Такая судьба. Гл. 5. 6. Братья Вайнеры

Такая судьба. Еврейская тема в русской литературе (2015). Глава 5.6.

     Преступления, совершенные советской властью  в отношении евреев – сначала сталинским режимом, а затем его преемниками, нашли себе страстных и талантливых летописцев в лице братьев Аркадия (1931-2005) и Георгия (1938-2009) Вайнеров, авторов романов «Петля и камень в зеленой траве» и «Евангелие от палача». Хотя эти писатели заслуженно известны как мастера детектива, считать детективами названные произведения, на мой взгляд, было бы ошибочно. Следует иметь в виду и другое. Оба романа рисуют широкую панораму советской жизни, остро критикуют и гневно осмеивают многое происходившее в стране. Мы привлекаем преимущественное внимание читателя к тому, что творилось с евреями.
     В романе «Петля и камень в зеленой траве» братья Вайнеры методами как исторического, так и художественного анализа исследует одно из самых гнусных преступлений сталинщины, открывшего целую полосу многообразных  антисемитских акций различного характера и масштаба, – убийство Михоэлса. Авторы напоминают нам о том, что «в послевоенные годы не было среди евреев фигуры, равной Михоэлсу по международному авторитету, никто не мог сравниться с ним в масштабе предпринятой им культурной и просветительской деятельности. Да что говорить! Это была личность такого размера, что Берия не рискнул объявить его просто врагом народа, а приказал потихоньку убрать уголовными приемами».
     Вскоре убили его ближайших соратников, арестовали друзей и родственников. «Михоэлса не было. Людям велели забыть. И они забыли. <…> Они не виноваты. Это уже генетическая идея поведения. Миллионам людей целые десятилетия кричали: «шаг в сторону считается за побег – конвой стреляет без предупреждения!» Никто больше не думает на шаг в сторону. Это система мышления, это линия подчинения. Шаг в сторону считается за побег. Размышления о смерти Михоэлса считаются за побег».
     Роман был задуман в 1975-1977 гг., в самый разгар брежневского «застоя», а писался в 1984, когда даже горбачевскую «гласность» никто и предвидеть не мог, и лежал «в столе», доступный лишь самым близким людям. С учетом печального опыта гроссмановской «Жизни и судьбы» его не показывали в редакциях, а фотопленку с зашифрованным текстом укрыли в надежном месте, не соблазняясь лакомыми предложениями западных издателей  – это был уже горький урок Синявского и Даниэля, и вышел он лишь в 1990 г, когда его авторы навсегда покинули свою несчастную родину.
     С его страниц читатели узнали незамысловатые детали совершенного преступления: как Михоэлс увидел, что его водителя заменили другим человеком и решил поэтому идти пешком, что Михоэлс  и его спутник, еврейский писатель Моисей Гинзбург шли по тротуару и вдруг на них налетел грузовик, который «не летел, знаете, как это бывает сумасшедшим образом. Он медленно ехал и вдруг, ни с того, ни с сего, завернул на тротуар и буквально впечатал их в стену дома…».
     Роман братьев Вайнеров дал детальный, насыщенный именами и фактами анализ  произошедшего. Руководил операцией заместитель министра государственной безопасности генерал-лейтенант С. П. Крутованов. Непосредственно командовал убийцами республиканский министр генерал-лейтенант Л. Ф. Цанава. В случае отказа Михоэлса ехать в Минск был подготовлен резервный вариант его уничтожения генерал-майором З. А. Епанчиным. Шофер машины, обслуживавшей в Минске Михоэлса и Гинзбурга, был задержан и заменен оперативным работником МГБ. В  связи с тем, что Михоэлс и Гинзбург отказались ехать на машине, план убийства был скорректирован. Грузовик-"студебеккер" догнал их, на скорости выехал на тротуар и сбил Михоэлса, скончавшегося на месте. Моисей Гинзбург был только оглушен и, спасаясь от убийц, нашел в себе силы встать и побежать через проходной двор. Из "студебеккера" выскочил старший лейтентант С. П. Жигачев, догнал Гинзбурга во дворе и завернутым в войлок ломом проломил ему череп. Прибывший для расследования начальник следственной части Прокуратуры Союза Л. Р. Шейнин обнаружил на месте преступления лом с отпечатками пальцев Жигачева, существование которого было после этого признано нецелесообразным, и он был удушен. А Шейнина срочно отозвали в Москву и там арестовали.
     Но авторы сделали и б;льшее: они показали действительный исторический масштаб произошедшего. Сразу после смерти Михоэлса «был разогнан  Еврейский антифашистский комитет, который он бессменно возглавлял, закрыт созданный им Московский государственный еврейский театр, прекращены все еврейские издания, произведены тотальные аресты и казни еврейских писателей, брошены в концлагеря и тюрьмы все заметные деятели еврейской культуры.  …В апогей гитлеровских гонений на евреев – в Хрустальную ночь – было сожжено, разгромлено и разграблено двести пятьдесят синагог в Берлине. Такого не может случиться у нас, поскольку в Москве осталось сейчас две синагоги».
     Особенно впечатляет такая проведенная  в романе аналогия: «13 января 1948 года убийством Михоэлса и Моисея Гинзбурга была начата неслыханная в нашей стране по масштабам антисемитская кампания, имевшая конечной целью депортацию и полное физическое истребление евреев.
     Ровно за полвека – 13 января 1898 года – мир вздрогнул от гневного возгласа Эмиля Золя, брошенного в лицо антисемитам – «Я обвиняю!». Уставший и отупевший за полвека насилия и кровопролития мир не шелохнулся, когда оперативными работниками МГБ Шубиным и Жигачевым были убиты Соломон Михоэлс и еврейский писатель Моисей Гинзбург…».
     «Петля и камень в зеленой траве»  – первая часть дилогии братьев Вайнеров. Второй стал роман «Евангелие от палача», созданный в конце 70-х гг., «надежно укрытый от бдительного “ока государева“ до лучших времен» и увидевший свет в 1991-ом. В кратком авторском предуведомлении  содержится «просьба к слишком доверчивым читателям: ни в коем случае не отождествлять “героя“-рассказчика с авторами». Это действительно очень важно. «Петля и камень…» – роман публицистический. Авторская позиция выражена в нем откровенно, резко и однозначно. «Евангелие от палача» написано в совсем другой, иронической манере, в расчете на то, что читатель воспримет и поймет ее правильно.
     Уже в самом начале нам дают понять, что герой-рассказчик сам принадлежит к тому палаческому кругу, который является главным предметом разоблачения. Свою «профессиональную» родословную он возводит к опричнине: «Мы возрождаемся теми, кем были в прошлой жизни. Я был – очень давно – опричником, кромешником, карателем. Может быть, и тогда меня звали  Хваткиным. А может быть, Малютой Бельским, Грязным или Басмановым. Но это не важно. У меня судьба в веках – быть особистом. Кромешником. Вынюхивай, собачий череп! Мети жестче, железная метла! Всех! Чужих, а пуще – своих! Крутись, сумасшедшая мельница – ты ведь на крови стоишь! Больше крови – мельче помол! Бей всех! Опричь Великого Пахана!» В прежние времена его звали И. В. Грозный, теперь – И. В. Сталин. Общими остались ОСОБЫЕ ПРИМЕТЫ: «горячо любим, обожествляем миллионами замученных им подданных».
     На первых страницах изображен эпизод, предваряющий одну из главных тем книги – "дело врачей". Игравший в этом деле главную роль и бывший  тогда заместителем министра госбезопасности «Минька» Рюмин допрашивает заслуженного деятеля науки, академика медицины, награжденного двумя орденами Ленина (разумеется, еврея!) профессора Лурье, сделавшего «величайшее в своей жизни открытие. Человеку можно отворить кровь не пиявками, не хирургическим ланцетом, а… калошей. Грязной калошей по лицу». Обвиняют его в том же в чем обвиняли и других врачей евреев – в том, что они, «пробравшись к руководству урологической клиникой, с целью вредительства и обескровливания руководящих кадров, ставили заведомо неправильные диагнозы обращавшимся к ним за помощью руководящим партийным и советским работникам, вырезали им собственноручно почки, якобы не имея другой возможности для лечения…». На уверения, что врач не может сознательно вредить пациенту, и ссылку на клятву Гиппократа, он получает нормальный для тех времен ответ: «Советскому врачу на вашу сраную клятву Гиппократу – тьфу и растереть! У советского врача может быть только одна настоящая клятва: партии и лично товарищу Сталину!»
     А у соседей профессора, в другой еврейской семье происходит такой разговор. «…Необъяснимо осмелевшая Фира вдруг сказала:
     – Я думаю, что сейчас сажают не злодеев и не отравителей, а просто евреев. Потом им что-нибудь придумают. Но я слышу вокруг такие страшные разговоры, что не удивлюсь, если узнаю, будто евреи хотят убить Сталина…».
     И герой осознал, что «эта старая еврейская дура случайно подсказала мне последнюю буковку в кроссворде. Вот это, наверное, и есть апокалипсис. Откровение. Все думают, что апокалипсис – это катастрофа. Апокалипсис – значит откровение. Откровение о катастрофе. Фира подсказала мне откровение. О своей гибели, гибели своего потомства, своих сестер и братьев, она подсказала мне откровение о катастрофе своего народа. Апокалипсис о евреях».
     Он осознает, что волне всеобщей ненависти и страха нужно было только придать направление, поставить цель, безадресную ярость всеобщего террора превратить в испепеляющий протуберанец народного антисемитизма. Ему становится ясно, «куда направляется очередная волна гнева нашего Великого Пахана. Они сами были виноваты, вызвав его вполне справедливую ярость. Пахан наш всегда евреев недолюбливал, но во время первой их войны с арабами стал полностью на сторону жидов. <…>  И что он за все это получил? Грязную неблагодарность советских еврейчиков: когда прикатила сюда главная жидесса Голда Меирсон, они все как будто с ума спятили, забыли, кто они есть, – тучами слетелись к синагоге и носили эту свою бесценную Голду на руках. Всплыло сразу, как масло на воде, что коли человек уродился евреем, то, будь он хоть сто раз просоветский, в душе он все равно отступник и сионист.
     Вот тогда-то Вождь рассердился всерьез, <…> начали, как полагается, с вершков. Пришили по-тихому их главного режиссера и лицедея Михоэлса, загребли пархатую грамотейку – академицу! – Лину Штерн, окунули самого модного джазмена Эдди Рознера, поволокли в подвалы физиков, генетиков, лингвистов. В Киеве подготовили большой заговор еврейских писак. Да мне всего и не припомнить. Но в этом был хаос. Материалу надо было придать форму. Конструкцию. В ней заключалась вторая часть моей выдумки.
     Врачи. Гигантский заговор врачей. Врачи одной национальности против всего народа. <…>  Моя задумка предполагала сделать преступной их профессию в неразрывной связи с их преступной нацией! О, это была очень коммерческая идея! У нее был весьма товарный вид – ходкая мысль с большим спросом! Наложенная на бардак нашего единственного в мире бесплатного здравоохранения, она должна была дать огромные всенародные всходы. <…> Если населению объяснить доходчиво, что их дети болеют, а родители помирают только потому, что бесчисленные врачи-евреи их не лечат или лечат нарочно неправильно, заражают микробами и травят ядами, – , как понятна станет людям причина их несчастий! <   > Евреи – преступники. Евреи-врачи – особо опасные, ибо устроили заговор против всего народа. Венец вины: евреи-врачи-академики задумали убить Иосифа Виссарионовича Сталина. А это, понятное дело, в случае их злодейской удачи – гибель всей страны. А вскоре, если говорить откровенно, – конец всего человечества».
     В одном из эпизодов романа фигурирует выдающийся врач-терапевт Вовси. Когда ему показали список врачей, арестованных или предназначенных для ареста, он печально сказал: «Здесь цвет советской врачебной мысли. Это вершины нашей медицинской науки» – и продолжил: «Теперь я не сомневаюсь, что заговор против жизни Иосифа Виссарионовича есть. И созрел он именно здесь. Заявляю как врач: Сталин пожилой больной человек, и, если все люди из этого списка будут уничтожены, он навсегда лишится квалифицированной медицинской помощи, а без врачебного надзора и разумного лечения скоро умрет. Вы намерились убить его!..» Правда не проходит ему даром: он получает удар кнутом. Но процесс идет своим чередом. Список жертв неумолимо рос, арестованные называли все новые имена, и «эпидемия террора, вырвавшись из здания МГБ в этот бледный запуганный мир, парализовано взиравший на нас, уже бушевала по всей стране».
     Как показано далее, «соискателей бессмертной авторской славы в представлении “Убийцы в белых халатах“ было предостаточно». В ведомстве Рюмина сочиняли злые глупые сказки, и агентурный аппарат, сиксоты и стукачи разносили их мгновенно по городу и стране. «А учитывая диковинную дикость нашего народонаселения, эти кошмарные басни воспринимались как евангелические откровения.
     Так, например…
     Жидовка-врачиха в детском саду запустила ребятам вшей с брюшнотифозной инфекцией.
     А молодой врачонок-жиденок добавлял во внутренние инъекции полграмма ацетона – 36 человек парализовало…
     Ну, а бывший главврачище-жидовище выдал бригаде малярш, красивших поликлинику, на опохмелочку два литра древесного спирта – одна баба умерла, семеро ослепли…
     Евролог-нефролог совершенно здоровому человеку вырезал почку…
     А рентгенолог – жидила красноглазый – по часу держал людей под экраном, у 67 человек белокровица открылась, в медсанчасти на заводе “Динамо“ дело было…
     И в 13-й горбольнице анестезиолог – тварь сионистская, – как только хирург отворачивался, так он русским людям кислород из баллона перекрывал, на столе кончались, в сознание не приходя…»
     Приведя этот перечень, романисты завершают его скептической репликой:
«В сознание не приходя.
По-моему, мы все жили, в сознание не приходя».