Бутылка повесть

Иван Любочка

Бутылка

Глава первая

Цирк

Она зашла в коридор. Нет, скорее влетела. Вся такая замученная. Какая-то естественная, или настоящая, что ли? Ни помады, ни грима этого их. Может, просто нет у нее этого грима? Знаю, крем какой-то для рук есть или для щек. Раньше, помню, много всяких бутылочек да баночек на комоде стояло. Но, это словно в другой жизни было. Будто сон или кино какое-то видел. Такая красивая вся была. Улыбалась постоянно. Я уже и забыл, когда она последний раз улыбалась.
Я, как обычно, на кухне сидел, отпивался крепким чаем с лимоном.
Люблю я вот так на кухне посидеть, в окошечко поглядеть, да помыслить о чем-либо.
Сахар еще в среду закончился. Зато кусок лимона откуда-то взялся в холодильнике. Пусть сухой, но лимон же. Как ни крути - лимон! Нашел в кладовке банку с каким-то вареньем. Я так и не понял, из каких плодов природы-матушки бабка его приготовила. Плесень, что сверху была, я, конечно, снял! Да так тщательно, что полбаночки почти, по воле моей, ушло не по назначению. Я где-то слышал, что если плесень на продукте образовалась, то такой продукт нежелательно кушать! Обрезать там, вынуть, удалить, и тому подобное, мягко говоря, нежелательно! Выбросил и новый продукт сварил или купил, или состряпал. Сыр, например! Жрут же испанцы сыр этот вонючий, с плесенью! А, не, французы же. И ничего. Вон, какие все здоровые да богатые! А он, я знаю, сколько стоит, сыр-то тот! Мне бы на месяц курева хватило, чем кусок этого сыра брать, вонючего. А тут, варенье какое-то! Бабка плохого не пожелает! Ну, не пожелала бы. Уверен я, что это все американцы - сволочи придумали, чтобы мы, русские, больше тратились. Вообще, не люблю я американцев! Какие-то они все не русские, что ли. Вот, китайцы - другое дело! Был у меня опыт общения с этой нацией. Они, вроде, постоянно норовят тебя обмануть, но, как-то по-детски, что ли. Что прям, вроде, сами должны от себя балдеть. Может, специально? Балдеют, такие, сами от себя. А, как всем известно - смех удлиняет жизнь! Или продолжает? Или, как там говорится-то? Турков тоже не люблю! Они, как китайцы: только обманывать, что ли, в жилах у них?! Кино я еще про турков видел. Сволочи они все! Якуты еще дурные. Вроде, наши - русские, а пить не умеют. Ему ложку нальешь, и пошла душа по камешкам, ножками-то, босыми. Пил я с якутами, по сей день вспоминаю, как в зеркале нос свой вижу.
Сижу, чай пью, никого не трогаю. Бабки уже как два года нет, а варенье, пусть и с плесенью, а пригодилось. Хорошая у меня, всё-таки, бабуля была! Словно знала, что в среду сахар закончится.
С вареньем-то понятно. А вот с лимоном сложнее будет. Откуда у нас лимон взялся? Неудобно как-то, надо было хоть Татьяне оставить.
- На, жри, сволочь! - рявкнула  Танюха. Бросила на кухонный коврик пакет с чем-то.
Красное лицо от мороза, впалые щеки, пятна темные под глазами. Боже, до чего я ее довел! Как она постарела! Ведь ей на пять лет меньше, чем мне! Я сто лет не дарил ей цветы, столько же трезвым, наверное, ее не видел. Ни единого комплимента за годы последние. Серое худое пальтишко, шарф мохеровый. Кстати, а почему он называется именно мохеровый? Мохер, что ли, этот продукт, из которого его делают? Вот, понимаю, шелк там, или шерсть. Хлопок, на худой конец! А вот, мохер – не пойму никак! Хер - мохер. Балдежно!               
С пакетами лазит, позорит меня! У нее что, сумки нет нормальной?
Она все носит эти сапоги! Я их с гастролей привез. Мы тогда в Турции работали. Господи, как время летит. Семь лет прошло с той Анкары, а она все еще их носит. Ее семилетние сапоги и мои, можно сказать, новые, но уже старые ботинки, которым нет и года. Умеют же бабы носить сапоги! Да, сапоги нынче пошли не те. Разучились люди делать обувь. Китайцы все, сволочи. Вот турки - молодцы! Семь лет сапогам, а они, как новые. Каблук подбил, и еще семь лет носи себе, такая деловая. Качество - сразу видно! Если бы мои ботинки были турецкие, я бы и восемь, и десять лет их таскал. Жадные, все-таки, эти китайцы! На качестве ботинок экономят! Что же, наши-то, не шьют ботинки? Вон, сколько свиней да коров в деревнях, а они все китайцев дерматиновых кормят! Сволочной, все-таки, наш народ! Ботинки им, видите ли, лень шить. Куда не плюнь - все китайское! Полгода ботинкам, а они вон какие... Умеют же турки.
Помню, с дружком-жонглером новый год в той Турции встречали под каким-то мостом. Бутылка водки с запахом ацетона и бутерброд на закуску, размером с добрый лапоть. Это все, на что нам тогда хватило местных лари. А, нет, лиры! Лари -  это же в Грузии?! Да, Грузия!.. Гомарджоба, блин, геноцвали! Ори лари. Ори - это же два будет, по-нашему? Все позабыл.
К тому времени я уже лет восемь пил. А мне и тридцати тогда не было. Были, конечно, моменты трезвой жизни: три-пять раз по месяцу за добрую пятилетку. А все начиналось с пивка вечернего. Потом жидкость за сорок рубликов  под благородным названием "Портвейн". Так и пошло-поехало, покатилось да полилось. Как спорт бросил, в цирк пошел работать. Так и пил всю цирковую деятельность. А я, ведь, мастер спорта, между прочим! Акробатом был неплохим. Бабуля, царствие ей небесное, привела в зал. Мне тогда ещё и пяти не было. Так и проскакал да прокрутился все пятнадцать последующие. Что я вру-то сам себе?! Мы с тренером и поссорились из-за моих загулов. Значит, раньше змия сего на груди я пригрел?! Потом с училища выгнали за прогулы. Не без участия, конечно, Сан Паныча моего, родненького. В цирк ушел. Наши старшие по спорту многие тогда в цирке работали. Кто в "Полете", кто в Джигитовке". Ну, и меня пристроили.
Да, жизнь российского артиста цирка в двух словах не описать.
Вначале голодно было. По России катаешься, платят копейки. Но, на выпивку, конечно, всегда находили. У одного займешь до понедельника, в понедельник у другого до пятницы - первому отдашь, в пятницу у третьего до аванса... Короче говоря, круговорот долгов в стране под названием "Цирковое Закулисье". На конюшне овощей возьмешь, у тех, что с медведями - рыбы. Пока лосось солится, бегом в ларек за пивом. С головы да хвоста ушицы на утро сваришь. Так и жили.
Помню, в Саратове "Елки" работали. По три представления в день. Народ прет. Новый год, как-никак. Денег у нас тогда не было вообще. И овощей с рыбой взять негде было. Так мы после работы, вечерами по рядам ходили. Искали чего: а вдруг, чей-нибудь папаша пьяненький сотку обронит. Или мобильник с кармана вывалится у кого… Тетки-уборщицы по утрам подметали. Ну, мы им, по-тихому, помогали, можно сказать. Один раз я кошель нашел. Старенький такой. Видно, бабулечка какая-то бедненькая обронила. В кошельке том сорок два рубля всего было. И бумажка с молитвою или заговором каким. Помню, так мне захотелось отыскать эту бабушку да вернуть тот кошель. По сей день душа болит, что не вернул. Желудок - сволочь, взял верх над совестью. Купили мы тогда с Лешкой литр молока, батон и сигарет пачку. Давились "Примой" пару дней. Ладно, хоть с фильтром. На лучшее не хватило. Пришли в комнату свою, разделили молоко с хлебом по совести. Леха, помню, в банке литровой все смешал, говорит: "Тюря называется". И ложкой уматывал. Я так, не спеша, наслаждался, на тот момент деликатесом, можно сказать. Бывало, окурки подбирали, что лукавить-то?! Получка у нас обычно через неделю заканчивалась.
Дело было, что в Казани в столовой хлеб воровали. Там тетка-татарка сволочная была. Стоит, такая наглая в когда-то белом халате с пятном от кетчупа и не дает пожрать. В долг же, до получки! Во всех цирках дают в долг, а тут, сволочь такая! Помню, Лешка отвлекает ее, а я пару кусочков серого с витрины... А Алексей, между прочим - "Заслуженный мастер спорта"! Он на Олимпиаде в свое время бронзу взял. Все-таки, сволочи эти татары! По крайней мере, одна - точно есть!
Как загранки пошли, стало, конечно, гораздо легче! Первые: доллары, лари, лиры, иены да юани всякие. Хотя, и они, как и наш родненький рублик, не хуже пропиваются.
Вообще, в российском цирке немало номеров после первой поездки за границу распадались. Это, когда руководитель не опытный, да жадный если. Деньгу добрую почует и начинает  хитрить-мудрить. Штрафы там всякие придумывать. Был у меня опыт с такими человеками, они и ищут всю жизнь партнеров. Бывалые к таким не идут, конечно. Но, если от безвыходности... Цирк, что деревня! Все про всех все знают. Да и приукрасят с удовольствием.
В годы заключительные меня Боженька, наконец-то, привел в достойный номер. Руководитель - человечина, с большой буквы! И зарплату платил достойную, и мудростью делился! Дай Бог ему здоровьица!
Десять лет хорошей жизни, а кроме пенсии да болячек, так ничего и не нажил. Слава Богу, квартира от бабки досталась на окраине города!
Все в трубу! Не, честнее сказать, в глотку! Не умел я деньги экономить.
Детство мое, не скажу, что слишком сытное было. Мать с батей из простых у меня. Я еще пацаном начал работать. Как Союз рухнул, появились первые рынки вещевые. Бабушка торговать начала и меня иногда брала с собой. Помню, стою я рядом с ней, бабуля в палатке, а я сбоку, на картоне вещи разложу. У бабушки за семьдесят пять рублей комбинезон джинсовый, а у меня, такой же, за девяносто. Абсолютно одинаковые! Но, у меня почему-то брали. Ну, не может сей ангел обманывать-то! Качество! Потом с пацанами арбузы у армян грузили. Помню, тогда и была моя первая бутылка пива.
В цирке мы, бывало, и с похмелья работали. Кто-то мог позволить и перед выходом на манеж рюмахнуть. А жанр-то, нешуточный. "Воздушный полет" номер называется! Господи, спасибо Тебе, миленький, что хоть жив остался! До пенсии пятнадцать лет стажа надо было. Вот и стал я в тридцать с хвостом пенсионером. Вскоре уволили меня. Лопнул пузырь терпения у руководителя моего доброго. Да и сам я уже не мог! То плечи, то локти, то спина - зараза... Все там немного инвалиды молодые! А еще все в какой-то мере придурошные, что ли. У каждого свои причуды. Эти причуды, вроде, «фобии» называются. Перед работой каждый выполняет свои, можно сказать, тайные ритуалы. В определенном месте реквизит кладут. В определенное время какие-то движения совершают. Например, разминается артист в одном месте, и палкой-мешалкой ты его с этого места не сгонишь! И попробуй нечаянно столкнуть или переложить его вещь -  все, конец света, можно сказать! На придумывают себе этих фобий дурацких, так и живут, и работают всю жизнь. Наблюдаешь со стороны, и каждого причуды уже знаешь. А с похмелья-то, вообще заморачиваются!.. Помню, всех святых призовешь перед работой. Отлетал, откувыркался, и в ближайший за лекарством. С утра клянешься, что все, хватит!.. Но, вечером вновь бежишь стресс заливать. Так год за годом.
Кто поумнее были, кодировались. Кого на пять лет хватало, а кто и через месяц счастливой жизни на прежние грабли... Многим талантливым артистам стакан жизнь сломал! Кого таксистом сделал, кого сторожем на тульском рынке. А некоторые по земле-матушке уж не ходят.
У меня партнер стихи писал. Так как же там, у Сани, про пьянку-то? Я его с месяц, наверное, учил. Потом девчонкам читал, что, мол, сам написал. А че, пусть докажут, что не я! В этом деле я любому академику пьянкиных наук нос утру! Кто не пьет шампанского, тот не рискует! Или, как там в народе говорят? Саня это дело прочувствовал всем нутром!

И вновь время близится к вечеру,
С утра мысли лишь об одном
Скорей бы начать войну с печенью,
Разбавив кровь терпким вином.

А впрочем, не сильно уж важно там,
Что в глотку бездонную лить.
Когда станешь снова отважным,
Способным ногой дверь любую открыть!..

И нет ни стыда, и ни совести!
Причем тут какой-то там стыд?!
Уж не занимать тебе доблести!
Ты добр, ты смел, ты открыт!

Ты – друг для любого прохожего!
На самый тяжелый вопрос дашь ответ.
А вскоре заедешь по роже его,
Чтоб на всю жизнь твой запомнил завет!

Нет в мире тебе понимания!
Понять им тебя не дано!
И каждый сейчас тебе, в счет оправдания,
Обязан купить: хоть коньяк, хоть вино.

А впрочем, подачки – ни к совести!
Ведь совесть твою не купить, не продать!
Ты пьешь на свои! На что смог наскрести…
Плевать, что завтра опять занимать!

С утра горло жжет пламя совести,
И память упрямо толкает в грудь стыд,
И нет уж предела для робости…
Ты сломан, ты слаб, ты буквально разбит.

Проснулся на маленьком коврике,
А рядом ободранный кот
На кухонном подоконнике
Герань с аппетитом жует.

Носок на плите рядом с чайником,
Ботинок в помойном ведре,
Под согнутым умывальником
Пальто и светильник в воде.

Так нагло, и так как-то пакостно
На коврике тужится кот.
Из зеркала смотрит, предательски жалостно,
Китайский больной пчеловод.

Ведь то, что вчера называлось лицом,
Сейчас бы назвать не посмел.
Похоже лицо на большое яйцо,
На которое кто-то недавно присел...

Зудятся воспоминания
В пустынной дрожащей груди.
И не найти оправдания
Вчерашним проступкам моим:

Зачем пнул по роже прохожего?
Зачем его в лоб целовал?
Зачем подарил ему галстук и ножик?
А после зачем-то забрал…

Зачем пнул соседской по бамперу?..
И в окна зачем-то плевал.
Потом на капоте гвоздем или палкой
Три буквы больших написал.

Кому-то хотел дозвониться все,
Признаться зачем-то в любви.
Потом, от души, пожелал помолиться
За все в своей жизни грехи…

И пот, то горячий, то лед по лицу,
И в голове пустота.
И надо бы выйти на улицу!
А вдруг, меня ждет там беда?

Все, хватит, сегодня ни капли в рот!
Ни завтра! Вообще никогда!
А впрочем, чуток, для здоровья, пойдет!
И все, завяжу навсегда!

Но, снова день близится к вечеру,
И мысли срываются ввысь…
И встал организм покалеченный,
И вроде, наладилась жизнь…

Молодец, все-таки, Саня, прям, как про меня! На днях я тоже соседской, ни по бамперу, конечно, а просто колесо отверткой проткнул. Ленька – гад, ставит свою «Хонду» прям перед входом в парадную. Ни пройти, ни проехать. Он, сопляк, меня лет на пятнадцать моложе, а уже на «Хонде» катается. А я – артист, за автобус плачу. Он еще титьку у мамки сосал, когда я уже доллары пропивал. Никаких понятий! Как китаец, ей-богу! Они там ездят так, что олени якутские грамотнее, наверное, скачут. Какие там «помеха справа» или «двойная сплошная»? Кто первым посигналил, тот, якобы, и прав. По встречной, как у себя дома. А если один из сотни «поворотник» догадался включить, пусть и перед самым твоим носом, то, можно сказать: «Университет Правил Дорожного Движения окончил!».
Пусть теперь эта сволочь колесо меняет! На «Хонде» он, видите ли!
           Однажды в Красноярск ехали с Москвы. Выдали нам с партнерами билеты. Купейный вагон, как и полагается! Руководитель – гад на самолет себе выбил, да мы и рады были! А делали мы тогда так: купейные билеты сдаешь, берешь в плацкартный, а сдачу в карман. Прилично выходило! Так вот, закупились мы в дорогу, как положено: хлеб, лапша, минералка и, конечно, основного пол-ящика. Трое суток, как-никак! Все по нажитой системе! Выпил, закусил, тамбур. Выпил, выпил, тамбур. Как обычно и бывает, в первую же ночь пол-ящика не стало. К вечеру второго дня лежу у себя на второй полке, не сплю уже, а глаза боюсь открыть. Вспоминаю ночные шатанья по поезду. Есенина как соседским девчонкам читал. В любви кому-то признавался. Стыдно, короче говоря! Набрался смелости, живот ведь не резиновый! Встаю с умным видом, иду к туалету. Поскреб челюсть, в тамбуре время потянул. Прихожу к своим. Гляжу, а девчонки те соседские все хихикают, и на партнера моего одного, еще спящего, кивают. А у него была одна нелепая странность. Он, как напьется, так, видите ли, трусы ему спать мешают. Ну, и этот поезд не стал исключением. Под утро упала эта морда пьяная с нижней боковой, и лежала в одеянии всем известного Адама попой к лампе. И перешагивали его тело красивое пассажиры, уже не спящие. Все же, кто-то взял на себя миссию эвакуатора и вернул данное тело поближе к окошечку, да закутал простынкой белой, что со штампом. Ладно, хоть с первой свалился! Бывало, и с третьей пьянь летала! Сказать, что потом ему было стыдно, все равно, что в небо плюнуть! Я бы, наверное, с поезда сошел! Но, когда на ближайшей станции пива взяли, подлечились когда, то вроде, как: "Ничего! Всякое бывает!"
Да, много чего было интересного за жизнь кочевую! Так вот, сидишь на кухне, глядишь в окошко и вспоминаешь. Тоска зеленая! Вот бы время то вернуть! Хренушки бы я запил!

Глава вторая
 
Шахта

       Кстати, что мне Танька там пожрать-то бросила? Как собаке, в самом деле! Никакого уважения к супругу! Кормилец семейства, можно сказать! Добытчик пропитания!
Смотрю, в пакете том бутылка водки. Меня передернуло аж всего.
Мне моя жена, можно сказать, наливает! Бред какой-то!
- Ты, чего? Зачем? Мне же завтра на работу! - выдавил я из себя. Надо же было что-то ляпнуть!
- Не лезь ко мне только! - донесся рык зверя из детской комнаты.
- Зачем большую-то? Фунфырика бы хватило! - пришлось мне слукавить.
Контузило ее, что ли? Или мозг простудила? Конечно, лазит в этой шапочке, на здоровье экономит! Бывают же случаи, если голова долго на морозе, то глупостей можно каких-нибудь натворить. Ну, что делать, не выливать же! Хоть еда полезет! А то, с похмелья, как ни пытайся, кроме жидкости, в желудок засунуть ничего не получается. Хотя, я с цирка привык завтракать после заката. Перед работой, кроме кофе да сигарет не ешь ничего. Все за весом следили.
         Я, как выпиваю, Татьяна в детской ночует. Спит, бедная, на раскладушке. Она уже месяц там ночует. Я, как в отпуск ушел, вместе с ним и в запой. Детей она к тетке моей в деревню отвезла на каникулы новогодние. По сути-то, я пьяный не буйный! Но, Танюха, язык, блин, без костей! Ходит все бухтит, недовольная. А я дурак, ей в ответ: то мат, то кулак, а то любовь внезапно просыпается. Жалко мне ее, искренне жалко! Другая бы давно уже сбежала! Может, что, некуда ей податься? А может, любит еще, да надеется на что? Сирота она. Мы в Японии познакомились. Она в цирке танцульки там всякие танцевала. В одной программе работали. Вместе жить начали. Она со мной  по гастролям стала кататься. Вскоре Настя родилась. Мы тогда по Украине катались. Помню, дело к родам шло, недель пятьдесят или шестьдесят, что ли. Сколько там, в неделях-то? Знаю, что девять месяцев, а в неделях их я не понимаю. Я от репетиции отпросился тогда, говорю, мол, у жены вроде схватки начинаются. А мне с похмелья так плохо было, что прям, хоть убей, а  летать не смог бы! Думаю, давай Татьяна, сегодня надо рожать, а то разоблачат мою ложь! И в самом деле, к обеду у нее воды отошли. На «скорой» увезли нас. Я врачихе с три короба наобещал, что чуть ли не всю родню ее в цирк проведу, только дай посмотреть на роды! Побежал я тогда, якобы в туалет, а сам чекушку тяпнул для храбрости, да и чтобы полегчало. Зашел в родильное отделение. Нацепил халат, шапку врачебную. Нет Таньки моей! Санитарка пальцем ткнула на дверь. Захожу, смотрю, слева лежит моя Танюха, звездою в лоб мне светит, и малыш рядом плачет. Думаю, вот это да, десять минут и на тебе, воспитывай! Так быстро! Жаль, чуток не успел! А они там втирают, мол, родить, что дыней какнуть!.. Тут меня за плечо какая-то тетка тянет, мол, зачем на чужих баб глазеешь, извращенец?! Вдалеке я плохо вижу, вот и почудилась мне Танька. Отвели меня на наши роды. Господи, как же это страшно-то! Я три часа рядом стоял. Боялся, что не выдержит мотор у Танюхи от боли такой. С тех пор я мамок зауважал. Два месяца не пил! Потом забылось.
        Как родила, надо было имя придумать, а я все тянул. Мы договаривались, что я назову. Вспомнил я тогда почему-то кошку теткину. Ее Анастасией  называли. Жирная такая! Конечно, на молочке-то парном! Двадцать лет прожила, зараза. Это по-нашему больше сотни будет! Думаю, Настей дочь назовем. Пусть сто лет дочка живет! Татьяне, конечно, не сказал, что дочь в честь кошки назвал. Хорошо, что кошку ту Муркой не звали! Хотя, что я, дурак, что ли?!
       Три года назад Леночку родили. Как принудили меня "по собственному желанию" уйти с номера, так я вообще из цирка уволился. Не люблю я из номера в номер прыгать, что девочка та, вольного поведения которая. Приехали на Родину мою в Томскую область. Татьяна танцы детям преподает в местном Доме Культуры. Я тренером пошел в свой зал родной. Два года там проработал. Как Ленка родилась, пришлось на угольную  шахту устроиться. В зале с утра до вечера, таскаешь кабанчиков юных, носочки да коленки заставляешь тянуть. А получка с гулькин клюв! На дорогу только треть уходило. На шахте, пусть и тяжко, но хоть платят не плохо. Худо ли, бедно ли, хоть не голодаем! Вон, даже чай с лимонами едим, средь зимы! Ни хуже всех, значит, живем!
        Да и Настенька тогда в школу пошла! Сволочные, все-таки, наши школы! Тянут на все, что надо и не надо! За охранника только сотню отстегиваем! Я вообще, слышал, за охрану Государство выделяет! После праздников пойду воевать! А то, один папаша промолчит, вторая мамаша, вот они и наглеют! За учебники брать начали! А половину бэушных подсунули, гады! В наши годы так выдавали! Надо тайную кляузу в Отряд Образования написать! Или Отдел, как правильно-то? Куда там пишут школьные кляузы?! Надо срочно узнать!
Нам, вроде, галстуки даже бесплатно выдавали.
       Отпуск прошел. Вернее сказать, пролился, а точнее, пропился. Я вчера еще знал, что сегодня день похмелья, но без леченья. Не получается у меня "полтинничек", как говорится: "Здоровья для!..". Сколько будет, ровно столько и не станет. А то и больше, если за добавкой потянет. Ну, что делать, под Танюшкин борщец, да с чесночком, немножко можно! "Святое дело!" - как в народе говорят. Сто граммов, не больше! У нас на шахте с этим строго!
Недавно начальство сменилось. Теперь на проходной в трубочку дуем. Три мужика за месяц уволили. Раньше проще было: масла подсолнечного глотнешь, пару зерен кофе пожуешь и все. Морда кирпичом. Попробуй, докажи, что я вчера литр всадил! Главное в этом деле – конспирация, вот что! Дышать исключительно через нос! Говорить, исключительно, по крайней необходимости! Лучше гривой маши, мол, согласен! «Включаешь артиста» и, грубо говоря, выживаешь день этот!
Все-таки, цирк – это школа жизни! Откуда бы я сейчас про масло знал?!
         Люблю я поужинать с водочкой, да под фильмец хороший! Что там у нас крутят сегодня? О, "Любовь и голуби" в десять. Отлично! Нравится мне там этот дед потешный. Прям, как я. Наизнанку вывернется, а что-нибудь да придумает, гад. Умели же люди фильмы делать! Не то, что сейчас.
Сволочи, все-таки, эти американцы.
Пока борщ разогрею. Знатный у Татьяны борщ! Все борщам борщ! Ни то, что в цирковой столовой. Все-таки, жена у меня - молодец! Еще и водку холодную принесла. Спасибо, может, сказать? Нет, как говорится: «Не буди лихо, пока притихло!». Я ей завтра лучше лимон куплю.
         Слышу, будильник звонит. Я его на шесть ставил. Думаю, пораньше встану. Отопьюсь чайком, посижу часик и на работу. Лежу, вспоминаю, что вчера было. Ругани, вроде, не  было. Твою дивизию, полбутылки  всего выпил! Это, вообще, как?! Не было такого никогда! Встаю. Елки-палки, да я еще пьяный! Наверное, водка паленая была?! Полбутылки всего, да под горячее, а держит еще! Бедная моя печеночка уже, наверное, не работает, раз с граненого так шарашит. 
         Надо срочно в душ! Шатаясь, но максимально тихо, прошел в ванную. Татьяна еще спит. В зеркале, как в Сашкином стихе, все тот же больной пчеловод родом откуда-нибудь с севера Китая. Почистил зубы. Принял душ: холодный, горячий, холодный. Бесполезно. Постоял на руках, вниз головой. Лешка так делал, когда в форму надо было срочно прийти перед репетицией утренней.
         Зачем она притащила эту бутылку? Пустырника бы напился, промучился, под утро, быть может, уснул бы. Какая работа?! Там труба расплавится от моего драконьего извержения! Да и морда кирпичом не поможет. Как говорится: «Глаза – зеркало души, а лицо – количество с вечера выпитого». Значит, у меня сейчас и души почти не видно, и по морде, как минимум - литряк. И не докажешь, что всего стакан с горкой убил! Уволят, к чертовой бабушке! Где она такую водку лютую отыскала?! Экономная, зараза!
Надо думать, что делать. Мишке надо звонить. Он у нас бригадир, да дружок мой хороший. Скажу, дочь заболела. Не, он знает, что дети в деревне. И каркать на детей не стоит. Да и мать-то на что? Они же, мамки, с детишками-то больными всегда!.. О, я заболел! Скажу, что отравился вареньем. Скажу, оставила бабка в наследство варенье с волчьих ягод. Ага, а к нему и квартиру! Нет, о покойниках плохо нельзя говорить. Надо думать. Где бутылка-то? Вот она, за холодильником. Зачем прятал? Сама же, дура, принесла! Привычка. Да и прячь - не прячь, все равно, найдет. У Таньки чуйка собачья. Я ни одной ее нычки не знаю, а она всегда находит. Хоть под шкафом, хоть в бочке сливном. Было дело, в ее же пальто серое пузырь засунул, во внутренний карман. Зашла, такая деловая в коридор, морда кирпичом. Молча вынула и молча ушла, сволочь. Надо было видеть на тот момент мою физиономию! Я так и просидел полчаса с открытой варежкой. Потом опять скандал был. Ну, как можно спокойно уснуть, когда знаешь, что в радиусе восьми метров брата твоего, что ли, в плену держат?! Твоего, родненького, из под носа враг увел! А как говорится: «Своих в беде не бросают»!
     Зачем она ее принесла, не просил ведь! Пошел бы сейчас, как человек, на работу! Хотя, проси, не проси - бесполезно! Скандал очередной, да и только.  Да, не знаю, чтобы сейчас со мной и было бы, если б Танюшку не встретил. Как, прям, Бог послал! Я перед той Японией в отпуске дома был. Помню, так прижала меня эта жизнь разгульная. Эти любови хмельные однодневные. В храм перед отъездом зашел. И так меня потянуло к иконе святого Пантелеймона!.. Упал я на колени. Слезы идут.  Душенька, видно, измученная протрезвела. Кругом люди. А я в пальто, да в костюме с галстуком, на коленях рыдаю. Молю, мол, пошли мне святой дяденька, ту самую единственную!.. Через три месяца с Танюхой уже в одной кровати жили. Я это потом вспомнил, мольбы-то мои, когда Леночка родилась. Вот и не верь. Как тут не верить?
       Коли решил не идти, значит, решил. Надо выпить для храбрости и Мишке звонить. Он поймет! Как-никак, ни одно болото вместе осушили!..
- Алло, Мишань, привет! Как ты, дорогой? Слушай, я это... Короче, я это самое... Да, пьяный. Так получилось. Потом расскажу. Ну, никак, сам понимаешь. Ты там придумай, что-нибудь! Скажи, лимоном отравился! Завтра я в порядке буду! Давай, спасибо! С меня бутылка!
Фу, ну, вот и все! Теперь отоспаться можно! Надо допить, до завтра точно отпустит!
       Слышу, сквозь сон, Татьяна рыдает. Опять, твою мать, двадцать пять! Хорошо, что девки у тетки! Увидела пустую бутылку, наверное? Забыл, блин, выбросить. Надо было хоть воды налить до половины. Сама же принесла! Вот, эти женщины, прям, загадка природы какая-то.
       Снова цирк снился. Часто снится. Раньше, бывало, просыпаешься, и не сразу понимаешь, в каком ты городе... Мужики с шахты снились. Сидят в ряд на своих, якобы купленных, местах. А я будто на репетиции или на сольном выступлении. Приятно так! Пришли на меня всей бригадой поглядеть! Все нарядные, улыбаются! Мишка весь в белом такой, как, прям, из ЗАГСа. А рядом бабулечка моя, царствие ей небесное, под ручку его держит. Чудно;!
      Встаю, иду на кухню. В окнах уже темно. Весь день проспал. Припустила водочка-то!
Танюха мне на шею... Плачет, целует. Мы сто лет, наверное, не целовались! А тут такое чудо.
- Танюх, ты чего? Соскучилась, что ли?
А она, как потерпевшая, трясется вся.
Как отошла истерить, поведала, что на шахте авария произошла. Метан взорвался. Вся моя бригада погибла.
А меня, значит, водка спасла. Жутко, больно и как-то неловко!..
Потом по всем новостям, да по радио рассказывали.
Позже я Татьяну спрашивал за ту бутылку. Говорит, у двери нашей пакет тот лежал. Решила, что я забыл. Я еще подумал тогда: "Такое бы я не забыл".
       Через несколько дней, когда пакет тот под мусор в ведро пристраивал, обнаружил сверток, а в нем крестик серебряный. Тот самый, что я пьяный семь лет назад, в Турции потерял. Он у меня с рождения был.
Без креста я до этого не работал. Как так? Откуда он взялся-то? Странно!
       Со мной, вообще, нередко чудеса происходили. Лет десять мне тогда было. Отец с мужиками на даче отдыхал, мать дома, а я с дружком близ дачи на пескосушилке играл. Там депо железнодорожное, вот и песка горы. Нужно, видно, им песка много, раз столько его там было.
Копаем мы с Петькой туннели у подножья холма песчаного. Кто дальше, да глубже. Рядом ни души. Ближайшая тропинка к станции электричек в метрах ста будет. Сунул я головушку русую в свое творенье и ползу на спине. Помню: узко, влажно и жутковато. По самые пяточки вырыл! Думаю, победил! И тут вся эта груда многотонная осыпается. Ну, от меня только пятки с ногтями и остались. Брыкаюсь, песок глотаю. Куда там рыпаться-то?! Кричать пытаюсь, мол, тяни, гад! Понимаю, не может слабак меня вытащить. И тут, минуты через полторы, быть может, вылетаю я из этого карцера песчаного. Стою, нагнувшись, кашляю. Песок в глазах, во рту. Вижу, бабулечка рядом стоит, худенькая такая, в платочке. Как откашлялся, смотрю, нет никого. Ни дружка моего, ни спасительницы моей. Потом я узнал, что Петька – придурок за мамкой побежал. Батя-то, совсем рядом был. А он домой рванул, недоделок!
Да, если бы не та бабушка, даже и страшно подумать, что было бы. Для меня, по крайней мере, уже, наверное, ничего. Да и Насти с Ленкой бы не было. Жалко! Женилась бы Танька на каком-нибудь Федоре из Сургута. Нарожала бы ему с десяток Федоровичей. Растолстела бы, и умерла от ожирения в расцвете сил. И сапог турецких так бы и не поносила. Со мной вон, какая красавица! Бабулечка та, можно сказать, мир спасла! Кто знает, что из меня, да моих отпрысков сложится?! Дай бог ей здоровья, коли жива еще!

Глава третья

Деревня
   
Приехали мы с Татьяной к тетке в деревню Новый год праздновать. Хорошо в деревне зимой! Кругом все бело. Дома, что избушки с хутора гоголевского. Крыши заснежены, дым коптит из труб. Теплый нынче декабрь выдался! Иней на деревьях. Душа поет да радуется от сей благодати. А воздух-то какой чистый! Курить на таком воздухе, что грех на душу брать. Татьяна идет, улыбается. Румяная вся такая. В шубке почти новой. Пальто я на той неделе маслом подсолнечным облил. Специально, конечно. Но, слил все на несчастный случай. Думаю, хватит жене моей любимой мерзнуть! Еще, не дай Бог, что отморозит. Слышал, они там много чего могут отморозить. Мучайся потом с этой отмороженной! Баба, как говорится, не водка! Замерзнуть может. А я сына хочу. Бабье племя - это, конечно, неплохо. Доченьки у нас славные! Но один мужик в доме - это как папироса без спички. Будет с кем и в нарды покатать, и полки прикручивать. Когда Танюха Ленкой забеременела, я  все надеялся, что пацан будет. Видно, не судьба. Ну, да ладно! На все воля Бога!
      У нас соседка с пятого этажа после родов прилично так раскабанела. Ну, и шуба ей, в средней части туши, стала прилично мала. Я понимаю, конечно, что беременность - это святое! Но после-то надо совесть иметь! Сейчас-то хватит жрать, наверное! У меня вон Татьяна махом в форму входила. Мужа соседки жалко.
      А шубу-то она толком и  не поносила. Совсем новая шубка. Кстати, тоже турецкая. Значит - качество! У меня жена теперь вся, прям, турчанка какая-то: сапоги, шуба. Хорошо, хоть мозги русские! Короче говоря, купил я у нее эту шубу. За трешку отдала. Почти даром.
После того случая я с шахты ушел. Не смог бы я больше. Душа наизнанку вся. Теперь вот, просто пенсионер молодой.
Да, пенсия бюджетника. И смех, и грех! Мы с Танькой уже полгода пенсию мою с книжки не снимаем. Ну, было дело, я пару раз втихушку, по сотне... Дед один здесь в деревне «шестерку» недорого продает. Хотим взять. Хороший аппарат, последней тольяттинской сборки.
Ну, мне расчет выдали. А там еще и "тринадцатая" к весу. Я Танюхе на пятак меньше сунул. Раньше, конечно, больше бы затырил. А сейчас не пью. Тратиться, можно сказать, не на что. Вот шубу-то и взял жене в подарочек. А себе ботинки прикупил. Братья наши - белорусы, шьют обувь, оказывается. И не дорого, и вроде - качество! А старые ботинки с собой в деревню взял. По навозу им самое место! Каков товар, таков и конец! Или, как там говорится? Все-таки, молодцы белорусы! Пусть локти  теперь кусают турки с китайцами!
       Детишки нас с теткой уже у ворот поджидали. Радостные такие, румяные. Да, надо в деревню переезжать. Дома, как поганки бледные. А тут, сразу видно, здоровье налицо! Воздух чистый, значит, качественный.
       Я уж как год тетушку свою родную не видел. Детей сюда Танька отвозила, я ж тогда, можно сказать, в космос летал. Настенька больше обрадовалась, как увидела меня трезвым. Малая-то еще не дыбает, а эта все понимает.
       Новый год - праздник телевизора, а у тетки его нет. Она принципиально не приемлет ни телек, ни телефон, ни радио.  Девки тут, наверное, на стену лезли от тоски. Дома, то и дело, мультики придурошные смотрят. Я ругаюсь постоянно с Танюхой. Мол, ставь наши, советские! "Ореховый прутик" там, или "Двенадцать месяцев". Да полно хороших мультфильмов! Можно сказать, качественных. Умели же мультики делать! А они всякую дрянь американскую зырят. Уверен, что специально внедряют в телевизор эту гадость, чтобы дети наши все тупыми выросли. Сволочи, все-таки, эти американцы!
       Встретили мы Новый год. Так мило, так по-семейному. Без пьянки, без матов, без ругани. Детки нам картинок всяких в подарок нарисовали. Настя – гадина нарисовала деда Мороза с большой бутылкой в руке. И написала: «Папе с Новым Годом!». Татьяне, видите ли, холодильник здоровый нарисовала, а отцу родному бутылку. Да, все-таки, дети все понимают. Надо   холодильник новый брать.
Во дворе у тетки елка растет. Детки ее нарядили: игрушки, носки, бантики там всякие. Малая догадалась даже тяпку на елку пристроить. Стишки читали, хороводы водили. Помню, я маленький, вот так стихи читал у елки. Однажды сделал себе бороду из мочалки, колпак бумажный нацепил. Якобы, гномом нарядился. Стою на табуретке, читаю Есенина. Родители за столом сидят – молодые, красивые. И так я зачитался, что начал падать с табурета. Хватанул за елку, и вместе мы с ней рухнули на стол новогодний. Мне повезло, без травм отделался. Батю жалко было. Ему звезда, красная такая, здоровая, ровно в лоб пришла. По сей день шрам у него на лбу. Вроде, как на память от символа советов.
        Тетка по первому морозу свинью зарезала, так я и шашлычка забабахал. И в баньке попарился. Танюха сама ко мне в баню прибежала. Мол, спина что-то побаливает, надо веничком подлечиться.
Чудеса, да и только! Я ее голой лет сто не видел.

Глава четвертая

Истина

- Вставай, артист! Одевайся потеплее! Похолодало. Прогуляться надо! - разбудила меня тетушка.
Рано еще, что ей приспичило? Но, зная тетку, без причины, что самой серьезной в шесть утра да еще первого января, будить бы не стала. Может, корова околела или метеорит в огород  упал? Смотрю на часы, что в углу стоят, большие такие, деревянные. Им лет двести, наверное. Сколько помню себя, они всю жизнь здесь стоят. Тикают себе такие триста лет, нет-нет, и голос подать  могут,  и ничего. Умели же люди часы делать! Качество! Сразу видно, какой-нибудь русский Левша их построил. Все-таки, молодцы мы - русские!
Хорошо, что не пил я вчера. Три часа поспал и огурцом. Если бы пил, то раньше обеда, а лучше вечера, и не подходите, и не подкатывайте. Хоть метеорит в огород, хоть сама корова пусть морду лижет.
      Оделся я, как барин времен царя-батюшки: шинель армейская, шапка кроличья и ватники, тоже армейские. Только у барина того, наверное, китайских ботинок не было. Хорошо, что я их прихватил! На лепешку коровью наступлю и не жалко. Откуда у нее формы-то столько?
        Вышли мы за калитку заднего двора. Узкая тропа вдоль полуметровых снежных стен шириной, наверное, с Танюхины бедра. Узенько, имею в виду! Танюха у меня, как щепка от елки. Тетка спереди идет. Росточком она с наш холодильник "Саратов" будет. Я его за две бутылки взял у Кольки - алкаша. Идет, смешная такая: телогрейка размером на мамонта, ватники болотного цвета, валенки с калошами, пропитанные навозом, и шаль. Моя, твою дивизию, шаль! Лет пятнадцать ей уже. Единственное, что я, сволочь, ей подарил. А че сволочь-то? Я же ей телевизор предлагал, сама отказалась. Хоть шаль носит. Тогда и был мой единственный в жизни "трезвый поезд". С памятью у меня плоховато стало лет как десять уж. Мне Танюха записки в магазин пишет. А то, пойду, бывало за хлебом, всякого наберу, а хлеб забуду.  А, вот почему-то, все свои "завязал" я помню. С какого числа, по какое, месяц какой, год. Пятое января день тот был. Не пил я тогда аж с восемнадцатого декабря! Едет, блин, артист на Родину в отпуск заслуженный. Свежий весь такой. Где-то нагловат, быть может. Короче говоря, чома или мачо, как там говорится?! Или, как у Пушкина, про Евгения Орехина, еще со школы помню: «Как денди лондонский одет и наконец, увидел свет». И увидел свет денди сибирский в окошке первого плацкартного. Пацан еще.
         Это с бодуна язык в одном, всем известном, русском месте. А тут, едет артист в отпуск! Год дома не был! Словно на войне орден заработал, а к нему и отпуск генерал пожаловал. Герой, да и только! Трое суток один, еще и трезвый. Помню, так перла энергия с меня! Я по ночам в тамбуре отжимался. Книжек с собой набрал всяких. Голова-то трезвая, уже не мучается думами: "как бы выжить", "где занять", да "скорее бы тяпнуть"... Мозг работает, как никогда! Или, как давно предавно. Вот и вез всем родным подарочки. И тетку родную не забыл! Купил ей шаль по пути у старой цыганки. Та по вагонам ходила с вязаньями всякими. Помню, выбираю шаль, выпендриваюсь, можно сказать. А цыганка та глядит на меня как-то по-особому и говорит: «Ни один ты, милок, по свету ходишь. Тень за тобою. Она тебя оберегает. Видел ты ее уже». Как расплатился за шаль, она, уходя, обернулась и прошептала: «Напрасно боишься чего, добрый человек! Страх-то притягивает, чего боишься! А тени той, что рядом с тобою, лишние хлопоты, от страхов твоих!». Как ушла она в сторону самовара здорового с кипятком, словно в голове у меня прозвучало тем же голосом цыганки той: «Добрая шаль. Мария рада».
         Что за бредятина, думаю?! Побежал я за ней. До последнего вагона добежал. Нет бабки! Спрыгнула, что ли? Зачем, да как?! Больная, быть может?
- Это я Соньку попросила, чтобы не забывал ты про меня! - перебила мои воспоминания тетка.
- Ты о чем, теть Мань?
- О шали я, Андрюш, о шали.
- Ну, ты даешь, тетка! Ты, че, мысли мои читаешь?
- И не только, Андрюшенька, и не только.
- Так ты чего не говорила-то? Сто лет тебя знаю, а про это!
         Знаю, что тетка у меня не простая. Знахарка она, что ли, или ведьма. Не, на ведьму не похожа! Хотя метла в сенях стоит. У нее ведь икон в доме полно! Травы там всякие везде висят. Хорошо там, уютно. Печка, как у Емели из сказки, белая такая. Коврики везде лежат. Спится так, как, прям, в японской гостинице. Добро в этой хате чувствуешь всем нутром.
- Время пришло, Андрюш.
- Какое время, теть Мань?
- Время Истины.
- Ты о чем, вообще? И куда идем-то?
Вышли мы на проселочную дорогу, ведущую к березовой роще. Жаль, иней сошел за ночь! Похолодало. А как прекрасна роща-то, березовая в инее!
- Почему ты мне, Андрюша, не рассказываешь?
- О чем?
-Ты знаешь.
         Я сразу о шахте подумал. Не хотел я ей об этом рассказывать. Думаю, старая она уже. Переживать будет. А там, ни дай Бог, инсульт какой-нибудь или инфаркт. Как там, у светил-то наших?! Молодцы, все-таки, наши! С полисом медицинским бесплатно все. Не то, что у этих китайцев сволочных!
- Да шахта там, у нас...
- Все я знаю, Андрюш. Это я тебе бутылку привезла, чтобы не погиб ты. Заговорила я ее. Ты и пил полжизни, чтобы не умереть раньше положенного, да наследника мне родить. Хочешь спросить, почему в открытую все не сделала? Нельзя было, никак нельзя! Ты бы глупостей наделал. А им пора пришла. И Михаилу твоему пора пришла. Мы бы их спасли сейчас, а все равно, пожили бы они недолго. Некоторые вещи нельзя Андрюш, делать! Пусть и, что ни на есть, самые благие.
- Теть Мань, ты мне, прям, чудеса какие-то рассказываешь!
- Крест, почему не надел? Ты должен его носить! Крест ты, Андрей, потерял неспроста! Ты тогда в Господа разверовал. Вот и надо было помочь тебе веру-то вновь обрести. Это старый крест. Он у нас мужиками передается. И ты его передашь однажды. Чтобы ты его потерял, мне знахарь тамошний помог! Не без силы, конечно, коей владеет... Он и прислал мне его вскоре.
         Крест тот с рождения у меня. Серебряный такой, тяжелый. Да, помню я то время.  До Турции мы в Казани репетировали. Зашел я однажды в храм небольшой, он недалеко от  ЦУМа  находился. От цирка в гостиницу шел. Стою, молюсь себе. В большую залу я не пошел. Рядом у входа комнатка проходная была, с иконками там всякими, да крестиками. Время, видать, к закрытию было, так как никого там не было. Один я в церквушке той был. Ни бабулек, как обычно, ни батюшки. Слышу, со стороны входа кто-то в мою сторону идет и по мобильнику орет, матерится. Гляжу, поп: здоровый такой, жирный, как боров, весь в поту, борода рыжая и крест золотой на пузе лежит. Думаю, вот им там кресты-то выдают. Квартира бабкина, наверное, дешевле будет. Он мне еще того попа напомнил из сказки, про Балду. Я на картинке в детской книжке видел.
       Прошел этот хряк рыжий мимо меня в комнатушку какую-то. Закрылся. Там еще немного покричал в телефон, вышел и говорит мне: «Че стоишь тут?» Я ему: «Молюсь, батюшка». А он в ответ самым, что ни на есть, русским матом, мол, вру я, и своровать, якобы, там что-то захотел. Вышел я молча. Иду, а слезы сами текут. Как будто, сломалось что-то в душе. Словно так, если бы мать мне в двадцать лет поведала, что я ей не родной. Или жену бы с родным братом застукал... С того дня я долго в храмы не ходил. Думаю, как так? Человек божий, ему все тайны там свои рассказывают, а они, оказывается, вон какие. На тот день я полгода как не пил. В тот же вечер залил душу, да так от души залил, что и вспоминать жутковато.
- Искушение тебе было послано, сынок. Тебе бы с двойным усердием молиться, за свою душу, да за священника того несчастного. А ты в сопли, да в стакан. Ничего зазря не дозволяет Господь детям своим праведным. Во всем смысл имеется.
       Потом в Турции крест потерял. Чаще молиться стал. С крестом-то на шее, вроде, как защищен, что ли. А без креста страшновато было работать. Помню, иду, вижу, цепь на штанине висит, а крестика нет. Все кусты обнюхал, нет креста!
- Сына тебе Татьяна родит по осени. Нужен он нам! Ты же хочешь сына? Он должен родиться! Все давно решилося! Достоин он!..
- Какой сын, чего достоин?
- Слушай меня, Андрюша, внимательно и не перебивай. Что я тебе поведаю, должно остаться при тебе! Это - строгий наказ!
       Моя бабушка, Екатерина Андреевна, ведуньей была. Сильной была! Со всего Союза к ней ездили за помощью. Сей Дар ей дед ее передал. Тебя в его честь и назвали. Он так велел! Я семнадцатая в нашем древе мастеров. Мастерству она меня с семи лет учить начала. Раньше не положено. Она меня в баню по ночам часто водила. Нальет в таз воды и сделает кое-что. Лишнего тебе знать ни к чему! И в водице-то этой, как в ваших телевизорах, я сполна насмотрелась! И самолетов падающих, и поездов, что с рельс однажды сойдут. Многих я спасла за жизнь свою. Тех, кого дозволено, конечно! Чернота, Андрюш, не дремлет! Боремся мы с ней, как можем. Я ж ни одна такая, сам понимаешь! И Сонька-цыганка еще та!.. Теперь  понимаешь, что ни к чему мне твой телевизор! В тазу том мне бабушка и мой, и свой день кончины показала. И про твою жизнь все поведала! У тебя свой Помощник есть! Поэтому я лишний раз не лезу в судьбу твою! Однажды будит меня бабушка в ночь полнолунную. В баню зашли. В том тазу я и увидела трагедию ту, на шахте. Ты и до этого много раз должен был умереть, сам знаешь, да чувствуешь. Помогали мы, да боролись за тебя. И из цирка ушел неспроста ты! Все случилось, слава Богу, вовремя! Много лет назад было "сделано" чернотой проклятой, чтобы род наш прервать. Мне баба Катерина в ту ночь строгий наказ дала: «То случиться, Мань,  должно через пятьдесят пять лет и два дня, на утро третье, ото дня завтрего. Я помочь там сама не смогу! На тебя полагаюсь, Мария! Ты сама должна знать, как поступить! А Андрейка наш родиться должен!"
После зашли мы в дом, и спать легли. Наутро пришла попрощаться я к ней. Взяла она меня за руку и говорит: "Годы проживешь долгие. Будешь силою Божию людям помогать. Силу ту нынче получишь! Азы бесценные я тебе поведала. Добротой да любовию живи. Через них и себя отыщешь. Коли в этом теле Бога с душою своей не познаешь, еще придешь на землю-матушку. И будешь приходить, покуда себя не познаешь да не вспомнишь, кто ты есть. С Создателем беседуй, да вкушай Истину, что сердце твое  глаголет! Тем голосом Господь с тобою беседует. Он с каждым беседу ведет, только мало тех, кто слышать Его желает. Жаль мне тех, всем сердцем жаль! А больше душа плачет за тех, кто вовсе и думать пока не желает. Тех жалко, кто в ином ценности видит, нежели в духовности. Они, что котята слепые! Долог им Путь еще будет до Прозрения! Вокруг тебя есть все ответы на все возможные вопросы! В природе-матушке они! Отречется коли человек от лености и страхов своих. Решимости сполна накопит. Веру, когда познать сможет. Душою и сердцем, коль, веру святую познает и укрепится в вере. Тогда все дороги и двери земные открыты тому. Но, не об этих дверях и дорогах радеть надобно! Надобно радеть, чтоб открылась однажды та дверь, за которой жизнь вечная. Жизнь вечная в Царствии Божьем. Читай Мань Евангелие святое. Там все ответы!»
        Вскоре померла она. Как померла, так крыша рухнула в хате. Потолок в той комнате, что ты с детства ночуешь, рухнул.
       Через семь лет привезешь ты мне сына своего. Хочется мне при жизни в глазки его, цвета небесного, на прапрадеда  взглянуть хоть единожды! Силен был Андрей! И сила та в твоей кровиночке  приют найдет, да приумножится. Ибо, так надобно. Ибо, так задумано! И ты мой потолок однажды починишь.
- Ну, тетка и дела! Так значит, рожает Татьяна сына и все, я уже вам не нужен,  что ли? Ложись, ручки скрести и помирай?!
- Дурной ты, Андрей! Что же ты мелешь-то?! Мысли у тебя, что каша манная с комочками. Жить будешь столько, сколько положено.
   
За рощей кладбище было. Старое такое. Видно, ни одну уже сотню лет сюда покойничков возят. Где кресты каменные полуразрушенные, где булыжники с надписями.
- Не читай, Андрюша, надписи надгробные! Память прохудится!
- Это почему?
- Просто не читай и все!
На нет, как говорится, и суда нет! Я бы не сказал, что кладбище это большое. С футбольное поле, что ли, или чуть больше. И не жутко здесь совсем! Я, вообще, с детства не люблю похороны там всякие! Помню, в доме кто помрет, так я спать не мог, пока не увезут того. Три дня ведь положено. Вот я и спал про три ночи с мамкой.
Бабка одна жила на лестничной клетке с нами. Я за три дня до кончины той бабки даже на дверь ее смотреть боялся. Вроде, запах у смерти этой есть свой! Так постоянно было! Вообще, я какой-то странный! Вот общаюсь с людьми, а точно знаю, кто какого обо мне мнения. Кто лукавит, а кто правду говорит. Кто зол, а кто добр. А кто что плохого хочет сказать в мою сторону, так я заранее знаю. Стою, такой, жду. А он и говорит. Например, руководитель в цирке. Интуиция, быть может? Со мной, с того случая, когда песком засыпало, странности начали происходить. Спать ложусь, еще не сплю, и начинает меня придавливать. Лежу, не могу пошевелиться. Ни глаз открыть, ни сказать что. Вроде, кричу, а куда-то внутрь, что ли. Страшно! Борюсь, брыкаюсь, а понимаю, что просто лежу, шевелиться не могу. Потом, словно вываливаюсь или падаю на пол. Боли при этом не чувствую. Все, как есть, помню! Все так реально, но как-то туманно. Гляжу, то же место, где и ложился. В окошко выглянул. Кровать поднимаю и силою об пол... Мол, услышьте, кто-нибудь, разбудите меня! Смотрю, а на кровати сам я сплю. Очень часто такое происходило. Первые годы боялся. На спину ложился, все боялся задохнуться в онемении этом. Однажды книжку прочитал, Роберт Монро - автор. "Путешествия вне тела" называется. Он там пишет, что душа, якобы, из тела выходить может. И можно так, хоть по-нашему, хоть в другие миры перемещаться одной силою мысли.
Помню, в Москве, в общаге ложусь спать. На часах пять минут первого ночи было. Процесс этот начался, ну, я о доме подумал, о мамке, об отце. Поднимаюсь - в родительском. Якобы, просто проснулся среди ночи по нужде. Свет в туалете горел. Мать всегда его на ночь оставляла. Боялась, вроде, чего. Сеструха младшая спит на своей кровати. В зале часы висели. Смотрю, десять минут пятого. Заглядываю к родителям в комнату. Мама с батей дрыхнут. И тут, словно сознание теряю. Помню, падаю на спину я в коридоре. А как удариться о пол башкой должен был, просыпаюсь в Москве. Двенадцать минут первого было. Как, так? И сон, и не сон. Все реально так! С Москвой у нас четыре часа разница.
Я после книжки этой перестал бояться. Интересно стало. Помню, порхаю, такой, в комнате гостиницы, и на себя, спящего на левом боку, гляжу. Потом, словно спиной, увидел черный круг в правом углу потолка. И чую, что меня сейчас туда засосет. Испугался. А Роберт тот писал, что в тело свое вернуться чтобы, надо подумать о нем. Ну, я и подумал, чтобы очнуться скорее. Думаю, засосет, улечу куда-нибудь и не вернусь. Люди же, те, что в коме, тоже так вот летают, а в тело вернуться не могут. Может, то, что тело больное? Как на поправку тело пойдет, вернутся они в него. А, коль откажет, так скажут, что: "Помер", видите ли. Я, как трепаться начал, про эти чудеса мои, так вскоре перестало это происходить. Лет до двадцати семи было.
- Не надо было, сынок, говорить об этом никому! - молвила тетка. - Дар у тебя был! Наказали. Вскоре вернут тебе его.
- Да как ты мысли-то, мои считываешь, теть Мань?
- Ты, Андрей, чувствуешь, а я еще и слышать могу, как по радио вашему. Слухаю, как ты сам с собой постоянно разглагольствуешь. Дурной ты у меня! Потешный! Пошли к восточной стороне, там наши покоятся.
         Огороженное место старым, таким, бронзовым забором. Восемь могилок в один ряд.
- Вот, привела, как и договаривались.
Поклонилась тетка до земли и трижды перекрестилась. Ну, я за ней все повторил. Положила руки на пояс. Присела, встала, правую ногу в сторону выпрямила. Потом с левой ногой также. Ну я за ней повторил. Думаю, ритуал что ли. Дурной какой-то ритуал. А тетка начала хохотать. Да шучу я дурында! Что же ты за мной всё повторяешь то?! Я далече навоза укушу, так и ты чё ли?
-Да ну тебя, тёть Мань! Я же это самое. Ну, думал так положено, что ли.
-Ладно,будет. -Утирая слезы от смеха проговорила тетка.- Здесь лежат кровные твои.
На всех могилах стояли кресты каменные, только на крайней справа деревянный крест. Видно, дубовый.
- Это кедр, Андрюш.
- Теть Мань, а почему одни имена и даты? Почему фотографий нет?
- Нельзя, Андрей, чтоб лица их видели! Так велено было первыми нашими! Чернота и под землей достать может. Вот здесь отцы наши и матери покоятся. Все мастера сильные! А вот здесь, с краюшку, - показала тетка на место справа от креста кедрового, - как время придет, ты меня положишь.
- Да типун тебе на язык, теть Мань! Живи триста лет!
- Это место мое. Рядом в свое время, следующие лягут.
Да, там, справа, еще могил на тридцать бы хватило.
- Это святая землица! Чуешь энергии силушку?
- Чую, шарашит, как на электростанции. А под этим, деревянным, твоя бабушка?
- Да, Андрюша, она, Екатерина Андреевна, милая моя.
Дает мне тетка фотокарточку, старенькую такую, черно-белую. И тут меня, как током шарахнуло! Бабулечка та, худенькая, в платочке, которая меня из песка в детстве вытащила и пропала.
- Бабушка, Андрюш, сегодня велела открыться! Она тебя всю твою жизнь оберегает. И сейчас она рядом. Да и не только она.
Я начал было оборачиваться, а тетка захохотала.
- Ну, ты, как дите, в самом деле! Однажды все сам поймешь! А первые наши на Украине жили, там их земной приют.
Обошла тетка все могилки, с первой по восьмую. Поцеловала кресты. Я за ней следом все повторил. Поклонились мы, перекрестились.
- Пора, Андрюша, идти. Твои скоро проснутся. Вы домой собирайтесь! Тебе без меня надо остаться. Поразмыслить. И убери с кухни зеркало! Не положено перед зеркалом трапезничать! Здоровье проешь, красоту пропьешь. Деньги левой бери, отдавай правой - водиться будут. И во вторник кто денег в долг берет, всю жизнь тот в долгах будет. Остальное - мои хлопоты! А хотя, сынок, сам решай. Верования есть - грех. Да и дела мои, пусть и самые добрые, ни безгрешны пред Господом. Веруй во Христа Бога. Не ищи чудес, они сами тебя найдут. Проси и получишь. Хотя, кому, как ни Создателю знать, что для тебя нужнее будет. Думай, Андрюш, о хорошем. Мир, сынок, так построен, что, как желает человек, так и получается. Трагедия порою в том, что не всегда осознано человек желает, а потом мучается да слезы льет, не понимая, что получил, чего хотел. Просветление, милый, в истине! Однажды каждый к нему придет. Каждый в свое времечко. А за то, что молишься, хвалю тебя. Молиться надо! Не только проси, благодари Господа! Благодарность пуще молитвы некой будет! И не только за живых молись, а постоянно молись за усопших! Некому кроме нас Господа молить за спасение душ их грешных. Ждут родненькие, каждую секундочку ждут молитв наших.

Вскоре, после праздников, позвонил мне бывший руководитель цирковой, мол, не хочешь, Месяц, в цирк вернуться? Уже не летать, конечно, а техником. Опыта-то навалом, троса вязать, да на куполе потеть. Мне и лучше, что техником-то. Отлетал я свое! Хватит! Думаю, тетка наколдовала, что вспомнили обо мне, или, в самом деле, Бог помог.  Я последнее время так о цирке заскучал, день и ночь представлял, как вернулся Месяц на манеж.
В цирке у меня прозвище было «Месяц». Это из-за фамилии.
          Первого октября родила мне Татьяна сына. Так и вписали в свидетельство о рождении: Андрей Андреевич Апрель. Национальность - русский.
         Крест ношу, при мне он постоянно. Пить не тянет. Да и в голове, словно ключ какой-то повернулся. Жить, словно захотелось! Та бутылка последняя была. Я в нее воды крещенской набрал. Стоит в шкафу, что Грааль святой.
А прабабушкин снимок я дома на полочку с иконками поставил.
Думаю,- там ей место!

                Январь 2015 год.

Дорогие друзья, коллеги, пожалуйста, напишите свое мнение о данном произведении! Может и не стоит мне прозой заниматься?! Вы же Сами понимаете, как оно важно, мнение со стороны?!.. С уважением, И.Любочка