Соседи

Минимум четверо суток в году я провожу в поездах между Москвой и Архангельском и считаю эти поездки суточными курсами терпимости, любви и открытости. Вот вчера только с поезда, и в памяти всплывают отдельные персонажи.
 
Сижу себе, еду,  никого не трогаю, стихи пишу в блокнотик, а мимо нашего купе все какой-то крепкий дед толстовского вида ходит туда-сюда и глазами косит. Я уж не выдержала, да как посмотрю ему прямо в глаза. А он: «Девушка, извините, стихи?»  «Пишу? Стихи», – улыбаюсь. И он побрел рассеянно дальше, бормоча: «Большая редкость теперь, большая редкость…»

А другой сосед по вагону мне стихи посвятил (!), буквально с признанием в любви. На перроне догнал, донёс сумки и подарил на прощанье ещё одно стихотворение, про мой сон. «О, Боже!», – подумала я, – даже во сне не расслабишься: ты спишь, а с тебя кто-то портрет пишет!»

Украинский мальчик лет семи полчаса плакался бабушке, что его сестра Вика пишет букву «ЗЫ» «краше», чем он. «Ты писал меньше, чем Вика, будь упорней», – утешала ба. – «Як це меньше, у меня уж всё черн;?! УУУУУУ!!! ААААА!!!»

Как-то ехала с вахтовиками из Воркуты, кажется. Они пришли в вагон и сразу заняли всё пространство широкими спинами, запахами, эмоциями, бутылками… Я приготовилась к адской ночи, но вместо этого лежала, не шелохнувшись, и слушала их интеллигентные, пусть и приперчённые, разговоры о жизни, политике, дружбе. Оказалось, большая часть из них с высшим образованием и в прошлом – большие специалисты, в 90-е потерявшие работу, но не честь. За их «главаря», успешно пресекавшего все попытки коллег «обескультуриться» любым из доступных способов, после нескольких часов поездки захотелось срочно выйти замуж.

Больше всего люблю юных спортсменов – хоккеистов, танцоров – галдят, все время едят, веселятся, бегают по поезду к своим, но их обычно воспринимаешь в массе, единым организмом, единым характером. Их терпеть легко и приятно.

В одной из поездок познакомилась с Шамилем, гастарбайтером из Узбекистана, спросил, чем я занимаюсь в Москве.  «Работаю архитектором. А по выходным мы с друзьями на выставки, концерты, в театр ходим, устраиваем сами себе экскурсии по Москве», – «Какие вы молодцы, в театры ходите...  А мы всё дома строим, детей рожаем», – произнёс Шамиль с тоской и почтением, с какими говорят на похоронах.
 
Кстати, в поезде советую сдержаннее благодарить за помощь даже самых застенчивых с виду кавказских мужчин. После того, как они пару раз закинут вам наверх сумку и снимут матрасный моток, они попытаются узнать, где вы живете в Москве и когда уже вам можно начать звонить. Переводите тему. Один чеченец из соседнего купе долго добивался моего внимания, и когда я уже хотела его послать, вдруг выяснилось, что он строитель, и понеслось – безумно интересно рассказывал мне всю дорогу про реконструкцию послевоенной Чечни.

Вместо послесловия приведу отрывок из прочитанной всё в том же поезде книги Дины Рубиной о послевоенном Ташкенте: "Понимаешь, с детства варясь в нашем Вавилоне этносов, наций и народностей, мы знали, что человек может быть другим, более того: что он всегда другой, но надо, надо сосуществовать, раз некуда друг от друга деться; что важнее всего – сосуществовать, что жизнь на этом стоит! И вот это самое умение понимать другого, как выяснилось в экстремальных условиях самых разных эмиграций, и есть – одно из лучших качеств человеческой натуры… То, что на Западе называют безликим словом «толерантность»… Да не толерантность это, а – вынужденное милосердие, просто-напросто смирение своего «я», – когда понимаешь, что ты не лучше другого, а он – не выше тебя…"