Отпустишь, всегда отпускаешь...

Он готовил ей ужины, когда она приезжала на пару минут, только потому что он умолял ее появляться хоть раз в месяц.
Она заходила в знакомую уже лет 10 дверь, снимала кеды, кашемировую шапку и разматывала, кажется, сто раз обернутый вокруг шеи шарф. Почему зима? просто зачем мерзнуть летом, если можно натянуть шапку.
Он грустно улыбался и обнимал ее за плечи. Соскучился. Ему хотелось сжать ее с такой силой, чтобы ее существо превратилось в пыль и, разлетевшись, осело на его стенах, его столе, подушке, подоконниках, волосах.
Она тоже скучала. Так хочется броситься ему на шею, в сотый раз. Хочется отдаться этому головокружению, раствориться в нем навсегда, а вместо этого:
- Ну все, отпусти, лучше куртку забери, вечно ее некуда деть.
Уже не обижается, он любит ее наигранно грозный голос и повелительный тон.
- Будешь есть?
Конечно будет, что еще за вопросы...
- Ты как всегда готовишь? Ладно, что тебя заставлять есть в одиночестве.
Он прикасается к ее талии и подталкивает на кухню, она морщится, садится с ногами на стул, обхватывает колени и кладет на них подбородок.
Он отворачивается к плите и молчит. Молчит бесконечно долго.
Она наблюдает, пока он не видит, а он знает, что она смотрит и заставляет себя не оборачиваться.
Его широкие плечи слегка приподнимаются на каждом вдохе, раз в пять минут он вытирает пот со лба тыльной стороной ладони. Пахнет мясом, чесноком и какими-то травами, может розмарином...
Он дергается в сторону холодильника и она так резко отводит от него взгляд, что он, кажется, даже это слышит. Ухмыляется. Трусиха.
Ставит тарелки на стол и чашки с горячим чаем. Ее личная чашка, фу...
- Сахар положил?
Молчит. Конечно положил, конечно, с мятой, одна ложка без горки, помешал, ложку оставил, в чашке нет чаинок, что еще...
Садится. Локти не умещаются на столе. Сидит и думает, какого черта у него, у взрослого стокилограммового  мужика к горлу вечно подкатывает ком, когда она рядом, эта маленькая, вредная девчонка (и почему девчонка, она же старше меня на 2 года). Почему когда ее нет, он скучает и ждет, но живет, живет полноценной жизнью, дышит полной грудью: спорт, работа, женщины, - а потом она приходит и его одолевает страх, ужас до тошноты, до головокружения.
И почему он только при ней так вкусно готовит? Без нее даже сосиски развариваются, а с ней... Что за ведьма.
- Как дела? Как работа? Как дома?
- Да никак, все по-старому.
- Выпьешь?
- Спасибо, ты же знаешь, я с тобой не пью.
- Почему ты так редко приезжаешь?
- Чаще ты перестанешь мне готовить.
- Это все, зачем ты приезжаешь?
- Пожалуй.
Вот сучка, ну что за женщина, как ее можно любить, это же Медуза Горгона, кто посмотрит ей в глаза, тут же каменеет.
Теперь он смотрит на нее. Пристально, изучает новый цвет волос, маникюр, ресницы с двумя комочками туши. Губы обведены карандашом, раньше не пользовалась... стареет. На руке новый браслет, нашла кого-то, опять не того, иначе бы днем с огнем ее не нашел.
Зачем покрасилась. Стала на ведьму похожа, холодная, чужая.
- Пойдем на балконе посидим.
Он нарочно медленно встает и не сразу отвечает, хотя ждал этого с самой первой минуты, когда она еще не нажала, а только поднесла к звонку палец, а он уже видел в глазок, как она шла от лифта к двери. Она всегда отказывается, когда он предлагает что-то сделать, поэтому он всегда ждет. Ждет мучительно долго.
Он заходит в балконную дверь она нехотя встает с кресла, в которое уже устроилась и позволяет посадить себя на колени.
Какой же он теплый. она кладет голову ему в лунку ключицы и закрывает глаза.
- Я скучала.
- Я знаю.
Он целует ее глаза, у нее по телу пробегают мурашки, хорошо, что кофта с длинными рукавами.
Он целует ее скулы, виски, лоб. Даже не целует, а прижимается губами.
Потом берет ее двумя пальцами за шею и зажимает так, что в глазах становится темно. Придвигает ее ухо к своим губам так близко, что она чувствует, как они шевелятся.
- Я больше тебя не отпущу, ты поняла?
Она хватает воздух ртом, как рыба, впивается ногтями в его кожу...
- Отпустишь, всегда отпускаешь.