К завершению близок тысячелетний год...
В полночь третьего рима от Рождества Христова
календарь потеряет лиственность. Новый гот
или гунн, гуманист от Монголии до Ростова,
во всю душу мать разгуляется на плато
костной мысли, спуская с цепи первобытный эйдос:
рабство радости – пища эры, куда Платон
не отбросит и тени улыбки, поправ свой эпос.
Философия есть изречение времени. Плач-
эпохе по эпохе, промокшей до нитки. Термин
вроде аннигиляции опыта в старый плащ
Геркулеса, отравленный ядом беззвёздных терний.
Что нам звёзд светляки? Подмигнули – и вся примета.
Даже гном-астроном, скупердяй своего азарта,
бородой шелестя, не отыщет того предмета,
о котором трубят телескопы из послезавтра.
Заблудиться в трёх соснах? В три соски дудеть «агу»?
Похоронить кислород, выступая адептом хвои?
Тибидох новогодней волшбы затушить в рагу
с целомудрием цели? целебной свинцовой хвори?
Средь военных трофеев, шашлычных костров в миру,
жажды пятниц, осколков таблиц в недрах лисьей тоги,
космогонии смога, – так трудно узреть дыру,
из которой сквозит пустота об одном итоге.
Звёздный ковш не подставить под льющуюся струю
молока: сам Телец защищает родное вымя, –
и вселенский пастух, маршируя кошмар в строю
временных рубежей, перепутал их с огневыми.
Аппараты победы скрежещут. Каков Зенон –
такова черепаха, ползущая в маскхалате
на стерильный Олимп, где не вырастить ни зерном,
ни Колоссом Родосским свой хлеб ни одной Элладе.
Сентябрь 2015
Свидетельство о публикации №115100404121