Сказ о летней радуге

СКАЗ О ЛЕТНЕЙ РАДУГЕ В ПРОЗЕ
 
   Шли торопкие теплые летние ливни.
Тучи наваливались с севера темно-соловою дугою, закрывали сизыми завесами боровые дали и поля, а потом уносились дальше на юг.
Солнце завечерело - а радуга родилась в тучевом просвете на востоке. Цветная арка появилась незаметно, словно семицветной кистью кто-то быстро мазнул по небу. Краска масляно засочилась на темном фоне туч, заиграла тонами и оттенками, а с южной стороны немного растушевалась от близкого ливня.
В ответ на сверкнувший солнечный сполох заискрилась свежей дождевицей яшмовая трава и кусты лещины. Природа как бы омолодилась и радостно улыбнулась после летнего зноя. Ржаные колосья на всполье лоснились крупными каплями перекатного жемчуга, а само поле после дождика дышало-струилось легким парком, словно теплое чело русской печи. От этого дыхания шел крепкий запах опарного хлеба, настоянного на хмелевых дрожжах.
   Сама радуга тем временем цвела волшебным цветком, всех ярче разгорался внешний яхонтовый цвет, затем тонкой полосой шла рудожелтая дуга, смарагдовым лепестком выделялась центральная полоса, а внутренние цвета клубились и размазывались между собой, и от этого были неотличимы. 

   Снова набежала тучка и забусила редкими, но крупными каплями, каждая из них плавилась и янтарно взблескивала от вечереющего солнца. Казалось редкое дождевое сито висело в воздухе, но не касалось кустов и нивы. От этого радужный венчик запылал еще ярче, а сверху его окаймила сестра - вторая дуга, но побледнее и с зеркальным поворотов цветов.
Две дуги растянулись на четверть неба, осенив собой мокрые лиственные чащи, полевые прогалины и далекий заречный бор-высокоствольник.
   Видение было дивное и цветолепное.
Шум дождевой капели шел со всех сторон, низко кланялись травинки, чуть вздрагивали колосья, а дородная летняя листва орешника едва качалась, скрывая под собой назревающие орехи в костяных облатках.
   В поросшей колдобинке пузырилась лужица сиреневого цвета, навесные капли пропадали в ней с крупными бурульками и всплесками.
   Порывами наведывался залетный ветерок, тогда капли сеялись не прямо, а немного наискось. А лещинник стряхивал с себя изумрудную влагу.
   Радуга мерцала, точнее сказать дышала-пульсировала, как только дождевая хмара набегала на солнечные лучи, то радужный венчик немного бледнел, а стоило лучам просквозиться, то радуга опять становилась как свежевыкрашенная и подведенная сочной гуашью.
   Солнце тем временем клонилось к закату, верховые облака подрудели, а край восточных туч, на которых Художник изобразил семицветник, заалел, стал изсиня-алым.
   По мере того, как светило низилось, радуга возносилась все выше и выше, и хотя яркость ее терялась, но сочность цветов сохранялась. Казалось, она наливается этим цветом, как крутобокое зрелое яблоко, которое вот-вот сорвется с лазурной ветки и упадет на земь.
   Но вот северный край стал разведриваться, проясняться мягкой голубизной, открывать лазурные оконца. Капли падали все реже, а радужный ободок слева потускнел. Зато как высоко вырос верховой горб, радуга почти доставала темечком зенита.
   Она как бы опоясала собой весь небоскат, прошила его узорной каймой. Солнце висело так низко, что его уже не было видно из-за деревьев, но его яркости с избытком хватало и на такую огромную небывалошную радугу.