Письмо
Уметь забыть, уметь простить — святая добродетель,
Колодец горя б не испить и не мечтать о смерти...
Распятый гений на кресте бесчестья и позора —
Что до него глухой толпе тупиц и крохоборов?
Позорный столб — мой "пьедестал", а роба — одеянье.
Я у Судьбы ответ искал, как нищий — подаяние.
Но бессердечная в ответ негоже рассмеялась
И, унося с собой секрет, язвить мне не стеснялась.
В лишеньях скоро крепнет дух — так учит нас Писание.
Огонь отчаяния потух, дав отступить от грани мне.
Но знал ли ты, мой юный друг, предав меня забвению,
Что жизнь — есть Боли вечный круг, в страданьях — Откровение?
Пусть пью я воду горьких слез, ем черствый ломоть горя,
А ты вдыхаешь свежесть роз, пьешь Дагонэ в "Савое",
Не упрекну тебя ни в чем, мой Флер-де-Лис прекрасный —
Ты стал случайным палачом, я — жертвою напрасной.
Ненависть подтачивала душу, ядом отравляла кровь твою.
Став твоим оружием послушным, я уже назад не поверну.
Ты играл беспечно, безоглядно, но выигрыш свой бережно хранил.
Ненависть, как правило, всеядна — ты ж ее ласкал и с рук кормил.
А Любовь — такая привереда — Ей Прекрасное на блюде подавай:
Благородство, мудрость и обеты — что попало есть не будет, не мечтай.
Что нашла Она в холодном сердце? Обрела ли там себе приют?
Может, не пустили обогреться, намекнув, что здесь Ее не ждут?
У порога корчилась в рыданьях, кутаясь в поношенную шаль
Выжженных больных воспоминаний, слов несказанных убогую вуаль?
Я за нас двоих Ее согрею, грешницу бедовую мою.
И, как драгоценную камею, на алтарь Искусства возложу.
Чужая жизнь — игра, забава. Смотря, кто сколько заплатил.
Презренья смех и грех обмана — я все тебе давно простил.
Пугает лишь одно, мой мальчик, — смирился и с тоской, и с тьмой, —
Но ты не пишешь. Это значит — я снова проклят тишиной.
Всего три слова, чтоб воскреснуть. Всего три слова, может, два.
Так мало нужно и так тесно в груди чему-то иногда...
Ты напиши. Я обещаю меж строк не пробовать прочесть.
Одно письмо — и оправдаю. Забуду все... приму, как есть.
Свидетельство о публикации №115093007234