Пора первых снегов
Это приводит к потрясающему зрелищу – Золотая осень является к нам в таком серебряном обрамлении, каким щеголяет только Зима Пурговинишна.
Нынче так и произошло.
Листопад еще не развернул свои крылья, еще не расправил плечи, только-только загорелись вязовники и осинники в полный накал, как Зима явила свое дыхание. С вечера как-то стало зябко и ветрено, а с северо-западного «гнилого угла» потянуло непогодьем. Небо закрыло соловой мглой, а потом окоем закрыла огромная туча - голомня. Все в Природе притихло, лесные дали померкли, речные излучины потеряли веселый голубой блеск. Даже шугливые сойки прекратили свою гомозьбу в ближнем лесу. Словно все гадали: что ожидать от непрошеной гостьи.
Туча была дородна и кособрюха, она едва ползла по небоскату, словно была на сносях, и вот-вот разродится.
Вдруг над курчавой гривой дальнего сосняка встала дымчатая полоса, она быстро приближалась к нам и стремительно вырастала в широкую мережу. Сверху, у самого брюха тучи, она окаймилась пепельно-белой рюшкой: «А вот и подмережник» - подумалось мне.
Стало знобко.
Вдруг с неба осыпалась мелкая крупка, размером в просяное зернышко, она падала в чащи, в траву, на дорогу. Огромные дорожные пролужины по-щучьи глотали эти зернышки и только темнели от ненасытности. Лес протяжно загудел и позвал в свою гущу всех путников, чтобы переждать набежавшее ненастье.
Ветер-полянник закружил у опушки березовое и кленовое листовертье, однако поглубже, в чащурке, было покойнее и немного теплее.
Лесной теремок еще не обветшал и не просквозился, в кровле и в стенах его не было рваных продушин и щелей. Днюй тут и ночуй – все нипочем, как в добротном рыбацком шалаше.
Внезапно крупа пошла на убыль, надлесье немного осветлело, но Ветер-вершинник не успокаивался. Туча уже всей тушей налегла на лес, прогоняя вперед мелкие ватажки тороков и вихрей. В воздухе закружились одинокие снежинки. Ба! Так ведь это не дождевая, а Снегородная голомня! Нечего от нее прятаться в чаще, красотищу такую надо наблюдать с обзорного места. Я выбрался на полянку, а потом по тропинке, вдоль кустистых лещин и зарослей шиповника вышел на речной сосновый крутояр. Даль обретала форму, вязкость и мглистую вуаль. Пространство заполнялось тысячами порхающих мотыльков. Желтизна заречного пойменного леса как бы растушевывалась, забелялась, все краски холодели, теряли яркость и объем. Казалось, злат-осенний фонарик погасили мягкой снегопадной лапкой. Зато хорошо выделялись воздушные слои, и можно было без ошибки угадать расстояние хоть до дремуче-синеющего Кленовогорья.
Снежинки сначала кружились по одиночке, а потом стали валить горсточками. Рассыпным серебром украсились вихры желтеющей травы и брусничник.
Тропинки же не торопились покрываться снегом – они чуть желтели темно-мятыми листьями. Они словно шептали мне, мол, ждем тебя до темноты, не закроем обратный путь.
Снеговая туча, наконец, закрыла все небо, стало сумрачно и непродышисто, будто вечерние сумраки сами падали с неба вместе со снегом. Народилась убаюкивающе-дрёмная тишина. Зыбко расслоилась и пропала в пелене Кленовая гора. Потом затворился за дымчатостью пихтовый лес на соседней излучине реки. Снегопад уже пошел хлопьями. Бронза, багрец и золотой убор лесного края тускнели, размазывались в сизую тень, и едва угадывались.
Вот за снежными створочками исчез ближний песчаник с лопушником и ивами, еле проглядывалась идущая от него отмель с гнущимся коряжником. Зябко стыл около отмели одинокий летний брод.
Было почти безветренно и тепло. Лицо ощущало прикосновение отдельных снежинок, они касались кожи, как крылышки мельтешащих бабочек-однодневок - стоит такую поймать ладонью, как тут же она погибнет от тепла руки. Надвигалась опалово-серая сутемень.
Уже растушевались вербники и еловники на том берегу, они стояли на низменном месте, так, что вода подступала совсем к подножью уремы. Виднелись сизые тени отражений в реке. Чуть проступали темно-зеленые еловые зубцы, а под ними вилась гряда краснотала. Вскоре пропали все отражения, а противоположенный берег чуть намекался в сумерках неясными контурами.
Снегопад уже не просто валил хлопьями, а стоял в воздухе плотными вырезными вологодскими кружевами. Пахло свежей лимонной цедрой. Кусты шиповника и сплетенной ежевики на яру прикрылись шалями, боровины предстали статными богатырями с поседевшими от веков кудрями.
Небольшой дубок кутал в белесую холстину плечи и ключицы.
Только темный бочок тропки приветливо указывал дорогу домой, да свинцовая речная вода с терпением ожидала поры ледостава.
ГОЛОМНЯ – огромная в пол неба туча,
Мережа – большая рыболовная сеть,
Сутемень – сумерки,
Урёма – пойменный лес,
Чащура – маленькая чащица леса.
Картина Ивана Шишкина.
Свидетельство о публикации №115100802136