Анабасис Неверовского часть 1

 
«Увидел я, до чего может возвыситься мужество и
неустрашимость русского солдата.» (Неверовский 1812 г.)

               
      Увертюра.


Кружили птицы. Много птиц.
Их возраставший гомон
уже стирал улыбки с лиц.
Напоминал Аустерлиц
пейзаж за южным склоном.
Роса сияла на штыках,
блестела на манерках.
Ещё холодные пока
орудий влажные бока
лоснились. Табакерка
явилась в поднятой руке.
Понюхал.
Прослезился.
Чихнул.
За лесом вдалеке,
ещё не видимый никем,
жестокий рок вершился.

Войска стояли на холме
в «коробках» батальонных,
в безгласной тишине и мгле.
А он прикидывал в уме,
раздумьем поглощённый,
где скрытно подступает враг,
откуда ждать сюрпризов.
За лесом в нескольких верстах
они…
Тысяченогий шаг
уже куда как близок.
В тумане сером чуть видна
с пригорка на пригорок
ползёт дорога. Тишина
в плену предутреннего сна.
Но пробужденье скоро.

На тусклом небе до поры
ещё мерцают звёзды
предвестники дневной жары.
Они спокойны и мудры.
Им никогда не поздно
уйти и воротиться  вспять
с вечернею прохладой.
Небесная, ночная рать
чужда желанью воевать.               
Ей этого не надо.               

Иное дело на земле.
Фаланги Бонапарта
в досель невиданном числе
российским армиям вослед
шагают от заката.
Походным маршем на восток
внушительно, картинно
терзают тьмы подков и ног
российских трактов и дорог
истоптанные спины.

Паскевич* кинул беглый взгляд
по линии позиций.
Полки уверенно стоят.
Шеренги тесные солдат,
нахмуренные лица.

Два дня в неведеньи. Два дня
«ни слуху и ни духу».
Кого винить? Кому пенять?
И вот теперь изволь торчать
как на подносе муха.
Два дня и никаких вестей,
дивизия пропала.
Сегодня полчище «гостей»
в мундирах всяческих мастей
сюда нахлынет валом.
Два дня загадок и тревог.
Неужто Неверовский
солдат бывалый, видит бог,
им противустоять не смог
и опочил геройски.
Теперь французы потекут,
заполнив все дороги.
«Чудовище» в Смоленске ждут,
готовят встречу там.
А тут
заслоны на пороге.

Порой невыносимо ждать.
Неведенье изводит.
Оно разбойнику подстать.
Неведенье – дорожный тать
с бедою дружбу водит.
Оно догадками казнит,
сжигает нетерпеньем…

…Светает. Лучезарный вид.
Земля туманная лежит.
Кончается успенье.               
Кружатся птицы. Много птиц.
Их кто-то потревожил.               
В строю шеренги серых лиц.
Пейзаж что твой Аустерлиц.
На «дежавю» похоже.

Знакомый отдалённый звук.
Другой. Уже не птицы.
Солдаты оживились. Вдруг
мгновенно вспыхнул и потух
огонь шальной зарницы.
За лесом вспыхнуло опять
и повторилось снова.
И надо было полагать,
начнёт сверкать и громыхать
чугунно и свинцово.
Далёкий гром густой пальбы
накатывал волнами.
И дыма сизые клубы
росли, вставая на дыбы
за лесом, над холмами.
Там несомненно жаркий бой
затеялся нежданно.
Внезапно, будто сам собой
истаял утренний покой
как кисея тумана.
За лесом кто-то (знать бы кто)
сцепился с «Супостатом».
Казалось, ружей тысяч сто
стремятся сделать решето
из каждого солдата.

Картина обретала смысл.
Распределялись роли.
В начальниках проснулась жизнь,
и адъютанты понеслись,
послушны «вышней» воле.
Распоряжения даны.
Пошли  перестроенья.
А посмотреть со стороны
так будто бы и нет войны,
обычные ученья.
Привычно двигались в строю
все восемь батальонов.

В лесном болотистом краю
с высот похожа на змею
разливисто и сонно
катила речка. За рекой
маячили дозоры.
Вдоль речки, уж подать рукой,
несётся всадник. Кто такой?               
Узнали очень скоро.               

Мундир драгуна почернел
От копоти и пыли.
Он соколом сюда летел
И рад, что вовремя поспел,
От скачки обессилев.
«…Отбились… Вырвались едва…
Отходим огрызаясь…»
Какие тёплые слова.
Ещё дивизия жива.
Виват! Двадцать седьмая.

Метались птицы. Много птиц.
Бой громыхал за лесом.
Нет. Это не Аустерлиц.
А измышленья небылиц
к чертям и прочим бесам.
Сегодня точно устоим.
До кровяного пота
Мы будем препираться с «Ним».
Сегодня мы не повторим
«Праценские высоты».

Раскаты пушечных басов
и прочий шум батальный
за дальней кромкою лесов
как брёх огромной своры псов
свирепый и скандальный
то громче, то сходя на нет,
стремился к завершенью.
Скончалась ночь. Минул рассвет.
Безмерно яркий солнца свет
прогнал оцепененье.
Над лесом редкие дымки
Бледнели, растворяясь.
Рогоз ершился вдоль реки.
Уже понятны и близки
События сгущались.

Вот и они, видны едва.
(На всё господня воля.)
Чем не предлог для торжества?
…Густой колонны голова
вытягивалась в поле,
из леса тёмною шлеёй.
По взгорьям и ухабам
нестройной, вязкою толпой
шли егеря «Двадцать седьмой»
и офицеры штаба.
Повозки полные живых,
смертельно утомлённых.               
С печатью бурь пороховых
значки штандартов полковых,               
ошмётки батальонных.
В помятых, грязных киверах,
растерзанных мундирах.
На лицах, позабывших страх,
в больных слезящихся глазах
чумазых канониров
тлел обжигающий огонь
спокойного упорства.
Таких попробуй только тронь,
пожаром вспыхнет их огонь.
Непросто, ох, непросто
такой народ переломить.
Никчёмная затея.
И, если здраво рассудить,
народ ни спать, ни есть, ни пить
не будет, но «Злодею»
без промедления найдёт
обратную дорогу…

…Жара кипит. Жара плывет.
В разгаре лето. Трудный год.
Кровавый, если строго.
Команда. Барабанный бой
выравнивал колонны.
Они уже не шли гурьбой.
В них остывал недавний бой
жестокий и надломный.
За барабанами вослед
фальцетом взвились флейты.
Привычный маршевый дуэт.
Звончее инструментов нет.
У горизонта где – то
кружили птицы. Море птиц.
Нахальные вороны,
народ не знающий границ,
в Россию ото всех столиц
Европы, покорённой,
летел за лакомым куском
на даровом застолье.
Везде, где кровь, и пушек гром,
и ярость на штыке верхом,
им самое раздолье.



               
В О С Х О Ж Д Е Н И Е
               


Пороховые гарь и дым
к мещанским огородам
стекали облаком густым.
За полторы, за две версты
потоком через броды
Мерейки, илистой реки,
шла конница Нансути…*

-   Оленин,* ранен?

-   Пустяки… ,
    вдоль шеи, не задев руки.
    Царапина по сути.
    Вон там обходят на рысях…

-   Не будем «делать лужу».
    Мы хозейва. Они в гостях.
    Сегодня мы на их костях
    отечеству послужим.

-   Мост перед городом сожжён,
    канальи ладят новый.
    Их много. Красный окружён.
    Все, кто успели, вышли вон.
    Все умереть готовы,
    вы только укажите где…

-   Да полноте, полковник! …

На Неверовского глядел
весь штаб. Рассерженно гудел               
в людской толпе нестройной
концерт охрипших голосов,
Бряцанье. Ругань. Топот.
Горячий ветер и песок.
Но будет жарче.

-   Дайте срок,
    и кровушкой, и потом
    землицу здешнюю польём.
    (Не чья – нибудь, а наша.)…
   
-  Разлад чудовищный кругом.
   
-  Сумбур. Но это не разгром,
    И мы не «сабреташи»…               

Видавший виды генерал,               
добрейший Неверовский
не суетился, не кричал,
но свой кураж предназначал
одушевленью войска.
Мундир сияет чистотой,
крахмальные манжеты.
Клинок блистает наготой,
и дождь стекает золотой
с роскошных эполетов.
Она не ведает стыда,
его подружка – шпага
и зарумянится тогда,
когда незваные «soldat»
в чужую землю лягут.
Он просто весел; это жизнь.
Борьба его стихия.

-   Голубчики, пошевелись.
    Клялись мы, или не клялись?
    Мы вместе.
    Мы Россия! …
    Они явились к нам домой
    да прихватили ружья
    и так смекают меж собой,
    у нас, де, гиль да разнобой.
    А мы упрёмся дружно!…

 -  Полки в колонны, господа.
    Дистанции короче.
    Не умирайте от стыда,
    когда мюратова орда
    вас приласкать захочет…

Минуты бешено бегут,
друг дружку нагоняя.
У командиров норов крут.
Вдоль фрунта унтеры снуют,
порядки выправляя.
Полтавский* с Ладожским* готов.
Штыки горят рядами.
Парад отборных молодцов.
Что многим не сносить голов,
прекрасно знают сами.
Симбирцы* пасмурно глядят,
наизготовку ружья.
Моложе поискать солдат,
а в драку так и норовят,
и подгонять не нужно.

Теперь нахрапом не возьмёшь;               
дивизия готова.
Французик, как он ни хорош               
в бою, но эта молодёжь
дерётся образцово.
Разгромное начало дня,
едва не катастрофа
в глазах добавила огня.
Но долог путь до края дня,
а впереди «Голгофа»…


           *      *      *


Противник утром подошёл
невидимый в тумане
и «порезвился» хорошо…
Пасьянс событий перешёл
границы ожиданий.
Досталось пешим егерям,
предмостному заслону.
Такой случился тарарам,
что стало б жарко и чертям,
не то что гарнизону.
Велиты повалили вброд.
Стрелки их прикрывали.
А кавалерия в обход
неиссякаемо течёт …
К полудню Красный сдали.

Там был пехотный батальон,
две пушки, да казаки.
да волонтёрный эскадрон.
Кто был убит а кто пленён;
конец бывает всякий.
Когда драгунский полк спешил
на «сикурс» к окружённым,
лавина конницы Груши,*
охват глубокий совершив,
расшиблась о колонны,
едва построенных полков.
Но Харьковский драгунский,*
что мчался, не щадя подков,
на помощь горстке казаков,
изрублен «по – французски».
Никто не ждал, что Бонапарт
поднимет по тревоге
и бросит весь свой авангард
без колебаний, наугад
по Краснинской дороге.

А тут на горке в двух верстах               
стоит «Двадцать седьмая»
открыто, на семи ветрах               
всего о четырёх полках
плюс мелочь кой – какая.*
А пятый загодя ушёл
и занял переправы
в тылу, у речки небольшой,
огородился хорошо
и выставил заставы.

Так Неверовский угодил
в тенета обстоятельств.
Противник тучей впереди,
и скорой помощи не жди.
Надолго ль духу хватит?
А сколько выдержишь атак?
А ну как батареи
картечью!...
С ранеными как?
И новобранцы не пустяк;
а ну как оробеют?
Полки  -  две трети молодёжь,
не нюхавшая дела.
Пусть градус выучки хорош,
погибнет много ни за грош.
И, рассуждая зрело,
таких не время выводить
на «марсовое поле».
А впрочем, что там говорить.
как выйдет, так тому и быть.
На всё господня воля.

Нет оправдания жаре.
Под полудневным зноем,
сведённые в большом каре,
полки, привычно замерев,
стоят недвижным строем…
Глядят из тени козырьков
спокойно в общем целом.

Их «vis - a - vis» уже готов,
не положив больших трудов,
покончить с этим делом.
Их «vis - a - vis» растёт стеной,
стеной из эскадронов.
Ты на пути у них не стой,
рискуешь глупой головой,
на гибель обречённой.
В кипящем мареве поля.
Размеренным аллюром,
коней выстраивая в ряд
(Кирасы белые горят,               
попробуй без прищура
на это зрелище глядеть.               
ослепнешь.) ближе, ближе.
Так много, что не обозреть…
               
-    Стоять, голубчики, терпеть…
     «Он» тоже губы лижет.
     «Он» тоже хочет уцелеть,
     и пить, и жить как барин.
     А мы? …
     Им баньку будем греть,
     чтоб неповадно было впредь,
     и славно их попарим.

-    Терпение. Сейчас они
     Сорвутся для разгона.
     Сейчас…
     Сейчас… Повремени.
     Без дозволения ни – ни!
     Как я учил…

Тромблоны
торчат без дела за спиной
а в кобурах пистоли.
Кирасы прожигает зной.
Сигнал.
Серебряной трубой
запело звонко поле.
Сверкнули синим палаши,
повисли вдоль колена.
Лавины бег неустрашим.
(Отлично вышколил Груши.)
Сшибут любые стены.
Безумно скалясь, жеребцы
с удил роняют пену.
А в сёдлах лучшие бойцы.
«Вы кандидаты в мертвецы!»…

Каре стоит отменно.
Каре безмолвное стоит…

Громадою подвижной
(гремучий топот, жуткий вид)
Лавина конников летит…

Каре стоит недвижно.
Лишь ружья вскинули к плечу.
Замки уже на взводе…

Уже вот – вот, ещё чуть - чуть
«Courir la’russe! Я не шучу!»
               
Твердь из - под ног уходит.
               
Платочек в поднятой руке.
Бьёт барабан «тревогу»,
И цель мелькает на штыке.               
И палец замер на курке…

-    Ну, милостивцы. С богом!  …  …  …