Публикация в журнале Симбирскъ N8 2015

   ЖИТЬ ОЖИДАНИЕМ  ПОЭЗИИ

   О поэтессе Валентине Коркиной я впервые узнал из восторженных высказываний её земляков из села Никулино Николаевского района. В местной школе, оказывается, даже оформлен учениками уголок, посвящённый писательнице. Здесь собраны её дипломы и грамоты, копии писем и газетных статей, автобиография, перечень изданных книг, поэтические публикации. Творчество Валентины Коркиной изучают на уроках, а школьники написали литературно-биографическое исследование о своей землячке «В её стихах воспет наш край»... Я разыскал поэтессу при подготовке антологии «Ульяновская словесность. Начало XXI века», предложил опубликовать в книге подборку её стихов. И получил оперативный ответ: «Благодарю Вас, Николай, за то, что нашли меня и включили в содружество ульяновских поэтов и писателей. Для меня это радостно и бесценно - как неожиданный подарок судьбы! Всё, что касается родины, очень дорого для меня...».

   Валентина Михайловна последние 40 лет живёт в городе Курске, в родные места наведывается редко. Родилась она в Никулине, училась в местной сельской школе, потом переехала в город Кузнецк, где окончила десятилетку и три года работала паяльщицей на заводе электроприборов. Тогда уже писала стихи и публиковала их в городской газете. Тяга к творчеству привела её на факультет журналистики МГУ. Практику проходила в Уфе, Горьком и Красноярске, где тоже остались её поэтические публикации. После окончания университета в 1970 году была направлена в посёлок Степное Саратовской области, где работала корреспондентом в газете «Заря». В апреле 1973-го заняла первое место в областном конкурсе молодых поэтов, который проводился в Саратове. Ну а… с 1975 года журналистка долгие годы работала в областной газете «Курская правда» корреспондентом и заведующей отделом.

   За несколько творческих десятилетий Валентина Коркина издала 8 поэтических сборников. Два первых вышли в Воронеже - «Спасибо, день...» (1978 г.) и «Всему живому в лад» (1983 г.). Эти книги позволили ей в 1984 году вступить в Союз писателей СССР. Стихи переводились на болгарский, украинский, таджикский, осетинский и грузинский языки, публиковались в российских журналах и альманахах «Поэзия», «Студенческий меридиан», «Волга», «Молодая гвардия», «Север», «Наш современник», «Дальний Восток», «Литературный меридиан» и многих других. Печаталась она даже в зарубежных изданиях «Эдита»(Германия) и «На любителя» (Атланта, США). Несколько сборников стихов издано в Курске: «Предзимний сад» (1992 г.), «Земные токи» (1996 г.), «Но день придёт...» (2002 г.), «Открытая даль» (2007 г.), «В слове любом — сердце» (2014 г.). А в  2011-м поэтесса стала лауреатом литературной премии имени Е.И. Носова.

   В марте 2015 года мне довелось с «Литературной филармонией» побывать в райцентре Николаевка. Здесь в библиотеке собралась местная творческая интеллигенция, и я рассказал землякам о Валентине Коркиной, прочёл её стихи. Оказалось, что в районной библиотеке есть три книги поэтессы, которые сюда передали из Никулинской школы. Но самой Валентине Михайловне побывать здесь пока не удалось, и была выражена надежда, что в случае её очередного приезда на родину такая встреча в Николаевке всё-таки состоится...  А пока я попросил поэтессу написать и прислать мне свои воспоминания о родных местах, о том, с чего начинался путь в поэзию. И Валентина Михайловна живо откликнулась на эту просьбу. Ниже публикуется её ностальгическое эссе «И откроется тебе сокровенное...», а также большая подборка стихов. В очередном письме поэтесса сообщила, что с нетерпением ждёт выхода в свет антологии ульяновской словесности: «Мне безумно хочется иметь её, чтобы познакомиться со своими земляками и их творчеством! Теперь буду жить ожиданием...».

Николай МАРЯНИН, поэт и краевед



    И ОТКРОЕТСЯ ТЕБЕ СОКРОВЕННОЕ...
   
…Заветное место, где находился наш чудо-камень, мы с подругой детства Тоней Березиной нашли сразу же, несмотря на то, что не были здесь много лет. Ещё бы: сколько раз сиживали на нём в подростковом возрасте! Обнаружив однажды большой каменный выступ среди сосен на склоне Лысой горы, мы – и по отдельности, и вдвоём, и вместе с другими ребятишками – каждое лето по несколько раз приходили сюда удостоверяться в своём открытии: камень с каждым годом становился всё больше и больше: он рос!

   Поначалу мы не понимали, почему это происходит, просто удивлялись увиденному. Потом догадались: весеннее таяние снега, летние дожди постепенно смывали с уклона почву, с каждым разом укрупняя вросший в землю неохватный булыжник. Так что никакого чуда, в общем-то, в этом явлении не было.

   Теперь же коричневый, с тёмными разводами камень просто поразил нас своей величиной. Огромный монолит не известной нам, нерушимой скальной породы выступал из склона горы вперёд метра на три. Его верх представлял собой почти ровную, с небольшими вмятинами и бугорками, горизонтальную площадку; такая же по виду боковая поверхность уходила едва ли не отвесно вниз, в почву. Было понятно, что, как и раньше, над откосом горы выдаётся только часть каменного исполина, остальное же его трудно представимое по размерам «туловище» всё ещё скрыто в земле.

   С волнением, в предвкушении знакомого, уже испытанного здесь счастья мы сели на краешек выпирающейся из грунта «скалы», опустили вниз ноги и огляделись…

   Взгляду открылись те же виденные не раз и навечно запечатлённые в душе дали. Раскинувшийся полукругом широкий горизонт был обрамлён справа длинным рядом высоких лесистых холмов, исстари называемых здесь горами. Прямо перед нами лежало внизу родное село с его четырьмя улицами и до сих пор величественным, хотя и основательно разрушенным в первые годы советской власти (взорвана колокольня), храмом. За околицей привольно расстилались луга. С левой стороны к избам близко подходила, ластилась речка. За нею – поля, словно обрезанные на горизонте длинной линией железнодорожной магистрали, протянутой с востока на запад. Это по ней один из поездов унёс меня когда-то в Москву, а Тонечку – в обратную сторону – в Сызрань. Других наших сверстников…

   - Где теперь все? Как живут? Да и живы ли? – Антонина, словно подслушав мои мысли, грустно заглядывала мне в глаза.

   Мы стали вспоминать всех, с кем доводилось смотреть с этого камня в заманчивые, покрытые голубоватой дымкой дали. Всех, кто, как и мы, подались юными из здешних мест в иные города и веси – искать своё счастье.

   Как разбросала нас судьба! Нет, уже никогда не сойтись нам вместе, не собирать по лесам грибы и ягоды, не рвать в роще ландыши, не сидеть на своём любимом месте – чудо-камне. Да и назвать его сейчас так не поворачивался язык. Точнее определило бы наше сегодняшнее состояние его другое название – горюн-камень.

   Да и как иначе? Мы и с Антониной-то встретились совершенно случайно, обе не знали, что приедем «домой» почти одновременно. На свидание нам выпал всего один – сегодняшний – день: я приехала вчера, она уедет в Сызрань завтра утром. Порадовались ли, погоревали – не разберёшь сразу…
…И всё же отрадная мысль: пусть без подруги, но у меня будет ещё несколько дней на то, чтобы надышаться ароматным летним воздухом, запахом вольного разнотравья, побродить по живописным окрестностям, ещё и ещё раз подумать о тайне притяжения родной земли, почувствовать её плоть и дух. Плоть – это вся предметность окружающего мира, дух – его загадка, живое дыхание, пусть неслышимое, но хорошо ощущаемое. То, что заставляет трепетать сердце сильнее, чем всё видимое и слышимое. То, что иначе как мистикой и не назовёшь. Оно окружает тебя повсюду, заставляет связывать воедино прошлое и настоящее. А ещё позволяет приблизиться к той грани, за которую невозможно заглянуть…

   Назавтра решила пойти в луга, на широкий простор, постоять, вглядываясь в сторону железнодорожного полотна, на пригорке, где в своё время будто сами сочинились строки:

   …И жизнь представишь длинной-длинной,
   Как та дорога вдалеке,
   Когда услышишь звук старинный
   Воды, журчащей в роднике…

   День был пасмурный, с тихо моросящим дождиком. Вокруг – ни души, и ничто не мешало вспоминать о давних днях, ставших основанием моего дальнейшего земного существования. Почвой, на которой выросло и окрепло небольшое и тоненькое когда-то деревце моей жизни. Ах, мама! Отец! Как же много  отдали вы мне для этого своей любви и ласки! Немало лет прошло после вашей кончины, а чувство осиротелости живо до сих пор…

   Но… что это? Откуда появились вдруг здесь, среди тоскливой безлюдности,  всеобъемлющей тишины, нарушаемой лишь чуть слышным шорохом моросящего дождя, две большие птицы? И почему они всё время кружатся надо мной и так горестно кричат? Да и что это за птицы? Сколько живу, а таких вроде не видела. Или их невозможно хорошо рассмотреть  в тусклом свете дня, из-за дождя? Да, но почему вокруг больше нет ни одной птицы? Видно, все попрятались куда-то от непогоды. А эти две так и летают надо мной, так и плачут, так и кричат. Именно плачут и кричат – зовуще, взыскующе: видишь ли нас, слышишь ли?

   И – мороз по коже: от остро кольнувшей сердце внезапной мысли: а вдруг это души матери и отца, воплотившиеся в птиц, летают надо мной, что-то хотят сказать и горестно плачут и кричат оттого, что их птичий язык  не понятен мне?

   Увиденное и прочувствованное повели меня следующим утром на кладбище, к могилам отца и матери: повиниться перед ними за то, что так редко навещаю из своего далека эти поросшие травой холмики с до сих пор невредимыми, лишь почерневшими от времени деревянными крестами. Именно этой цели, в общем-то, и был посвящён мой теперешний приезд на малую родину. Сколько боли накопилось в душе от мыслей, что за последним пристанищем родителей ухаживают не мои, а чьи-то другие руки – руки добросердечных сельчан! Услышат ли сейчас родители моё горькое: «Простите!»?  Слово-заклинание, которое просится на губы каждый раз, когда вспоминаю их, где бы ни была…

   После вчерашней мороси и серости не осталось и следа. День стоял жаркий, на небе ни облачка.

   Села на потрескавшуюся деревянную скамеечку рядом с могилами и дала волю безутешным чувствам. Отрешившись от всех мыслей, шептала слова благодарности, снова и снова просила прощения, надеясь и веря в то, что они видят и слышат меня. Не с такой ли верой приходим к родным могилам все мы – те, кто ещё не стал, да и вряд ли станет, иванами, не помнящими родства?

   Неожиданно сверху посыпались редкие крупные чистые капли дождя. Это было так удивительно: ещё несколько мгновений назад дождя не предвещало ничто. Взглянула вверх и удивилась ещё больше: над головой по-прежнему не было ни одного – даже малюсенького – облачка, лишь сияло и плавилось в бледно-голубом небе жаркое июльское солнце. Дождь шёл ниоткуда – прямо с чистой небесной голубизны! Его большие прохладные прозрачные капли словно ласкали лицо и открытые руки…

   Кончился дождь так же внезапно, как и начался: даже сарафан не успел по-настоящему намокнуть. Только зажглась разноцветными огоньками омытая трава между холмиками могил.

   Встала и направилась по едва заметной тропинке к воротам кладбища: пора возвращаться к живым. Прошла несколько шагов – мокрая трава кончилась. Дальше – всё сухо. Странно… Вернулась назад, к скамеечке, на которой только что сидела. Двинулась дальше, вглубь погоста. И снова – несколько шагов по мокрой траве и – как отрезало: сухо… Что же выходит: дождь прошёл только надо мной?

   Сомневаться не приходилось: только надо мной. Кругом – и на дороге с кладбища, и на холме, и в селе было сухо. Дождь, похожий на приветный жест, на светлые слёзы радости, на утешающую ласку, принёс вещее знание: это был символ. Знак: я понята и прощена, теперь могу жить без изнуряющего чувства вины.

   «Понята и прощена»… «Кем?» - спросит иной скептически настроенный читатель, которому, возможно, в принципе непонятно: как можно испытывать подобные чувства? Да и не бывает такого в жизни, твёрдо скажет он.

   Сколько людей вообще не задумываются о проявлениях каких-либо загадочных, на первый взгляд, событий? Не верят в них? Наверное, немало. Но тот, кто способен глубоко чувствовать, кто живёт не только хлебом насущным, но и Небом, и тягой к осознанию всеобъемлющей Правды, не задаст ненужный вопрос: ему открывается сокровенное. Он сразу поверит в то, во что безоговорочно поверила я: да, понята и прощена. И нелепо спрашивать: «Кем?»…

   Увидеть, почувствовать и понять такое можно, наверное, только на земле предков – том небольшом «пятнышке» среди огромных пространств, где довелось появиться на свет любому из нас.

   Уголок земли, где ты родился и вырос, - ближе сердцу, любимее других мест, виденных тобою. Потому что привязан ты к нему, словно не отрезанной до сих пор пуповиной. Потому что он, по выражению русского писателя Ивана Сергеевича Шмелева, «вяжет с собой могилами». Потому что именно здесь впервые открывается тебе многоликая предметность мира, его красота и притягательность. Его душа – зёрнышко, из которого вырастает впоследствии то огромное, глубокое и не постижимое до конца, что Шмелев же назвал «душою Родины» - душою всей России. России, которую мы любим «неизвестно за что».

   Но в начале жизненного пути мы познаём всё-таки душу своей малой родины. Так стОит ли удивляться тем, казалось бы, невероятным случаям, что происходят здесь с человеком? Тем «чудесам», что воспринимаются в отчем крае как вполне естественные, нормальные явления?

   Тому, кто нашёл, почувствовал душу родной земли, кто полюбил её и доверился ей, она открывает свои скрытые до поры тайны.

   Это она, душа малой родины, подставит тебе в детстве широкую площадку большого природного камня, словно добрую ладонь; откроет перед тобой дали и скажет: «Иди! Пробуй заглянуть за горизонт!» И ты пойдёшь и заглянешь за него!

   И только потом ты поймёшь, что твой «чудо-камень», «горюн-камень» был и есть один из самых заветных местечек душИ земли, где похоронены твои родители и другие родственники – твой род. Местечко, которое она открыла тебе в самом начале пути, благословив на дальнейшую трудную и светлую дорогу познания жизни.

   Здесь, именно здесь ты впервые почувствовал кольнувшую в сердце сладкую боль – любовь к отчему краю. Где бы ты ни жил, какое бы добро и зло ни познал на свете, она всегда будет с тобой – любовь, которая растёт и растёт, становясь с каждым годом всё больше и больше, как тот добрый камень на склоне горы. Любовь, которая даёт возможность верить в то, что ты сможешь преодолеть с нею любые трудности в жизни.



   О ЖИЗНИ, О ЖИЗНИ, О НЕЙ...



* * *
То ли отблеск звёздный, вышний,
То ли отзвук бубенца,
То ли отсвет чьей-то жизни
Вихрем около лица
Промелькнут...
И чем заплатишь
За мгновенье-волшебство?
Разве только что заплачешь
Неизвестно от чего...

* * *
На Земле нет ни лада, ни мира...
Кто-то беден, а кто-то богат...
Коммунальная наша квартира,
Как ты терпишь всеобщий разлад?

И тебя, видно, гложет тревога –
Пол трясётся, дрожит потолок:
Далеки мы от замысла Бога,
Хоть Он сделал для нас всё, что мог.

ЧЕРЕЗ КРАЙ

Как много в жизни нам даётся! -
Любовь, рассветы, птичий грай...

Но плачут вёдра у колодца,
Когда воды в них – через край.

* * *
Кто-то около сердца поёт,
Голос нежно звучит и не тает...
Это солнце над миром встаёт,
Это сад поутру расцветает.

Средь людских неурядиц и смут
Это яблонь да вишен соцветья,
Видя первый рассвет, издают
Торжествующие междометья.

* * *
Только домик в три окошка,
Только яблоневый сад,
Только звонкая гармошка,
Только мамин добрый взгляд,
Только речка, луг да поле,
Только роща вдалеке,
Только песня на просторе,
Только ландыши в руке,
Только воздух –
чистый-чистый...
...В детстве вынула бадью
Из колодца,
а поди ж ты! –
До сих пор ту воду пью.

МОЛИТВА

...Да не обмелей, душа,
как речка,
Да не стань холодной,
словно лёд,
Сохрани навек
в себе местечко -
То, где птичка певчая живёт!
А всего важнее и дороже,
И необходимее всего:
Пусть в тебе не смолкнет
Голос Божий,
Чтоб всегда я слышала Его...

* * *
Счастье выпало: неделю жить в глуши
И бездонными, как небо, вечерами
Слушать песни о безбрежности души,
Напеваемые зимними ветрами.

Как засвищет ветер в клёнах у ворот,
Как посыплет в окна крупкой ледяною, –
Дверь открою – то ли радостью пахнёт,
То ль печаль возникнет тенью за спиною.

Чья обида в сердце торкнется: «Пусти!»?
Чей восторг заставит выдохнуть: «О, Боже!»?
И кому я в темноту скажу: «Прости!»? –
А в ответ лишь пробежит мороз по коже.

Чей-то плач глубинно чувствуя и смех,
Вдруг в каком-то озарении познаю,
Что душа на свете общая у всех -
Неразгаданная, вечная, живая.

А моя в ней – только малый, слабый вздох,
Капля в море, стёртый звук многовековья...
Да и душу для того мне вверил Бог,
Чтоб растить и наполнять её любовью.

* * *
На развале могучей империи,
На разломе клыкастых эпох –
На пеньке, что остался от дерева,
Вырос мягкий доверчивый мох.

Заблудились – узнаем, где север,
А по птицам осенним, – где юг,
И расскажет нам солнечный веер,
Где восток и где запад поют.

Но не так-то всё просто... В безверии
Ищем путь: тот забыт, этот плох -
На развале могучей империи,
На разломе клыкастых эпох.

* * *
До чего времена
   смутные:
То дожди льют с небес
   ртутные,
То восходит луна
   красная,
То неправда ползёт
   грязная...

Тяжко дышит моя
   Родина:
Двадцать лет в никуда
пройдено,
И летают вокруг
   вороны,
Не боятся её
   норова.

Время нравится им
   смутное,
Им до фени – дожди
   ртутные,
И на небе луна
   красная,
И неправда своя
   грязная...

Позабыли они
    русское –
Сталинград и дугу
   Курскую:
Не по клюву мы вам,
   вороны,
Убирайтесь-ка вон,
   чёрные!

Не летайте вокруг
   Родины!
Силы нет у неё
    вроде бы,
Но она – до поры
   сонная,
А попробуй-ка кто –
    тронь её...

* * *
О жизни, о жизни – о ней –
Дрожание звёздных огней,
Земли безнадёжные вздохи,
Начало безумной эпохи.

О жизни, о жизни – о ней -
Мальчишество прожитых дней,
Недальние смертные взрывы:
Прощайтесь с родными, кто живы!

О жизни, о жизни – о ней -
Так сладко поёт соловей
В ветвях нашей русской берёзы,
И льются из глаз моих слёзы.

ОТЧИЙ ДОМ

Этот дом в три окна и сад
Всё глядят на меня, глядят...

Их на свете и нет давно,
А глядят они всё равно.

Словно взглядом хотят сберечь
Средь людей – от недобрых встреч,

От кривого пути, меча,
От нетрудного калача,

От развёрстых небес огня,
От безверья, пустого дня,

От потухшей в душе звезды,
Вообще – от любой беды...

Этот дом в три окна и сад
Всё глядят на меня, глядят...

* * *
Жизнь ломает – Господь хранит!
Есть надежда, что не напрасно
В зимнем сердце огонь горит
Закалённой рябины красной.

Что ни ягода – то для всех
Птиц голодных; людского взгляда.
Что ни ягода – то посев
В космос жизни
любви и лада.

Не хотела бы стать иной!
Хотя в яви есть мрак-учитель,
Только Слово владеет мной -
Мой спаситель и мой хранитель!

CИЛА ЛЮБВИ

Есть сила сильнее меня.
Есть сила сильнее огня,
Сильнее и жизни, и смерти.

И если ты с нею знаком,
И если ты ею влеком,
Ты – образ бессмертья на свете.

ВСЕЛЕНСКИЙ ОЗНОБ

Ох и вымахала – до небес -
Эта липа у дома напротив!
Но хозяева свой интерес
К ней имеют: спилить бы не против.

Ведь она застилает им свет:
В доме сумрачно даже при солнце...
И выходит с пилою сосед
С видом праведного ратоборца.

Ну давай, душегубец, пили!
Я решимость твою понимаю...
Это я остаюсь на мели,
Вместе с липою что-то теряю.

По-другому теперь заживу,
Станет уже душа, мельче, ниже:
Золотое окно сквозь листву
Нынче вечером я не увижу.

Посмотреть бы – да вроде грешно
Даже взглядом коснуться случайно:
Будет скучным, бездарным оно,
Волшебство потеряет и тайну.

Где мерцанье живое огня
Через листья весёлые липы?
Где игра тьмы и света – возня,
Тихий смех, вдохновенные всхлипы?

Где ж ты, липа? Вселенский озноб
Глухо землю трясёт – самый злейший.
И ничем не остудишь свой лоб:
Стало в мире поэзии меньше.

В ВОЛШЕБНОЙ  СЕТКЕ СНЕГОПАДА

В такие серенькие дни -
Какая всё-таки отрада! -
Горят оконные огни
В волшебной сетке снегопада.

Какая всё же благодать! –
Себя забыть, но помнить это:
Что можно радость познавать
И в мельтешеньи тьмы и света.

Покуда пляшет светотень,
Там, за её незримой гранью,
На подоконнике жень-шень
Творит своё существованье.

Там птица вещая поёт
О том, что лучше нет мгновенья,
Чем то, где просится в полёт
Душа в своём преображеньи;

И где не надо разбирать:
Что – сон, что – явь, что – озаренье,
Но взять любимую тетрадь,
Оставить в ней стихотворенье.

ПРОХОЖЕМУ

Может, всё-таки что-то останется
От меня... Вдруг прохожий оглянется
На певучий неведомый звук,

Вниз посмотрит: зеркальные лужицы -
От дождя. Глянет вверх: птица кружится.
Что за птица? Одна, без подруг.

Был ли звук в тишине? Показалось ли?
Что гадать? Забредёшь только в заросли
Дум и чувств: им не видно конца.

...Ты живи, словно чудом обласканный,
Мир люби – с его тайнами, красками -
Как черты дорогого лица.

Как черты... дорогого... лица...

* * *
О, пусть обманут, пусть обидят,
Пусть во мне лучшего не видят –
Всё это, в общем, не беда:
Со мною дождь пройдёт в обнимку,
Со мной пошепчется рябинка,
Поговорит со мной звезда...

А это много, очень много,
А это как защита Бога
От всех безжалостных невзгод:
Даны мне лес, река и поле,
В степи весной тюльпанов море,
И вдохновенный небосвод...

http://simlib.ru/handle/123456789/982