Предчувствие
Давалась заготовка тяжело - могучие корни уходили в толщу каменистого грунта, а оборвать вершки - значит опозориться: не принято было в этих краях вести себя, как захватчик: пришёл, увидел... наследил.
К природе здесь относились бережно и рачительно: охотнику старожилы не прощали, если от него уходил подранок, чтобы достаться на растерзание всяким падальщикам, даже костёр было принято здесь разводить не больше чем нужно, чтобы согреться и сготовить нехитрый походный обед.
Какая здесь, высоко в горах была благодать! Недвижный воздух, слегка разреженный на высоте, дурманил голову растворёнными в нём ароматами альпийского луга, тишину нарушал только посвист птиц, ровный гул диких пчёл, да журчанье многочисленных крохотных ручейков, бегущих со скал в крохотное болотце. Про небо... эх, куда там Италии! Небесная твердь была самого изысканного сапфирового цвета и - ни одного облачка!
- Пора, парни! - поторопил нас Пашка. Успеть надо бы уйти с перевала, вполгоры бы успеть, не то тяжко будет!
- О чём ты? - мы его не поняли.
- Непогода идёт... - его лицо, густо усыпанное ярко-рыжими веснушками, было абсолютно серьёзным.
- Откуда? На небо глянь! Ветра нет. Да и вообще, прогноз дали, десять дней без дождя!
- Чую... Седлайте коней, парни, ходом отсюда надо сматываться, нам бы только через ущелье проскочить, чтобы без греха обошлось.
Делать было нечего. Через несколько минут мы уже спускались с перевала. Отдохнувшие кони шли весело, даже на крутом спуске, где тропа пошла серпантином, не оступались; можно было просто бросить поводья - они, будто связанные невидимой верёвкой, сами чётко выдерживали дистанцию и не отставали от пашкиного Пегашки.
Полуденное солнце палило нещадно.
Внезапно я понял, что уже изрядное время не вижу ни одной птицы. Ни один звук, кроме дыхания лошадей да звона воды в ручье под обрывом, не нарушал тишину, будто вымер урман.*
Оглянулся. И остолбенел.
Свинцово-чёрная волна, разорванная местами скалами, вздымалась над хребтом. Завиток гребня стремительно падал вниз, погребая под собой пихты и ели под перевалом. Это была не просто грозовая туча, это была квинтэссенция всех туч, что я видел раньше.
Ледяной ветер догнал нас первым - завыл в верхушках деревьев, в тщетном усилии сломать их, даже у земли он беспощадно хлестал нас, пытаясь содрать одежду, развевал гривы лошадей, сгибал в дугу прогонистые стволы тонколесья.
Будто чёрное покрывало набросил кто на распадок - так стало темно. Вдруг магниевая вспышка гигантской молнии буквально выжгла глаза, и одновременно саданул в уши оглушающий удар грома. На несколько секунд я ослеп и оглох. И тут же с неба обрушился водопад.
- Ну, - проорал, еле пересилив шум ветра, обернувшись к нам, Пашка, - теперь хлебнём горячего до слёз!
Мы уже и сами всё поняли: из всех расщелин и ложбин в ручей хлестала стекавшая по склонам дождевая вода, и этот крохотный поток набухал мутной злостью разъярённого неба, прибывая на глазах; а до узкого, в десяток шагов прохода, по сторонам которого отвесные скалы, вздымаясь к небу, запирали ущелье был ещё час пути по тропе, тоже превратившейся в ручей. Молнии били практически непрерывно, а эхо многократно усиливало раскаты грома. Туча прижалась вплотную - сквозь косые струи ливня было прекрасно видно её лохматое брюхо. Макушки пихт вспарывали его, и пласты непроницаемого тумана окутывали их.
Через полчаса ручей вышел из берегов, заливая тропу. Слышно было, как по его дну, громыхая, катились камни. "До мостка не доберёмся - хана!" - подумалось вдруг.
Но - успели. Вода уже хлестала через настил, заставить коней ступить на это хлипкое сооружение удалось с трудом, и на правом берегу под защитой притора** мы остановились чуть отдышаться.
Треск за спиной, на секунду заглушивший громовые раскаты, заставил оглянуться.
Никогда не забуду эту картину: нависавший над тропой перед самым мостиком огромный кедр выворотило порывом ветра, он медленно сполз во вздыбленные струи, которые швырнули его вперёд - на балки моста. Те лопнули, как спички, и груда обломков стремительно пронеслась мимо нас.
А Пашка улыбался.
- Чё лыбишься? - еле выдавил из себя Володя Митрофанов, наш спутник. - Ещё чуть...
- А чуть не считается! - Сартаков тронул поводья. Теперь бояться нечего. Главное - догадается Танька баню затопить или нет, пока до дома доберёмся - заколеем!
Татьяна, его жена, легконогая весёлая хохотушка, конечно же догадалась. Славная была банька!
___
*Урман - темнохвойная (черновая) тайга.
**Притор - обрыв, скала, вплотную примыкающая к потоку.
.
Сентябрь -5 октября 2015 г.
Свидетельство о публикации №115100502381