Всякое бывало...

  Об этой красивой девушке, а потом женщине я слышал разные, порой противоречивые рассказы сначала от случайных знакомых по вагону в поезде. Я тогда  ещё был молод и, признаться, во многое и вникнуть толком не успел, только
 на уровне эмоций. Тогда у меня не было ни капли сожаления или жалости к девушке.
которая спала с оккупантами. Со временем сама история стала забываться. И вот
 однажды, когда я работал в редакции районки. я поехал в дальний колхоз. Встретился с местными передовиками- трактористами, комбайнёрами, а потом заглянул на ферму.
   Пахло сеном, молоком, но сильнее был запах силоса и навоза пока я шёл по ферме. Но вот в помещении, которое называлось красным уголком возможно потому,
что здесь были потрёпанные подшивки районной и областной газет да иногда читали
 лекции.
  - Бабы, лектор очередной прибыл. Ещё молодой, с ним бы можно на сене побарахтаться - раздался весёлый голос крупной, грудастой и задастой молодой женщины.
   - Да не лектор, - оправдывался я, а корреспондент районки.- А вот стихи  про
 любовь мог бы вам почитать.
   - Читай, а мы поопаужнаем.- сказала женщина лет сорока с широким , усыпанным
 веснушками лицом.
     Сначала меня слушало пять доярок, потом добавилось ещё две - совсем молоденькие. Я читал то грустные, то весёлые стихи, больше про любовь, а когда
 рассказал более откровенное, которое ныне назвали бы эротическим, та, что приняла меня за лектора, придвинулась ближе и я ощутил горячие ядра грудей. Гипнотизируя меня горящим взглядом, она вдруг обняла и смачно поцеловала в губы.
    - Ты ,Дуня, не озоруй, а то напишет про тебя- пошутила одна из доярок.
    - А ежели у нас будет такое, о чём в газетах пока что не пишут, разве в любовных стихах или песнях.
    - Клава, если у Дуни до чего интересного дойдёт, нам обидно, если в стороне
 останемся.
    - Верно, тем более, что свой, русский. А мне мать рассказывала, что у них в
 деревне к одной немецкой подстилке два партизана в окно залезли ночью, но то ли
 она их разжалобила или соблазнила, а только кроме пощёчины они ей больно не сделали, а наоборот:  разделись  и в постель к ней. Столь видно смазливой да
 сладкой показалась.
    - Ну, если Дуня разденется также покажется ничего себе!
    - А, что и разденусь, меня только приласкай. Тем более в отличии от той,
о которой говоришь, от моей любви никакого вреда окромя пользы не будет!
    - А какая польза? Ребёнка что ли родишь, населения прибавишь ?!
    - Ну, ты журналиста-то не пугай сразу последствиями. Может мы и без последствий обойдёмся. У меня дни безопасные, хоть несколько вечеров и ночей
 любовью занимайся. Ты, журналист, прямо скажу, понравился, хочу тебя и всё тут!
    - А ты ещё не спросила холостой он или женатый.
    Раздался весёлый смех и дуэтом была спета частушка:
      Бабы, пейте вино,
      Сорок градусов оно.
      А холостого иль женатого
     Любить не всё ль равно?
    Откуда ни возьмись на столе появилась бутылка и  несколько стаканов. Пакет с
 огурцами, которые вкусно пахли. После того, как выпили, бутылку несколько раз
 крутанули и мне пришлось целоваться почти со всеми доярками кроме одной, которая сказала, что у неё муж шибко ревнивый. Дуня, поцеловав меня и второй и
 третий раз, чуть не задушила меня в объятиях.
    - А где ночуешь -то?
     Я в некотором замешательстве назвал одну из селькоров.
    - Да ты что у ней и грудей-то почти нет, к тому же старая дева. Если никто
 на неё из наших не позарился, зачем тебе такой не ходовой товар?!
    Пошли к ней по расхлябанной дороге, потом по тропке, на которой опять целовались. В сгущающихся сумерках вечера кой-где по деревне горят огоньки.
   - Что-то не во всех домах что ли электричество.
   - Ну, может некоторые старухи и с лампами сидят. А больше, думаю, потому света в окнах нет, что пришли люди после работы , поели и выполняют свой супружеский
 или дружеский долг.
    Она расхохоталась. Тут нас догнала ещё одна доярка.
   - Может, Дуня и мне с вами? Сами -то разберетесь или что подсказать из личного опыта?!
    - Сами справимся. Ты по курортам опыта набиралась, а мы самородки. Верно?
    Зашли в избу. Сначала умылась Дуня, потом и я помыл руки. Немножко поели.
Дуня пошла в горницу и я услышал разговор.
    - Мама, я с гостем.  Мы расположимся в горнице, а ты переберись на печь.
    - Гостя, значит повалишь на мою кровать?
    - Да на кой бы я его соблазняла, чтобы он спал на твоей, на моей кровати
 будет, со мной, как любовник. Имею право на любовь! Захотела я его так, что удержу нет.
    Я начал раздеваться сначала в избе. Потом вырубили электричество и в кромешной тьме мы вдруг оказались с Дуней в объятьях друг друга и безо всяких
 признаков одежды. Когда я уставал, инициатива переходила к этой страстной молодой женщине. Сколько раз она меня будила, а то и на сонного лезла. Утром
 мать разбудила её рано на дойку.
   - Ты только всем-то не рассказывай!
   - А что мне скрывать, не под немца слалась , как твоя сестра.
   - Да сестра-то была двоюродная и война к тому же. Немцы спрашивали ее согласие? Тётка моя говорила, что может, она изнасилована была или собой пожертвовала, чтобы спасти других, может всю деревню...
    Потом, когда я оделся, едва найдя кое-что из одежды, и вышел из горницы в избу, приветливо поздоровался с матерью Дуси.
    Она напоила меня чаем, молоком с пирогами. Положила несколько яиц.
   - Яйца то варить? Правда быкам-производителям их сырыми дают.
    Меня несколько смутило сравнение, но я съел несколько яиц сырыми. Пока Дуня
 не вернулась с фермы после утренней дойки, я разговаривал с её матерью и несколько раз задевал тему войны, как выживали женщины при оккупации.
   - Да по разному. Которые мужей ждали, не зная придут ли они с этой войны,
  а иные и солдатам не отказывали или партизанам.
   - Каким солдатам, своим или чужим?
   - Солдатам-то. Да, что тем, что другим, жить то надо было. Не все оказывали
 героическое сопротивление. Хотя, конечно, моя мать блюла честь, а вот её сестру
 снасильничали немцы, а потом некоторые стали говорить, что сама отдалась.
    - А как её судьба после сложилась.
   -В конце третьего года войны, вскоре после освобождения фельдшер к нам приехал, жил у неё, сперва, как постоялец, а потом видно полюбили друг друга.
Из себя не красавец, но ростом выше среднего был, характером выдержанный.  Аглае говорил, что женится. Потом, когда его в больницу в райцентр перевели,
он её с собой взял. Там она за ранеными ухаживала и с одним из них связала свою
 судьбу. Женился лейтенант на ней и увёз на родину. Но недолго зажился, раны -то сказались. Она, Аглая, вернулась с мальцом, а  полдома её под медпункт заняли и
 тот же фельдшер Федор Трофимыч  всем заправлял. Ну и женился на ней. Она ему
 помогала в работе и девок ему нарожала четверых, три в живых осталось. Потом они
 уехали ,в другой район его направили. Помню, что медалей у него было и орденов.
Его уважали и из уважения к нему и ей не поминали прошлое.