рукопашную. Хлопнула уличная дверь, да так, что аж посыпалась пыль с давно некрашеных косяков.
— Кому-то гулянки вдосталь, и хоть бы хны, кто-то, чтобы от армии откосить, плоскостопие найти не может, а кто-то и малой ошибки последствия жизнью оплачивает. Несправедливо это! — пробормотал, глядя в зеркало в прихожей, обманувший врача о том, что почти не выпивает; и отражение как бы откликнулось в поникшем взгляде иронично: "несправедливо затягивать с лечением...".

6.


— Би-бииип! ты-дыщ, трын динь-динь,динь. Бух-бух! — игрался светленький мальчик на недавно пропылесошенном бежевом паласе несколькими машинками, увлечённо разбивая их, — дринь, динь динь. Мяямяяя, машииинка сломааалась, — заплакал.
— Ох ты, рёва мой, рёва! — подбежала к чаду озадаченная женщина. Мальчик несколько успокоился.
— Не дури, дочка, потеряешь квартиру! — донеслось из соседней комнаты, — приведёт какую прошмандовку, ту же Верку, и плакала половина жилья, — чавкая, отхлебнула доваривавшиеся щи, — Тем более, если ему жить недолго. А с тобою - ещё неизвестно, может, Бог миловал, — поучала, перекрестившись пожилая женщина, с половником в руках - более молодую. Видимо, мать.
— Как у нас всё относительно хорошо было, так ты мне только худое о нём шептала на ухо, а сейчас толкаешь вернуться? Мам, я не пойму тебя! — вторая - взяв на руки, баюкала сынишку. Донимали нотации.
— Чего тут понимать? Я всегда тебя учу не опростоволоситься! Сейчас толку нет рвать с твоим оболтусом! Если он не жилец, недолго помучаешься, зато Вадик будет расти не в нищете, — помяла полотенце в руках, — эту я квартиру, может, завещаю сестре твоей, да и помирать мне рано, — итожила, — думай о будущем, коли здоровье не уберегли, думай!
— Циничная ты всё же. А если я люблю его, но простить такое мне больно? Да и сыну опасно жить в одной квартире с таким больным. Понимаешь?! — расплакалась дочурка.
— Не плачь, родненькая, кровинушка моя, но это же не ты "дров наломала"... — обняла крепко дочку и внука, сидящего у неё на руках. Бормотала, — это я, я виновата во всём, я не удержала у себя под крылышком моего птенчика. Отдала в чужую семью. О, как же болит материнское сердце за тебя, о как же болит, — заплакали обе, к ним тотчас присоединился мальчик.

В тёщином доме, на другом конце их городка, поди пахло Корвалолом и наваристыми щами, Вадик, возможно, играл по новой с машинками, или рассматривал беззаботные послеобеденные сны, а у нашего, не очень хорошего знакомого, объята комната запахом перегара, отчаяния и рвотных масс.  Ещё неоплаченный, в кредит взятый телевизор транслировал какой-то мыльный сериал. Сериал, пронизанный "розовыми соплями" — "Хулио,я  тебя люблю, но нам нельзя быть вместе"... И так же им подобными, но телу лысого неудачника, чьё лицо измазано соплями зелёными с запахом рвоты, до сериала дела не было. Раздался звонок телефонный, на который в его голове уже не мелькали мысли: "Мариночка. Наверное, это она...". Один звонок, второй, на четвёртом донесся голос автоответчика:
— Вы можете оставить своё сообщение после... — но телу в петле, над опрокинутым на пол кухни беловатом стуле, политом тоже стулом, но иного цвета и запаха, уже никогда не спешить на телефонный звонок.
— Из поликлиники Вас беспокоят, — знакомый голос медсестры, не тревожно позёвывая, доложил, — Алло, алло?! Игнатьев, у вас всё в порядке, мы по недоразумению перепутали анализы с вашим однофамильцем... Произошла ошибка... Алло?...


Пасечник Евгений Андреевич

с 6 октября 20:00 по 9 октября 2015 00:15