Grau

Я всё гляжу на него сквозь сон. Часы сказали: четыре тридцать.
Нырнувший в серое горизонт к полудню хочет дождём пролиться.

Цветы померкли в больших садах, цвета поблёкли по всей планете.
Мне с гулкой болью вверяют шаг и шепчут, словно слепой, приметы.

Стоять в начале координат как будто страшно, точнее — скучно,
когда когда-то был весь объят огнём и светом — и чем-то лучшим,
чем многоликое недо-я.

"Иди на звук, позабытый звук. Ему нет имени и истока,
поскольку ласточки твоих рук бескрылы стали, стремясь к Востоку.

Все вещи названы лишь тобой, ты в них вложила любовь и душу.
Теперь же этот далекий звук ты не захочешь ни знать, ни слушать.

А мир скрывается за углом и поджидает тебя в вагоне,
как будто думает, что ещё он твоё сердце хоть чем-то тронет.

Твой пульс стал больше похож на дрожь непостоянных унылых мыслей.
Ищи, но большего не найдёшь, чем то, что было вчера твоим смыслом.

Сквозь сон не видно размытых черт, а так - перо по простой бумаге.
Ну, выбирай из ролей и вер, когда быть с ним не хватило отваги".

Смотрю в сереющий горизонт. Как всё могло бы ещё случиться?
"А ну проснись и достань-ка зонт.
Замёрзнешь".
Вторник, шестнадцать тридцать.