Добровольный из Петродворца. Комедия. Часть2

На белом коне, одиноко, паряще,
Бесчувственно перекинувшись через гриву,
С потухшей грудью, некогда дышащей.
Волнуется ветром плащ синий игриво.
Вкруг – дали необъятные. Просторы,
Которых никогда не доскакать.
Но здесь – немое действо приговора.
Чему ещё мне стих свой посвящать?
Убит масон, убит – четырёхзвёздный.
Оставлен гнить привязанным к коню.
Не сбросит ношу страшную конь грозный.
Ускачет к дому, сгубит всю семью.
Всё племя, помешавшее для счастья.
Сломав ворота из последних сил,
Примчит в покойный город труп смердящий,
Кто б чище этот город поразил?
Болезнь! Болезней сотня! Смерть масонам!
Сквозь две луны не станет ни души.
На выдумки гораздо всестороння;
Ах, ведьмы! До чего же хороши!
Пьёшь воду – яд. Ешь хлеб – больная плесень.
Всё мясо – в язвах, выделящих гной.
Пой, дьявола подруга, страстну песень!
Моё здоровье пей и песень пой!

Верить ли и после всего произошедшего
В нерушимость империи? Остановилась рука
Подняться. Воздержалась одобрить речь его.
И он запомнил движение робкое на века.
Гонение не преминуло себя ждать.
Указы, доносы, приказы, постановления,
Резолюции, документы особой важности,
Ведомости, инструкции, увольнения…
Я не вынес этой нависшей многоэтажности.
Вышел, осторожно затворив дверь,
Я не таран, чтоб сломать эти ворота.
Я не змея, чтоб сочиться в щель.
И изорвать не умею – не сапёрная рота.
Мимолётная, незначительная радость свободы
Пощемила молодую размягчённую грудь.
Наступили нервные поиски новой работы.
Денег нет. А иначе бы лёг отдохнуть?
Я знаю один случай, когда не мешает семья.
Когда перестану мешать ей сам.
Когда вперёд ногами вынесут меня
И положат в одну из выкопанных ям.
Обидно всё же, когда идёшь рядом –
И вдруг оказываешься ничем.
Поэтому всех, шагающих в Кремль,
Окидываю настороженным взглядом.
Чума на стрёме. Надо не прозевать.
Проведёт за нос. Невозможна проруха.
Лишний грех не нужен. Но надо убрать.
Потом разберёмся: крутая иль тюха.
Обмерим двадцать рядов колючки.
Резервация – достиженье революции.
Позвоночник – хрясь пополам. Жизнь – злючка,
Диктует. Под скрежет душевной коррупции.
Я выработал резервы. Ты, на моём месте,
Не прозевай вражье быстрое темя.
В бетонный лоб вбей стеклянную лесть и
Брось под молот раскалённое время.
Расслаблю члены перед новым продуктом питанья.
Зачем в этот зал приполз чужеземный сквозняк?
Стерильно блестят приборы прямого вонзанья.
Внесите, я жажду вонзать, я – старый вонзяк.
Свет с трудом вошёл в Грановитую палату.
Назавтра уготован Георгиевский зал.
Белокаменный Новгород заснежен ватой.
Мой глаз везде видел вас и узнал.
В тряпке туго закатано золото.
В подвале бродит столетний мёд.
К удивлению, брюхо твоё не отпорото.
Но, несомненно, изверг его отопрёт.
Готов ли ты, изверг мой, на состязанье?
Доброе дело, хоть кровь густа.
Зачтутся труды твои. Для лобызанья
Приготовь сволочные уста.
На – награду. Мы так удивились, что скоро.
Выпей этот кубок зеленого вина.
Оно отравлено. И так будет с каждым, который
Заручился тайной. И эта тайна страшна.
Столетья лопаются воздушными шарами.
Слабеет водка, дорожает коньяк.
Но серые крысы также ходят стадами.
И за качеством сыра педантично следят.
Я б этих крыс!.. но они – мутанты.
К ним старым методом не подойдёшь.
Они к колбасе имеют доступ бесплатный.
И ты с колбасой и картоном их жрёшь.

Кого не стало меньше за эти годы?
Отступление по всем фронтам налицо.
Милость не вырвать, как зуб, у природы.
Страх схож по вкусу с протухшим яйцом.
Кровь на стенах замазана свежим раствором.
Любовно закрашу стены новыми литрами.
Людей, как свежее сено, уложу скирдами.
Жду обеда, но мясо готово не скоро.
Есть время помечтать, окончен ратный труд.
Есть повод отдохнуть, окончен подвиг ратный.
От съеденных поэтов ко мне стихи идут.
Выталкиваясь из кишечников обратно.
Всё не новьё. Беда опять в словоплетеньи.
Стремительней порыв рождался в прошлых днях.
Шатается мертвец нестройной длиннотенью.
Копейку просит он, нашедши смысл в деньгах.
Затеяли игру, поставив деньги на кон.
Кто больше и быстрей съест разовых мозгов.
Я пообедю, шприц вонзив стерильный в клаку.
Введу до дна отчаянья, до самых снов.
Кому забота оправдать своё сожительство со злом;
Мне есть расплата, но расплачиваться не тороплюсь.
Ушедших жаль несписанных ключей пером.
Но, чувствуя неважность данности, смеюсь.
В теле крепко врезано имя.
Крутись на благо, мой электрофон.
Я горд эндшпилем и ушами большими.
Верблюд – не корабль, элефант – не слон.
Чешки! Полячки! Венгерки! Болгарки!
Прачки! Уборщицы! Ляди! Кухарки!
Капля родного на нож – бела.
В грудах углей, на рогожах – зола.
Разведи термопсис, протопоп Аввакум.
Загородим телами скучные обломки.
Никто не плюнет садовнику – лгун.
Не рассыплет в жажде раздора солонку.
Сэр! То есть сир! Эй, как вы… вас?
Мы можем сражаться на противогазах.
Завтра, в детских колясках, в час.
Не опаздывайте, пожалуйста, ни часу.
Снова запахло изготовкой, секундантом,
Дезодорантами для тела и туалета.
Вычищен козырёк, фуфайка с кантом.
Прощальные письма без тени света.
«Знайте, если меня… всё равно!.. убьют,
То знайте, что я погибаю не просто так.
То я, знайте, противник крестьянских пут.
Свезите все двадцать детей в Лужняк.
Отдайте заново жену… вдову в жёны.
Родитель с родительницей! Молитесь за меня!
Я из себя в Родину ужасно влюблённый!
Я такой быть хотел, чтоб не прошло и дня!..
А ты, друг сердешный, пей моё здоровье.
Поминай третьей рюмкой. Приди есть кисель.
Я выше, но всё ж из твоего сословья.
Давненько ты кисельку-то не ел?
Отрекаюсь от нечистот, потомки и потомаки!
Во мне бурлила правда: мудра и глубока.
И ежели кем в жизни был записан в слизнЯки,
То важна моя здешняя роль – роль пророкА…»

Отвык стыдиться, стесняться.
Плюнешь в лампочку – зашипит.
Примешься умничать – начинают смеяться.
Влепишь правдиссимо – сам стошнит.
Объелась кислотным дождём шевелюра.
Горит под мышками напалм.
Честь утопил серости шквал.
Шея застряла в шнурках абажура.
На переднем крае развешены красные лозунги.
Лучше б не из тряпки сделали, из стали.
Не успевают просохнуть ползунки.
В атаку! О пули звенят медали.
Заткнулось за полночь радио-надоедало.
Хорошо иметь семьёю пистолет.
Сколько ж нас в действительности недоедало?
Где зарыт прадедушкин портрет?
Какая-то узкая хрустальная ваза.
В неё не воткнуть приличный букет.
Хрусталь замутился коричневым газом.
Опять большой теннис, бейсбол и крокет.
Но верю, вновь подняться с будуна.
Открыть глаза другим на светлый путь.
Я поведу. Иди за мною, вся страна.
Где мочи лядские, что смогут повернуть?!
Разломы спаяны в горячие тела.
Течёт непетляющий единый организм.
Неважно: кто убил, кто родила.
Мы в закидоне, рдём на халявизм.
Восславься всё! Не разобрать начал.
Всё выше стрежень. Высь кормила – жуть!
Никто б уже до нас не докричал.
Мы выше неба рдём на светлый путь!

Рупь дам тому, кто объяснит мне, что я написал.


Поклонник.                Любовник. Любовница.
И полковница.
Любовник.
И любовница.
Письмо…/в нём суть/:
Бирута! Дорогая!
Ужели я обидел чем-нибудь?
За всё, поверьте, тыщекратно каюсь!
У ваших ног молю.
Целую ваши руки.
Я к вам испытываю… и люблю.
А без любви – страшнее нету муки!
Вы знаете моё расположенье.
И вы могли бы мной располагать,
Как вам угодно. Это ваше мщенье!
Мне. Как жаль. Всё началось опять.
Как-то всё глупо!.. Щемит сердце боль.
В шестой отрезок нельзя попасть.
В жидкости рек наплывает соль.
Сброс произвела моя власть.
Я восхищался чредою моментов.
О, сколько мне удавалось нового усмотреть!
Удивительно!.. А ваша пёстрая лента?
Она, действительно, была моя смерть.

На, вот уже позеленелой, простыне
Естественно ухоженных газонов;
На лужайках, где гулять пришлось мне;
Среди десятка донеисхоженных склонов.
Случайными прохожими в поисках одиночества.
В короткой причёске, ранее забавно
Выглядевшей. Но ныне, ваше высочество,
Обо всём этом вспоминает человек с травмой
Душевной; глубокой, нанесённой невзначай
Вами. Не в укор! Не подумайте!
Те дни мне вспоминаются, как груда тел
После повальных расстрелов. Месяц май:
Царство, казалось бы, любви, света,
Всевозможных лучезарностей и сверххрустальностей.
Всё это прошло, и не здесь, а где-то
Сердце, сродни с монументальностью.
И вот, проходя в прах, уж не задел,
Казалось, ни одной нитки, ни одного нерва
На одежде и коже… Ваш зонт был бел.
Вы были прекрасны, точно… наверное.
Как вы появились, оказались в последний день
Мая здесь? Возле этой жидкости,
Которую по привычке зовут морем? Мне
В этом почудилось проявление всемирной случайности и
                чувственной зыбкости.
Но чувство, я верил, может воплощаться
В реальность. Хотя понимал, что очень
Редко. Невыразимо. Этим нельзя прельщаться.
Здесь можно завладеть всем высшим, между прочим.
И я не стал разыгрывать сей шар с судьбой.
Взял с кона, не прельщаясь, забрал, покуда мой…
Разбиваясь о глыбы льда в морозильнике, плыву молчаливой
                рыбой.
В холодном молоке. В стакане с жилкой. Нет мне за это «спасиба».
Нет мне прощенья. Нет до меня дела.
Прощай, разбившаяся сверху судьба.
Течёт, рыча, невыносимая мольба
До предполагаемого предела.
Увлечься, значит забыть о главном.
Мементо морэ – всё-таки верно.
Я знаю стихи и музыку. Славно.
Не славно лишь, что я такой не первый.
………………………………………………………………
Поклонник
И полковница.
Любовник
И любовница…
Всё меньше тем осталось к разговору с вами.
Всё переговорили мы в тиши вечерней.
Всё – не объять. И, всё равно, ночами,
Всё чаще снится побежденный вермахт.
Люфт ваффе, обезумев, нарезает круги,
Ломая тишину воздушного, сонливого покоя.
Ах! Где? Я не нашёл окоп во всей округе.
А думал, что найду и Мосин винт зарою.
Как мало надо мне – пять-шесть траншей,
Чтоб вам преподнести с венком на день рожденья.
И всех солдат угнать: неистово, взашей.
От ваших ног и бёдр. Без промедленья-аа!
О, вашу б голень выбрить в сапоги!
Я восхищён! Вся Франция заплатит кровью
За этот розово-свиной изгиб груди.
И третий подбородок, лоснящийся любовью.

Ремень жуёт устало стеариновые пальцы.
Я мнусь, чешусь на карауле, ожидаю милую.
Да, вас! Уже темно. Такие танцы.
Дождусь, во что бы то ни!.. и крепко трансформирую.
Ваш бывший друг – полковник.
Я помню, дорогая, субординацию.
Но он – давно уже покойник.
Когда ж мы будем млеть в легализации?


Он всегда говорил ей: «Прости, Туция!»            Туция. Кадавр.
А сам он был просто Тит.
Ей статус позволил жить интуицией.
Его гармонию разнёс простатит.
Аденоиды, и прочие воспаления,
Не дали им взбрыка физических благ.
Но, видя их суперчувствительный флаг
Влюблённых душ, брели поколения.
Бриль от безысходности слёз,
От невозможности повторения
Подобного счастья в любви. В поколениях
Такие темы обходит склероз.
И, естественно, их сожгли на костре.
Обвинив во всех смертных /плюс его в уретрите/.
Что тут скажешь? Вот тебе
И «любите»!..

Лёг тенью. Коврик для ног –
Постель влюблённого идиота.
Шёпотом закатился. Предлог
Найден. Ещё охота.
Сношенный порог кривит гвоздями.
Терпение – выход из-под полы.
Вышли – волосаты и голы –
Ноги. Не обутые сапогами.
Им дан лозунг. Пусть несут.
До могильной пасти.
Хоть черви уже сегодня грызут
Их. У любви во власти.
Пятнает честь в разобранном виде.
Похоже, это кровать.
Решение грустно, мой отвердитель.
Твёрдость нужна, чтобы спать.
Но сон подарен другому боком.
Справедливость закрыла счёт.
Отдайте дьяволу, недотрога.
Динар пятьсот.
Спать по двенадцать часов в сутки –
Преступление /просто так/.
Пересыпание промежутка –
Страшный разврат.
Воткни половик в замочную скважину.
Тень подберётся к заветным
Анналам. Меньше работы продажным.
Прирост высокий. Что не заметно..

Самое ужасное, когда знаешь даже, что должно присниться. Когда и сон не является спасением от реализма…

Часики – бум! Старая клизма.
Греет. Грелка. Крупная соль.
Предпочитаю «экс» реализму.
Тлю милее обнять, чем моль.
Разлетались тут! Поищите другого.
Места. Времени. Человека.
Цели. Ценности. В полвторого
Возмечталось. Но пропало и это.
Годы торопливей гепарда.
Знаю, что мне приснится. Страшно!
В шурупах алмазных парта
Расшпилена, роздана в длани продажным.
Согбенна грудь. Поваплен гроб.
Червь – точит. Скука – снедает.
Пятый год проверяет жлоб
Нервы. Но об этом не знает.
Пять лет – за год, проведённый рядом,
Отдам. В надежде перерастанья.
Видимо, и тебе – падать.
Точнее предположения только незнанье.
Эй, кто ты, сыграй пасодобль.
Я ещё умею напомнить
Ногами. Только не скомкайте вопль.
Пусть вам не покажется скромным.
Или… или думать, или
Поверить на слово. Невозможно
Возмутить болото в квартире.
Эмоциональность грациозна.
Как грандиозен воссозданный труд.
Капитал разбит. Ну, и? Что же дальше?
Видимо, искупались мальчики
В глупости. Потому и несут.
Чушь. Бред. Мало вранья
Не позволяет расширить сферу
Мышленья. Вспомни, как пионеры
Пели, словно средь них был я.
Воспоминанья! Живы трещины
Старых, напитанных грязью, ран.
Сочится сок кровью из женщины.
Но и её я вам не отдам.
Ходики – бум! Пускай хоть два.
Разницы не почувствовать. Старость
Подобралась. Осталась малость.
Да и она едва-едва!..
21.08.88.
Крикнула девочка, замер мальчик.
Тёмное дело в детском саду.
Ты окунаешь в чужую среду
Розовый пальчик.
Перст указующий справлен боком.
Расправляется независимо.
Аплодируют мамы. Bravissimo!
Папы бегут на подмогу.
Кошмар приснился. Бить
Хочется коленками в печень.
Но удлинять больше нечем
Твою шершавую нить.
Затрещали крепкие нервы.
Слабые подохли, в стаи
Собравшись, улетели, наверно.
В цвете адидасовых маек.
Май, май… Пять месяцев тебя ещё
Ждать. Но когда я гляжу в снег,
Усталый мой превосходный разбег,
Я чувствую тело твоё.
Май, май! Теплы твои руки,
Касающиеся моих оков, натёрших
Раны. И мне вспоминается «ёршик»
Или речные звуки,
Извлечённые медным лбом из бетонного
Столба. Слышишь: хрустальный звон
Возникает, заполнив вселенную. Сонное
Царство терпит урон
Чудесной замшелости. Пойдём бриться
В прорубь. Чтоб вынырнуть было нельзя.
Иначе струсишь, чего ненавидят друзья,
Мечтающие отмыться.
Вшивое тело чешется ногтями
Судорожно. Выступают красные пятна раздраженья
Собой. Хочется выкидывать горстями
Из своей гнилой души униженье.
Но пришла расплата. Притащила книгу
Жалоб. Обёрнутую в конституцию.
Я вспомнил! Стыд! Сексуальная лига!
Прости меня, Туция!..


Его Сиятельство не терпит обстоятельств,        Мадам Дюссо,
Принизив подвиг должностных наград, Его сиятельство.
Перекрывающие блеск его сиятельств.
Невыносим растущий аръергард.
И, повернувшись озолоченною грудью
К коленопреклоненным ступеням,
Велит ответствовать. Встают столпы и судьи,
Повелеватели кандал, бичей и ям,
И громыхают сапогами. Вонь проклятий
Низвергнет не вошедших в пьедестал.
Обидчик строго наказан и страшно платит
Из-под ногтей немеркнущий металл.
Глаза добреют у сиятельства. И верно:
Восставлены заслужные права.
И даже грустно от распуска Коминтерна.
Мадам Дюссо – моя кружится голова.
Мадам Дюссо – занижена величьем.
На плечи жмёт соболий саркофаг.
Но голосок у спарринга отличный.
Шипит «Искрой» египетский табак.
Играют перстни, искривлённые бокалом.
Парит в застое ряд горячих блюд.
Течёт по подбородочному салу
Слюна. И каждый сучий коготь люб.

Каждый жгучий коготь люб.
Кровью смазаны инструменты.
Нервно стонут, выжидая момента
Вцепиться в глаза, в пол, пол, возраст, круп.
Сгребая в ком остатки сознанья,
Не спи. Синхронно. Мёртвые тени
Встают спиной. Твёрдость обкранья
Оближет внутренность, наружу разденет.
Молчи, успокоенный внутренним жаром.
Воет огненная геенна.
Не доверяй поведению старой.
Оближет наружу, и всё же разденет.
Вот и всполыхнула подруга.
Выдавшая неподдельную нежность.
Наружу дует стеклянная вьюга.
Внутренность снимает одежды.
Прав, кто не родился на свет.
Кто жизнь закончил во чреве.
Кто матери – королеве
Остался верен.

Капля никотина, как капля свинца,
Летит, освежая падшую лошадь.
Греет радость безумца-гонца,
Вспарывая пятнистую площадь.

Шёл дорогой рабочего медведя.
Пересекая лучистых лужаек.
Он – светлый облик. Он – это я.
Я – это сентябрь в журавлиных стаях.
Вздыбив грудь от горбатой спины,
Свищу неприходящему солнцу.
Заслужим, не засмеётся
Птица с фасом четвёртой войны.
Вот такая война! Мировая!
Мировецкая!
Чьи это ноги торчат под трамваем?
Оттащите в мертвецкую.
Что это? Голос войны застучал?
Лишь через страдания связь
Вижу. Но я, правда, не знал,
Как встану. Будучи названным «князь».
Нет! Я – его сиятельство.
Клеватель мозга. На берегу океана.
Мне грустно. Я слабей обстоятельств.
Не по рогам железо барану.
Золото – не по карману.

Мне известны их благотворительные нравы.
Их стремленья вылезть на нет.
Их берёзки более белы и кудрявы.
А у нас есть ватерклозет.
И когда на машине, навстречу солнцу –
Золот асфальт под колёсами шин.
А, может, это платина или стронций.
Но это асфальт. И я не семит-бедуин.

Гуляя по мёртвым просторам страны.
Которая хочет жить.
Вторгаясь в пределы слепой тишины.
Ходящей, держась за нить.
Летая над белою стаей вершин,
Воздвигнутых в небеса,
Я вижу гуляющих трёх мужчин,
В течение полчаса.

Дворец сияет. Воском
Натёрт сияющий паркет.
Его сиятельства портрет
Сияет лбом преплоским.
Сияет солнце со двора.
Его сиятельству – ура!
Засохла кровь /давно пора/.
Зияет чёрная дыра…


Важен сам факт: прозрачная                Лев, Мышь.
Мысль прозрачнее ручки.
Но не потому, что жизнь – злючка.
А просто я вышел в чём-то фрачном.
/Кажется, пара./ И плюнул
В эти побледневшие от старости рожи.
И все, от муллы до южного джума,
Стали одинаково строже.
Стали делить сумасшедших пополам, по полам.
Сюда – половина, остальные направо.
Вот! Где-то за угол мелькнул Беренштам.
Жаль, не успел заорать я: «Сла-ва-а-а!!»
Володя ушёл смирительно робко.
Это не вложено с детских лет
В его кровь наравне с прямою походкой.
- Простите, вы юнкер?
- Нет, я кадет!
Огромный синий шар
У навек замороженной красной кошки.
Роспись в притязании на львиный дар.
И мышиную долю с алюминиевой ложки.
Мышь вообще обожает слона.
Но худа нет во льве-пакуде.
Он – царь. И его природа добра.
Слоны проигрывают, почти как люди.
Точит зубы ужасный мышь.
Лечь решил костьми за царя.
Дар с алюминия ложки лишь
Не прельстит. Здесь другая стерня.
Гимнастика «Последнее дыхание».
По системе Бутейко. Борьба за выжить.
Третий год… Но крысы не ранее
Появятся, пока их не выстирать и выжать.
Итак, на стрёме убийственный мышь.
Гордость в облаченьи ослиной власти.
Маленький животный исключительно счастлив.
Дари цветы ему. Что ты стоишь?
В Мерседес-бенц, полный гумна любви,
Садится монописуальная пара.
Слон, пряча мягкий живот в крови,
Улыбается в ночи, турбиня славу.
Ясна этих величин связь.
Хобот вырван вместе с кожей.
Но вот чего поиметь им с вас?
Вы – сволочь достойная, но страшно моложе.
Сара, попомни, дорогая, мои слова.
Этот проклятый мышь не даст нам спать
Всю ночь. И в этом он сильнее льва.
Тут я согласен. Мне придётся вставать.
Последыш в закованном одиночестве
Вырвался из естественных оков.
О, сколько он расколол черепов!
- А можно?
- Да. Если очень сильно хочется.
Лебяжья шея невелика в длину.
Торчит кусок размозжённого горла.
Я горл не люблю. Мне даст страну.
Чтоб ширь повапленную морем не стёрло.
Слабо, таракаша, забацать уанстеп?
Я видел твои восьминогие «куики».
Мне ясен твой золотой ширпотреб.
Прицеленный в массы винт моналикий.
Соломоновы птицы опять на ад
Держат путь. Я не в силах молчать о их снах.
Но что им мой замороженный страх
По части исторических дат?
Давно иссякла свежак-сенсация.
Нет щелей, из которых дуть.
Пищит в подвале стотонная рация,
И мне не даёт о птицах Соломона вздохнуть.
Сказали, чтоб я писал снова.
Песню не замутить ерундой. Но лишь
Справлю себе дорогую обнову.
Я – достаточно серая мышь.
К чему терпенье на грани нищенства.
К чему дырявые от червей слова.
Я только чувствую – вы не там ищете.
И в этом убеждении сильнее льва.
Можно крикнуть – кривая рожа.
Можно сказать – не греческий нос.
Одно дешевле, другое дороже,
Но, в общем, это тот же анонс.
Не хочется делать, а просто смотреть.
Есть вещи… Мне их никак не понять.
Вскрикнул. Упал. Смерть.
И оживленье опять.
Коварно так мучить скальп.
Я не услышу музыки новей.
Я не увижу снежных Альп.
Даже приморских тополей.
Слепота и скука.
Нищета. Дырки от бублика в залог.
На России такая мука-а!..
Руки тянутся в потолок…
А эти женщины – больные люди!
Кто их осудит? Тот /тем/ и рассудит…
Новые темы, читка вслух,
Отстранение от себя спокойствия.
Обед. С часу до двух.
Протчие удовольствия.
Бессонница.
Всем лежачим назло.
Красная конница
С рёвом врезается в белое полотно.
Сыты по горло красной ложью.
Дрожит от напряжения провод.
Товарищи! В Поволжье –
Голод!
Новые ослепленные зубы
Стучат о трубку в испуге и пиве.
Граждане! Холодные трупы
В Сибири!
Последние известия.
Слушайте! Властелины царства!
Господа, кто из вас мессия?
Мор по всему государству!..

Не указан путь прибытия
В плане побега. Стой.
Не стремись в объятья, открытые
Иудой с пятиконечной звездой.
Для меня ты – пропавший без вести.
Вернулся в прокурорский надзор.
Смеётся после удачной мести
Мафия, в которую вхож прокурор.
Раньше сплошное противоречие
Мне помогало продвинуть любую
Мысль. Но теперь так необеспечен,
Что чрезмерно и однобоко толкую.
Одиночество кончилось. Что же теперь?
На белых полах неслышные пары
Танцуют. Просят выйти за дверь,
На улицу. В моноликие свары.
Память кидает меня выше стен.
Не партбюро. И это понятно.
Необратим социальный плен;
Просит платить, что досталось бесплатно.
Моя любовь к одинокому свету.
Моё стремленье в нескончаемы дали.
Как собака в потускневших медалях
Просит на улице кружок котлеты.
Гляжу в глаза проходящих мимо.
Смотрю на равнодушные фасы.
На сытые лица от шведского кваса.
Как же не правы тётя Галя и Мира!
Посмотри на моё обработанное мозговьё.
Это след пронзённого буги-вуги.
Извини, там пытался найти своё.
Но продался и влез на баховы фуги.
В мусорке – кусок прекрасной газеты.
На столах – порножурналы.
В киоске – жидкий мазок последа.
На груди – дыра от кинжала.
Камнем катится жизнь в обрыв.
Оставляя рваный след на глине.
Петергофский лейтмотив
Поёт гимн второй Екатерине.
Понял. Попал в пункт отправленья.
Гроб на колёсиках – детская быль.
Я силился представить это сооруженье.
Но теперь оно влипло в глаза, как пыль.
Свободная поступь, звон от венца.
Но я – лишь подневольный из Петродворца!..
Чёрным гипсом сковало груди.
На погостице свежий след.
Чую движение воздуха. В люди
Вышел схороненный заживо смерд.
Опасные вещи – въезжать на инкуба.
Опрометчиво строить спор.
Здесь не ведьма – девка, паскуда.
Обездушием веет мужской разговор.
За короной – бесконечный шлейф.
Сотни баб в поистлевших тряпках.
Скот загробный – не пожалей
Белых жил повивальной бабки.
Нежно-фиолетовый, светло-серый,
Бледно-жёлтый, тускло-алый;
Всем цветам тут мест немало.
Разбавляй фон чернеющий смело!


Четвёртое состояние вещества –              Великий хирург, Плазма.
Настойчивый, повод подумать о классном.
Лесб-нонсенс влечения естества.
Это плазма!
Я часто касался пламя рукой.
На боль проверяя прикосновенье.
Крутой, суровый винтажный отстой
Помог затребовать степень сомненья.
Поднимается верой струя любви,
Становясь неотразимо-разным.
Но оттенок ненависти этой струи –
Красная плазма.

Взаимоотношение великих хирургов
С плазмой мне пока неизвестно.
Но я помню, как грохнулся утром
Гигантский шаттл на бетонное тесто.
Послание закодировано досконально.
Под лучами нещадно палящего солнца.
Я продвигаюсь к путям аннальным,
Используя /уж не помню, как/ стронций.
Великий хирург разрезает, не дрогнув, тайну.
Кишки разбрасывает под микроскопом.
Смотрит истине в рыло кабанье.
И думает, как бы всё незаметно слопать.
Но злые потроха пищат на приближенье.
В них скальпель хочется стремительно вонзать.
И плазма требует достойного решенья.
И голод помогает поднажать.
Ах, с этих солнц – возня! Навоз прохлады
Приятней щупать мертвенной рукой.
Коричневы лодыжки трупов, без пощады,
Сверлить бесшумно лазерной иглой.
Не всё парад. Назойливость работы
С влеченьем к плазме переплетены.
Хирург устал: мучительно, до рвоты,
До хрипоты, до спазмы, до слюны.
Всё это – чушь! Смердит так по-земному!
Хоть трупный матерьял из космоса внедрён.
Вселенная – бескрайний морг! Как дома!
С желтеющим от гноя тёплым льдом.
- Мой холодильник, нам ли не подняться
До тайны плазмы?
- Право, ерунда.
- Меня не разгадать.
- Здесь можно засмеяться?
- А, может, мы сумеем подгадать?
- О, нет! В моей природе можно застебаться!
- Что ж, совместим полезное с приятным.
Надеюсь, вы, как женщина, разденетесь бесплатно?
Как макрокосма верная жена?
- Грешна я, каюсь, людям я должна.
Но чем займётся в это время холодильник?
- Да, шут с ним! Ладно.
Съездишь на дебильник
За бабками. И сразу чтоб обратно.
Ужасный холод, в нервах затая
Смертельно леденящую обиду,
Умчался в полночь. В те остылые края,
Что, срезав глаз, теряются из виду.
На бледный стол, погибший от ножа,
Упала плазма нежно, из одежды.
Хирург краснея, дёргаясь, дрожа,
Свалился в ноги ей /точнее, между/.
Wanted, wonder, wanda, work.
На что чувствительные инструменты!
Пальцы чувствуют биологический ток.
Грудь твоя, вчера из цемента,
Стала из воска горящей свечи.
Солнце шлёт ненавистное утро.
Ах, плазма! Твои родственники – палачи!
Будто сам – не мясник. Будто
Я не готовил для братских могил
И спорых гробовщиков клиентуру.
Природы суть двуличная натура.
Её бесстрастный образ мне не мил.
Смешно исканье в половом процессе.
Нам страсть дана для вдохновенных дел.
А так, рабыне иль принцессе –
Нет предпочтения, каких награбить тел.

Да, тема фаммская – кошмар.
Гнилые зубы лирики заведомо притворно
Замазал недержитель-причиндал.
Убийственно душе, уму тлетворно.
Стихия задремала, обманувшись
Пустых, тяжёлых видом горизонтов.
Глаз Она, однобокостью протухший.
Всё кажется дрекко, и беспричинность понта
Обидой сердце жмёт: бояться эту плешь?
Равнины дали мускулом не шелохнутся.
И редок тот, чей страха образ свеж,
В былом воспоминаньи содрогнутся.
Пусть время не работает на нас,
Но трудодни кровавых ползновений
Рубцами высек на спине: товарищ.. ленин..
Пусть время – млядь. Мы свой услышим час.
На лобном месте, словно в первый раз,
Я нахожусь, пустив под ноги взгляд.
Ах, популярность – на что ты отдалась,
Достоинство забросив в Петроград.

Поклялся. И теперь уж клятвы не нарушу.
Пусть Пушкин посмеётся, пятый пистолет
Держа надменно, наказуемо, от мужа
Кошмарным дулом в цель. Страшнее нет.
Он верит, что поднаторел в дуэли;
И что Дантес, собака, кровью возопит.
Как не поэт, как зло, всё устремлённей цели
Блюдит негенотворный сей пиит.
«Но – просчитался. Камер-юнкера рука
Болтнулась /не судьба/. И под локтём –
Навеки стол подпоркой: бронза более крепка;
Довольно написал!» «Кончай, Дантес, пойдём…»
Ах, жаль! Хирурги тоже читают поэтесс!
Вот зло, какого избежать страна не вправе.
Поенье алььтом – отрицательный процесс
Для скальпеля. Кто не читать заставит?
То зеркало створчато плохо промыто.
На грязи лежит, иль совсем позабыто.
А как бы хотелось родить без сомнений,
Последствий, опасностей и отклонений..
Воды быстрые бегут.
Берега переполняя.
Плазму с животом ведут.
Ты зачала не в сарае.
И, всё-таки, оперуполномоченный
Может обходиться повежливей с беременной.
Штык на карабине слишком наточен,
Чтоб не соблазниться в живот, на время.
Это не назвать кесаревым сечением.
Но не распространяется дальше больницы.
А посему рассмотрено как лечение,
Выходящее за палаточные границы.
Ребёнок, сын хирурга достойный, велик.
Есть в его лбе нечто звёздно-космическое.
Ярко выраженный гуманоидный псих
Вперемешку с чем-то апоплесклеротическим.
Хирургиню волнует проблема родов.
Видимо, мужчина не может постичь,
Что есть что-то, что он не умеет. Что-то
Не зависящее от него. /О, это – бич!/
Причём, не виноват он, он бы попробовал.
Но природа ему не даст.
А тот, кто всё же занимался предродовым
Процессом, прослыл уже как педераст.
Цели мужские всегда прекрасны,
Но средства не всегда на конце острия.
И всё равно, ты становишься счастлива,
Когда он за цель выбирает тебя.

Паранойя? Что ж, тоже повод для болтовни.
Но не предлог для совместной работы.
Я выше ставил недолеченный менингит;
На край, эпилепсическую икоту.
Людей в диспансере не хватит тебя раскопать.
Ты – правильный, но неизвестный ещё многогранник.
Жизнь никто не бросит в тебя. Но может её отдать.
Если ты часто ломишься в эксклюзивный  предбанник.
Возьму чистый лист, остановлю глаз.
Вижу детали, как его заполнить.
Разряжение белых молний –
Это любовь к земле электрических плазм.
Хватит воспитывать рекламных ублюдков…
Мне достаточно взрослых примеров.
Что моя усилительница-простоутка
Совращает сознательнейших легионеров..
Обидно. Лирика сковала мозг.
Не слышу менее женских героев.
Кто-то водит меня за длинный нос.
Опять какой-нибудь параноик.
Мне надоело глядеть  на дрязгу
Синих от спора и хрипа мертвецов.
И если не услышу зов отцов,
То с ними гнить я никогда не лягу.
Зовут на бой объединённые войска.
Дух слаб, не обойти лишиться чувств.
Меня спасает русская тоска
На фоне неисчерпанных искусств.
Под скрежет ставень и скрещенье вьюг,
Молясь о всяком немощном, несчастном,
Я верю: никакой святой хирург
Не выделит из приобщённой плоти плазму.

Снова наполняются пустоты
Ликами высокопоставленных мертвецов.
Их пъедесталы из бронзы и пота
Наших отцов.
В гулких залах библиотек,
В фойе и кабинетах огромных строений
Висит комбинированный портрет
Запаха мыслительных напряжений.
Миллионы нюхают всласть.
Подобострастно шепча про историю.
Задрапирована красными шторами
Самая кайфовая часть.
Это – трагедия. Эй, товарищ!
Одной ногой стоящий в могиле.
Ты коммунистически манишь
Двигаться, как тебя научили.
Ты достойный преемник рваных штанов.
Святой строитель из навозной кучи.
Укротитель женщин и слов
Рукой от молота: железной, могучей.
Медленно спадает пелена
Со слабонапылённых зрачков.
И видится: обессилена страна
Подавляющим большинством дурачков.
Масса дряни, масса, масса.
Им бы лет сто ещё в железе ходить.
Чтоб спокойно развивалась раса,
Училась правильно мыслить и говорить.
С ног на голову всё поставив,
Распространив на всё – кулацкий уклад,
Мы пытаемся думать о славе.
Прикрывая дырявый растащенный зад.
Если ты равнодушен – пусть.
От увальней тоже не гибнет страна.
Самое ужасное, кого боюсь –
Так это сознательных производителей говна:
Материального, идеологического,
Патриотического, военного.
Кружат осы сифилитические,
Наносят в раны массы говненные.
Труды убаюкивающим многотомьем
Громоздятся в эхе библиотек.
Их тени овеяны газом, с любовью
Закалённых в поклоненьи калек.
Открой границы. Открой границы.
Открой наши границы.
Право, кровь людская – не водица.
Колония – грех. Так сказали сестрицы.
Я их привечаю, прилежных сестриц.
Но им хватает своих проблем.
А мне – своих. Всё равно этих лиц
Не спутаю: никогда и ни с кем.

Пуля из пробитого партбилета
Упала раскалённой на ладонь.
От жжёной кожи поплыла вонь.
Это – коммунистическое либретто.
Я – не в социализме.
Я в стране облаков.
Стрелять не хватит патронов и жизни.
Для рта – сигарет. Для глаз – очков.
Мне сшили чёрную сумку для похорон.
Из лент с преобладаньем «Жене;от мужа».
Знал, что рядом покойник. С шарфом, простужен,
Гроб слишком мал. Я был невежлив. Но он
Встал на трамплин счастья мира.
Там, подняв накрахмаленные руки,
Сделал нечто… Великолепно, чуть тоскливо.
И разметал на весь свет мои муки.
В минуты, когда я был близок к женщине.
В часы, когда я был близок к любимой.
В дни страсти, тупея до деревенщины,
Я не был так опустошённо счастливым.
Кто не был достаточно подобострастным
В людских делах, почувствует рвоту,
Глядя на труп любви. Но кто-то
Найдёт это невыразимо прекрасным.
С ним – музыка гробов и могил,
Поднимется ввысь зарытой в землю…
Вместо корня дягеля – девясил
Острякам, не переросшим вселенной.
Пакт о ненападении на меня
Подписан миллион раз светлой личностью.
Об этом мир извещён на днях.
Со всей ответственностью и истеричностью.
Спонсор моих похорон,
Задолго до момента кончины,
Разрекламировал, придав нужный тон,
Свои дерьмантиновые паланкины.
Густая жидкость из прожженной раны
Разлетелась фонтаном брызг.
Прошу сжечь, боясь иск
Покойному за искаженье программы.
Землистость моих похорон ощущает
Улыбку медленно проплывающих стервецов.
Не надо слов любви. Я знаю
Некро, вращаясь в кругу мертвецов.
Достойна Гея похвал Метценгерштейна.
Где Эдгар, мой Алан, милый По?
Ухожу, как всегда, неизвестно во что,
С Беренштамом, ушедшим корнями к Штейнам.
Да! Но Бируты девичья фамилия Штин!
Это, pardon, спросите у костюмерши.
Рассужденье о цели разъедает плеши.
Для выхода на счастливый трамплин.
Галактический зов бесконечно печален.
Во мраке холода пульсирует разум.
Из искры возгорается пламень.
На конец представления билет заказан.


Если ты не знаешь, что                Бирюза, Микрокосм.
Делать. Если ты не встретил
Медленную, в чёрном пальто.
Если ты её не заметил.
Уйди в мир утончённых грёз.
Уйди, вырвав клеймо с пят.
Плачь. Тебе, я надеюсь, хватит слёз.
Как тем девицам, что ночью не спят.
Вытащи пикового туза
Из замусоленной женской колоды.
Дама не вышла. Лоб – бирюза.
Дама пошла обречённо в роды.
Там вы найдёте себя.
И, быть может, друг друга.
Я скорблю по вам и, скорбя,
Отворачиваюсь от тяжких недугов
Жизни. Она не сильней любви.
Она естественней и прекрасней.
Миг или двести лет в крови.
Едино. Но не приносит счастья.
Но одно всё же есть.
Если задуматься, право.
Ненависть и любовь – лишь месть
За грехопаденье. Слава-а!..
Спала прохлада. Проснулся озноб.
Забейся в тень – бирюзовый лоб.
Гортань суха. Раскровянился зоб.
Все – в гроб!
Лежбище для живых готово.
Мертвецы освободили место.
Молвит скелет. Железно слово.
Чист до кости. Подпоясав чресла,
Изрекает истину. Внемли.
Может, в его устах смысл жизни.
Развернули матёрые земли
Микроскопические слизни.
Нет. Он не прав.
И где? Не в могиле ж искать права.
Но за ней, микрокосм, за ней, где, встав,
Ждёт ответ! Мертвецам – слава!
- Но где ты взял это вино?
Где взял чувство, сродни любви?
- Нет ответа. Давно
Уснули мысли мои…


Во всём городе лучше, чем у меня.                Город.
Грудь полна, как градусник – ртутью,
При температуре сорок два. Броня
Сковала кожу. Воспоминанье минутно.
Степень не равна.
Размышление выше железных дней.
Строго повышена
Измождённая бережливость.
Новый водораздел
Проплыл под громадой теней.
Это загрязнение
Канализационного слива.
Марлевый тампон не закрыл всю рану.
Грязь оседает смертельным налётом.
Мучаюсь от низкого духовного сана.
Смертники! Летайте самолётами аэрофлота.
Самоубийцы – езжайте по железным дорогам.
Покойники – катите по асфальту в автомобилях.
Вас переживёт, хотя не намного,
Ходячий пешеход в своей квартире.
Расставлены голые ряды. Все звёзды.
Компот из слив для еды дОрог.
Рафинад, к сожалению, роздан.
Резину съел ямрем автодора.
При появлении компактдисков
Начали, наконец, шуршать пластинки.
Похожи на современных инков,
Не признающих пуритан риска.
Болезнь детской ванны.
Бак грязного белья.
Пластмассовый периметр туалетного зеркала.
Чёрный, и всё же дверной, глазок.
Work on the limited force.


1. Я иду по асфальту, выкатанному подошвой        Ля Минор.
Твоих неестественных чувств.
Я гляжу с сомнением на всякую пошлость,
Опадающую в стакан, где мусс.
Где твой след напомаженных губ оставил
Тайну с обоих боков стекла.
Но я влип в губы. И никто не заставит
Забыть, что было с пятнадцатого числа.
В тенях облезлые стены кажутся
Белыми. За пятый заход
Понимаешь смысл любви. Но отважится
На это разве сапёрный взвод.
Одиночным попаданием в цель нельзя
Удивить. Извиваются ноги: мягкие, скользкие.
И также, как эти ноги, скользя,
Надвигаюсь навзничь. В твоё удовольствие.
Большие дети желают великого плена;
Похоть. Желания нет сильней для утомлённых
Пчёл. Я ухожу, оставив шёлковое колено
Для остальных, таких же влюблённых…
Асфальт нежен, как никогда земля
Не бывала. И с этим следует согласиться.
То, что в твоих композициях понял я –
Повод для молодых вешать и злиться.
Ненависть – достойное чувство рока.
Но чем оно отличается от любви? Знаешь.
Это то же самое, если много.
Это нечто иное, если в стае.
Это твоя печаль о будущем сыне.
Это последний вопль задушенных нимф.
Это – что ты имеешь, но кто-то отнимет.
Если не окажется слишком ленив.

2. Удар чем-то большим.
Синяк во всю спину.
Только б не остался живым,
Милый.
Светает. Теперь видать: это рельс.
В разгорячённых ладонях
Женщины он. Хмель
Обуял мозг. Жертва стонет.
На сто втором ударе чугункой
Случился с милым удар.
Вот он твой, Дунька,
Мне. Дар.
Но, поднявшись ко мне
В рай. Как-то.
Будет заверчена расплата.
Не по спине
Буду лупить тебя сковородкой.
Или чем попадя.
Умираю в памяти чёткой,
Что отомщу тебе я.
Будешь мучиться горьше,
Вспоминать о пощаде.
Жертва – кровью омойся
При одном моём взгляде.

2.1. Все двадцать один,
На нежную пробу,
Лет. Хочешь. Сидим,
Напившись из гусиного зоба.
2.2. Чем сделать подарок,
Не лучше ль оставить цветы?
Так, как им нравишься ты.
Пусть даже не мало.
2.3. Марок костюм из белых материй.
Аккуратность к пижонству близка.
Чувствуешь: кто-то тебя мерит
От щиколотки до виска.
2.4. Восемьсот сорок семь –
Это всё, что я ем.
Руками.
Восемьсот сорок семь…

    3.  Непревзойдённое мастерство колдуна.              «Поцелуй-1»
Последний день ноября отошёл.
Дорога к смерти довольно смешна.
Заверните тело в розовый шёлк.
Неувядаема слава право-
Славного. Я чувствую любовь от стога.
Цветёт в кишках подлитая отрава.
Воистину к смерти смешна дорога.
Сто жарких поцелуев в сиреневый лоб
Заменят горячий привет поколений.
Ветер играет марш двигаться в гроб.
Я не хочу. Есть немало сомнений…

       Холодным поцелуем ляжет роса                «Поцелуй-2»
На губы мёртвого.
С прошлого дня. С половины четвёртого
Вознесены к небу глаза.
Лежать на холодной земле,
Согласитесь, вредно для здоровья.
Но он от чужой любви обомлел.
И что-то сделал со своей любовью.
Лик выразительно свеж.
Холод поможет продлиться празднику.
Но я прошу тебя, старый проказник:
Пожалуйста, тело не ешь
Без меня. Я скоро в железном плаще
Спущусь над этой картиной;
Мягок на прикосновенье. Но, вообще,
Пахнет от него приятно старинным.
Это всеобщая жертва, дань
Неповиновенья, кровавый всплеск.
Живущим в праздности в наказань– 
Е. Кто первым поест?

     4.  Ты не можешь ответить искренне.                «Идеал»
Чувства не расслабляют разум.
Чувство, что за припадком истины
Ты всё равно не отдашься разом,
Сердцем. Ткань облегает плотно
Сгибы всех утончённых форм.
Я где-то видел тебя на полотнах!
Вдыхая краску как хлороформ.
Я плачу? Что не престало мужчине.
Но это бледный юноша плачет.
Он когда-то признался в любви картине,
И теперь не смеет живым. Иначе
Развеется тихой тоской идеал.
Ещё что юному сердцу дороже?
Что лучше он в жизни мрачной видал,
Чем грезил? Никогда. О, что же!..

5. Запас кончился. Нет отдачи.
Что придумать взамен депрессии?
Ничего. Конец. Не иначе.
Выжму в бессильи, послед, компрессию.
Сметь хочется сделать всё.
Успеть. Понравиться. Не вижу действенность.
С ближними быть. Вы – не в счёт.
Девственность не перерастает в семейственность.
Колите жёлтый пенициллин
В красную от уколов ляжку.
Ваш замерзающий синий сплин
Тянет чёрную жизнепротяжку.
Тянутся побелевшие дни,
Окутываясь зелёным дымом.
Прежних зубов расковыряны пни:
Бормашиною, спичкой, пимом.
Но грозный отряд одинокого труса:
Его звания, чести, имени –
Выносит секрет освящённого груза –
Слов /секрет в том, каких именно/.
Запас кончился, но человечество
Не существует безликой массой.
Даже войдя в пониманье отечества.
«Дохнет» международная раса.
Спазмы подступают к горлу.
Распахнётся кровавый всплеск.
И изрыгает нечистые пёрла
Человекообразный «экс».
Он, являясь спасительной губкой,
Впитывает все знанья земли.
Что другие нести не смогли,
Загоняя неспешно голубку…

6. За окном – ночь. Голое древо
Отбивается чёрными ветвями от снега.
Жёлто-синий фонарь. Чуть слева.
Тайна – чувствую твоё чрево.
Ноет ветер зубной болью.
Контуры дома через дорогу
Напоминают склеп. С любовью
Ложатся спать в него недотроги.
И если из темноты пронзительно
Вперить взгляд свой в квадратный чердак,
Покажется /или действительно?/,
Что в него крадутся трое четряк.
Победа близка. Не знаю, что делать
Им придётся. Но, как всегда,
Достаточно сказать в нужном месте смело.
Запоёт бак. Ос смоет вода.
Босиком. Больной. Спускаюсь на землю,
Покрытую тушами белых шмелей.
Бегу, оставляя след. Но к тем ли?
Кого спасу ценой жизни своей?
Через кустарник мысль не успела
Продраться. Я побежал один.
«Ура!» - достаточно крикнуть смело.
Проснутся осы. Затянут гимн.
«Ура…» - дыханье от холода спёрло.
«Ура…» - чуть шепчут синие губы.
Меня не слышно. Забито горло.
Не харкнуть, не прочистить бойцовские трубы.
Всё пропало. Есть ли какой-нибудь выход?
Есть! Но колени ударились в снег.
Загнулось тело. Брякнулось лихо
Набок. Замерзай, человек.
Есть! Но поздно. Мысль, продравшись
Сквозь кусты, вернулась к своему хозяину.
Что ж, не пади, единожды поднявшись.
Не поднимись, павши. Каину
Будет приятен сей итог ночи:
Безвластные осы и смерть больного.
Не хватает только какой-нибудь дочери
В постель. И бутылки спиртного.
Закрыл глаза раздетый посланник.
Последним звуком услышав крик
Из дома. Который стал склепом. Станет
Чужая сила корёжить лик
Земли. Небо бессильно. Больше
Не откупиться. Пролом обороны
Вечен. Горький смысл, горьше
Перца. Сочится из тайны. Крона!
Чёрные ветви высохнут. Крона
Не зазеленеет. Голое древо
Не услышит силу весеннего звона.
Чёрными ушами. О, тайное чрево!..        15.12.86.20.

7. Вспоминается /правда, с трудом/: цвела
Одна женщина спелой сливой.
О, сколько /не помню/ она  не додала!?
Особо со словами «не надо, милый».
Это, верно, и была любовь.
Почему я её не заметил?
Искал, хмуря железную бровь.
Как в сказке «О рыбаке и…» Дети
Отпугивали радостным гуканьем.
Чувствовалась какая-то обречённость
На однообразье. Незаконнорождённость
Нравилась. Но настоящее с этими штуками
Не вырисовывалось в идеале.
Потом, через несколько лет, может быть!
Где-нибудь в кресле, в финале,
Пальчиком дитё пожурить!..
А, впрочем, можно и сейчас.
Но с минимумом души.
Так всё равно загрызут, как вши!
Отдашь всю жизнь, каждый /никчемный/ час!
Забудешь всё, окунёшься с головой,
Не захочешь больше ничем заниматься!
Нет. Рано. Ребёнок – постой
У мамаши в животике кувыркаться!
Пусть маманя
Гуляет в своё удовольствие.
На диване
Играет с чужими детьми.
И мужьями.
Хватило бы продовольствия
До того, как наступят лучшие дни!

    7*.  Я верю в лучшие дни.
Пусть пот катится с лба.
Пусть непроизвольно твои
Губы шепчут: «Судьба…»
Запрягайте новые плуги.
Цепляйте за мой чёрный круп.
Об одном молю: чтоб от натуги
Не разорвался пуп.

8. Я вам пишу… Чего же боле!?       «Письмо Евгения к…»
Хм… Что… я могу ешё сказать…
Я / «я» да «я»!/… знал лучшей доли…
И я не мог не написать…
Я б не писал. Чеслово! Право!
Но я не позабыл магнит,
Что в чары женские лукаво
Витой верёвочкой манит.
Писать я вовсе не писатель,
Не литератор, не мастак.
А лишь сторонний наблюдатель,
Попавший сослепу впросак.
И вы, поверьте, не едины
В душе. Жизнь прожита длинна.
Но вы – последняя любимы,
И потому – как ни одна!..
Мне так неловко открываться,
Спустя тому немало лет.
Я вам тогда не смог признаться.
К чему заблудший мой ответ?
Всё просто, крайне! Жизнь уходит.
Любовь всё также тяжела.
Душа иную не находит.
Жгут в сердце скрытые слова.
И эту тягостную ношу
Носить в себе не стало сил!
И, кто любил, поймёт, быть может!..
/Что, то не я заголосил./
Я написал. И стало тихо
На сердце бешенном опять.
Хоть тишина та пуще лиха.
Но я не мог не написать!..

9. Тёплый душ прозрачной лимфы
Заполнил помещение постепенно;
Дотягиваясь до снизостающей нимфы,
Я трогаю губы. Но знанье нетленно.
Бесхлопотен подарок. Сверххрустально
Появление надземных чад.
Чувствуется плесень. Фешенебально, но
Это – лишь акушерский парад.
В парадности всякой звезды немало.
Я приблизился к массе донорных звёзд.
Ответ, также как вопрос, прост.
И, всё-таки, звёзд вдруг не стало!
Ты – дорогая. Это – неоспоримо.
В медленном платье видно всё.
Не потому, что оно так прозрачно зримо.
А потому, что хочется чего-то ещё…
Я трогаю пятые губы, рву меж пальев;
Двигаю телом, вызывая на плоть.
Моя материальность укрыта печалью
Глаз, которых не удалось расколоть.
В общем, сентимент завладел, дурак.
Какая проба вышибла 583?
Легко куётся; как – посмотри
/Я не умру!/ мой, подаренный смертью, брак!
Честь – по подлецу.
Желанье – выше возможного.
Представить тебя другому концу,
Мира – мне так это сложно!
До страстотерпкой лимфы
Дотянутся руки после зимы.
Сейчас зима. Все в сибири должны
Выжить, чтоб доплыть /когда-нибудь/ до Коринфа.
В сотый раз фальстарт.
Мне не дают отказ и повод на совесть.
Я не игрок. Но в слове
Не «выиграть» фарс.
Чем-то подарена; может, гвоздикой.
Медленный повод разлуки, Мира.
Я ухожу в неведенье, как рапира.
И, всё же, это очко; базилика.
Балденья спрос… ах, как глупо
Сказано предыдущее слово в теченьи
Слов, пытающихся быть красиво; везенье –
Единственное начало, от чего не болят губы…
Тринадцать – цифра для ужасных полов.
Я сам копал чернище подгробий.
Это происходило от вдов,
В основном, и от благородий.
Мало как в земле зерна.
Каким многоцветьем я им должен
Отдать? Любая дорогая страна
Заплатит дёшево. Конечно, в общем,
Неподкупен могущественный вампир.
Он грабит в тугой паранойе могилы.
И шепчет, ссылаясь на нехватку квартир,
О великом слове, уходящем в силы
Моего должностного гроба;.
Я – мертвец. Мой памятник рядом
С памятником отца. Как она
Влюблена /их много/ в этот памятник взглядом.
Люблю! Если ты отстанешь просто.
Люблю! Если ты уйдёшь вовремя.
Знаюсь тем, кем ты меня зовёшь.Love me.
Это – незаживающая короста.
Честь – на помесь поделен славой.
Хрен ли нам роптать на отброс?
Миллион трупов – радость для фавна.
И для истории – повод, но не вопрос!

    10.  Военная правка не устройнит.
Длинный коричневый свитер не вскроет.
Тёмный мальчик не устоит.
Взрослый светлый мальчик – взвоет!
Лишний час ощущается годы.
Движенье воздуха от павшей руки
Возбуждает самые достойные всходы.
К неумеющей прижаться груди.
Ломать – больно. Строить – нечего.
Чужим взглядом, со стороны,
Отражение ужаса нечеловечьего:
Мы опять кому-то должны?!
Ужас этого положенья –
Не в отнимании упругого счастья.
Но – в невозможности сложенья.
В монолит не сольются части.
Плачь по низости существованья.
Как только возникнет ответ на вопрос.
Тело колят в первый допрос.
Вырывают щипцами признанье.
Но до самого сердца им не достать.
Пусть сверху оно истекает кровью.
Они боятся заставить его замолчать.
Ведь замолчит оно с любовью!..

11.Почтим память усопшего… Не время.
Мои железные члены не ведают спорт.
Извергая кровожадное семя,
Друг Рембрандт марает сто первый офорт.
Я вышел покурить. Ближе к небу.
Как мышка босыми ножками, в глотоноске
Легкота! Но пальцы так слепо
Сжимают горящий уголь папироски.
Ловля себя на собственной мысли –
Сложнейшая из утончённых падаль.
Со стен форта невозможно падать.
Зачем мы с папироскою вышли?
Следующая тема: жизнь как смерть.
Мы к ней вернёмся ещё глубоко.
Исхлещет философская плеть
Спины истин до красного сока.
Ныне смерть к нам добра ужасно.
Знает, сволочь, что сейчас жизнь моя –
Как падение в пропасть. В каменный фарш. Но
Разве можно убить в этот миг? Нельзя.
Грамматические инсинуации
Всё чаще можно встретить, листая листы.
А слова, от гумна до менопуации,
Не наводят в цепких мозгах мосты.
Рушится логика повествованья..
Смыта абстрактная краска слов.
Но нет преступленья в забвеньи глупцов.
Нет преступленья в среде мертвецов.
Потеря надежды – так это же выход
Из закопчённого естества.
Напомнить прежде, чем родные места
Поднимутся от напряжённого психа!..
Очень трудно говорить о покойном.
В нём может оказаться слишком много дерьма.
Истерия реабилитаций – тюрьма.
Депрессиям надлежит быть спокойней.
Спокойствие – признак силы.
Красота – принцип вечности.
Влюблённость – признак любви до могилы.
Серость – производная бесконечности.
Я плачу миллион, за таран
Своих свежих чувств на магнитную мразь.
Где-то можно, брехали, таранить всласть.
В одной из присоединённых стран.
Я дальше России не кинул свой плен.
Да и она от меня не близка.
Прародитель современных камерных сцен
Не понимает высоты потолка…
Разноцветные кубики  кала
Заморожены в дорогостоящих колбах.
И, всё-таки, холодильникам мало
В центнерах. Надо в тоннах.
Под скрип заделан изумрудный нужник.
Свекла для сахара спеет в полях.
Я не прочёл тебя. Прости, старик.
Но, чаю, ты заплутал в бесконечных нолях.
Этой перчаткой брать чугун
Медных лбов после разбитья о скалы.
Гранит беспощаден. Каждый валун
Сотнями тонн врезан в порталы.
Рукоплескание достойным врагам
Не потревожит, как сердце мазуркой.
Звон стонет, рушась по ледникам
Стекла. Хулиган идёт на прогулку.
Но там, действительно, столько стекла,
Что температура упала за минус.
Грани отражаются, как зеркала
Венеции. Я не видел раньше. Цимус!

12. Я шёл на речку. А там – мошкара.
А там – девки с загорелыми ляжками.
Мне сказали: красивая не умерла.
Но дойти к ней – забыл рубашку.
Лечу к другим краям. Там – просторы.
Я люблю бесконечную ширь.
Золотые носы Терпсихоры.
И души неразгаданной гниль.
Купил хлеб. Полбулки. Мало…
Наплевать, есть чай. И вот
Я заливаю, через хлебало,
Это и сахар в живот…

Длядство по оружию.           Лирико-фашиствующее отступление.
Друже по борьбе.
Писаться под стужею –
Оченно по мне.
Свежий ветер разгоняет
Пепел над Майданеком.
Никого не поджигаю –
Лишь служу охранником…

Наши друзья молчаливы,
Как бетонные палки.
Я наблюдаю океанические приливы,
Напоминающие воздух свалки.
В натянутой струне сверла
Крутится золотая стружка.
И, всё же, как ты живёшь, подружка?
Мне сказали: красивая не умерла…

13. На бетонных равнинах наклоненных рек
Водопадом струятся вольтовые жилы.
Бомба попала в коровник. Но нас там нет.
Мы спрятались под толщей могилы.
Отцепи от фуражки знак.
Кто ты? Охранник или кондуктор?
Мастер дедукции – где твой дедуктор?
И, всё-таки, это мертвяк.
Монахи со скрещёнными на грудях руками.
Стальные венцы на кирпичных стенах.
Я люблю этот мёртвый камень.
Он напоминает свинец в твоих венах…
На театре представляли какие-то ляди.
Я видел этих голодных собак.
Моё бывшее начальство не в пощаде.
Надо бить ногою в пятак.
Ненавижу раскормленных свиней.
Давно на шее класс буржуазии.
Читаю Маркса: ей-ей,
Зря не казнили.
Ты не веришь в моё враньё.
Опыт более прав, чем кто-либо.
Ты обозвал бы меня свиньёй,
Но сам – лишь молчаливая рыба…
Вчера к утру я напился воды.
Теперь настала пора пить чай.
Высохли водки золотые пруды.
Осталась память. О, этот май!
В конце концов, я говорю что вижу.
А вижу, конечно, то, что пою.
Местная пресса сознанием движет.
И ничто не сделать, как я ни люблю.
Рабочий просит электрозащиты
Противовесом звёздной войны.
Выдвинут встречно. Дайте лимиты.
Мы сделаем лучше великой страны.
И, всё-таки, возвращаясь к трактору,
Я шлю к душе чёрствой смелый план.
Простата несёт человеческим фактором.
Налейте, please, спирта в стакан!..

14. Опять пришла в голову мысль повеситься.
Я даже начал искать верёвку, но понял,
Что это слишком серьёзно. И не вместится
В эмоцию. Требует подготовки… На фоне
Быта будет особо печально… В деревне
Очень любят вешаться. Этот вид самоубийства
Здесь чрезвычайно популярен. На первом
Попавшемся столбе, имея корни в кровопивстве…
Из нас пьют кровь, превращая в дензнаки.
Мы – рабы. И от этого не стали умней.
Такая глупая несвобода. Но всё враки,
Что не так страшно бросать родных детей.
Так. Страшно. Не оставить. Какие муки.
Мозг не убить. Как камень, мысль в нём тяжела.
Как-то нечестно в отношении себя накладывать руки.
Но дума о непоправимом не менее зла.
Мы увеличим разрыв с долголетием женщин.
Нам ли бояться статистики? Она – женского рода.
Пусть это станет ритуалом, праздником года;
Когда нас будут честь. А всех – оставаться меньше.
Железные лапы, впившись когтями, рвут моё горло.
Я пел, но теперь не могу даже говорить.
Остались какие-то бредни. Щипцами голову спёрло.
Кусачками разворочено сердце. Безразличие жить!..
Об одном и том же твержу, опуская в бумагу.
Нет счастья /здесь/. И не будет. Я уверовал в том.
Мысль не убежит дальше универмага.
Не смешит монолог «А то ли мы пьём».
Жизнь заверчена в многожильный жгут.
Перспектива ясна до безобразья.
Надо решить вопрос в одночасье.
Надеюсь, что место есть. Что меня ждут.
Что я пропеть успел, хотя немного грустно,
О высоте неузнанных чувств и загадочных людях.
Явился последователем и не оказался пуст.
Нет на земле судьи мне. Пусть Бог меня рассудит.
Двигаюсь медленно, но верно. В направленьи,
Указанном христианством для нехристя.
Готов на отреченье. Готов и на крест я.
Приди, неслыханная радость искупленья!
Любую долю ожидаю на том свете.
И здесь, в питомнике, пытался много лет.
Всё ж это лучше. Хоть всё равно они мозг вырвут детям,
Чтоб они не знали висельника, любившего свет.
Море земли! Где остановить своё тело?
Я обречён на многое. Но не согласен.
Опять не буду червём! Взор мой, прозрачно ясен,
Вспыхнет вновь: таинственно и смело.
Жить как пить: вода из ручья ушла.
Стих ветер. Замерли навсегда деревья.
Мне не увидеть больше познавшего добра.
Я слеп. Зеркало, как тело, съели черви…

Дерьма прикосновенье сотрёт моя ладонь.
На белых пальцах высохнет брезгливость.
На волосы опустится прозрачно-светлый сон.
Неужто это будет так красиво!?

15. Скрежет жёлтых от времени, сухих костей
Может стать для тебя неприятной новостью.
Но мой саван, стянувший кости, белей,
По сравненью с твоей запятнанной совестью.
Одних, погребальных дел, мастера.
Поцелуй не смертелен в жёстких объятьях.
В купленных на чужие деньги платьях
Подойди! Дай повод/думать/, что также добра.
В берёзовых рощах шумит инфлюэнца.
Несерьёзно! Возьми мой лёгких рак.
Жжёт изнутри возмужавших младенцев.
Встаёт над миром безудержный мрак.
Истинно сумасшествие правых.
Потоки слюней, крови и чувств.
Временное помутненье безглавых.
Гибких жабьих тел скользкий хруст.
На хрустальных люстрах – трусы в горошек
Развешаны. В жажде подсохнуть к утру.
В чёрной попоне погребальная лошадь
Приглашает. И все скоропалительно мрут.
Продрана ткань куском свинца.
На запястьях – окровавленные ожерелья.
Слава добровольного из Петродворца
Облетела антарктические поселенья.
«Чем возрадуешь после разлуки?
Сатисфакции просят жабры!»
Мне попадались лучшие сцуки
В мире. Но я всегда любил швабры.
Мозг стал непереносимо логичней.
Отправляясь в мозг, живу на готовом.
Газетным гумном череп напичкан.
Раздавлено необходимое слово.
Как мне промчаться по белым аллеям?
На асфальте – тяжёлая мразь.
Шепчу себе – скорее вылазь.
Из гадости, в какой лишь стервенеешь.
Поэт ещё не подох.
Но литератор ещё не поднялся.
И чувство, что меж строк
Упал мальчик. И – обмарался…

16. Показания жидкостного барометра выше нуля.
Мы обречены на взрыв. Решимость безбрежна.
Появилась бы спереди хоть какая-нибудь земля.
Но проходит время. И нас оставляют надежды…

Слепотой наливается емливый глаз.
Не помню, спокойна ли моя совесть,
Как пруд. На котором нет ветра сейчас.
Как рассказ, переросший в повесть.
Свободный вход мне послан судьбой.
Можно прийти, узнать фунт лиха.
Но старый Ирод, смеясь надо мной,
Не дал прав на свободный выход.
И, конечно, хочется выразить наболевшее.
Перед мной много, что ещё смогу.
Но всегда со смехом побеждает гейша.
Ах, зачем эти белые цветы на лугу!?
Видимо, манит новая форма творчества.
И где ей, за десятой, взяться?
И ждут ли на этой равнине почести?
Ведь мне скоро далеко за двадцать.
Хочу спать, все – в сад, спать, только спать.
Во сне я отдохну от себя и других.
Слизью мешалок рядовых
Омоется тёплая кровать.
Подушка большая, как стог. И мягкая.
Простынь бела. Одеяло нежно.
Я их выбирал в самых дорогих лавках.
Тончайший батист измят небрежно.
Раскидано туловище маняще.
Можно наблюдать бесконечно.
Не уставая от картины лежащей.
И самому, где-то сбоку, беспечно
Упасть. Не в силах превозмочь сон.
Волна нахлынувших сновидений
Баюкает, защемляет глаза. Явь – вон.
Воображенье сильней реальных сомнений.
Увиденное не рассказать словами.
Услышанное не произвесть.
Меня больше нет. Плоть – за морями.
На лице спящего – детская спесь;
Губки надуты, щёчки алы.
Локоны светлых волос – по подушке.
Какой май! Это так. Ах, если б ты знала!
И пришла лечь рядом, подружка!..

17. Пропою страшно. Ты не удивишься если,
То я, в свою очередь, крайне озабочусь.
И сам удивлюсь. Во рту железно и пресно
Станет. Увяну, разуверуюсь, скособочусь…
Стало коротким отеческое одеяло.
Мы из него выросли, но пользоваться продолжаем.
Тянем на голову – ногам его мало.
И наоборот. Куда мы? Не знаю.
Отечественная история стала ещё дремучей.
На антихристе – крестик. В канавах – мертвецы.
У Володи – любовница! Поцелуи люто и жгуче
Кладутся на синие лбы. Молчат отцы.
Им бы… но они также, как те, в канаве
Тлеют. Им не досталось кремлёвских урн.
Два стандарта элениума непригодны к отраве.
Водка – худшее средство от всех микстур.
Середина песни слетела со взятого темпа.
Уменьшился, устав, горловой накал.
Не верю, что Светка – злюка, ночует с кем-то.
Мозг от этих мыслей походит на жёлтый кал.
Удивленье не перестаёт поражать новизной.
Пора привыкнуть – в сотый раз в те же сети.
Мне снится финская нерпа и клык золотой.
Каждой коронкой блеснёт лохнесская леди.
Утюгом разглажу старые красные швы.
Может, им не захочется так рано и подло лопнуть.
Замечтался об изобилии… вдруг, вижу, идёте вы.
Надвигаясь, словно «Пантера» на запылённые окна.
Вам тяжело. Всё же второй этаж. Не для мелкого роста.
Пустоты и зазубрины на кирпичах. Без фибр.
Пальцы чуть не в кровь. Для каких удовольствий
Твоей «Пантере» понадобился мой «Тигр»?
Первый этаж моего дома ты сравняла с землёй.
Но как достать мой парящий второй этаж?
Я повис на великих силах, оставшихся со мной.
Свинья не выдаст, правда? И Ты меня не продашь?

18. Сколько я ещё не написал…
Листы кончаются, как всякая игра.
Со смертью. Вознесение или обвал
Идёт: я думаю, теперь пора.
Не замусолить, не залепить моих трудов.
Их слишком долго размножал.
Колонны в множество рядов…
Но где ты прячешься, мой генерал?

Много, несметно дней ожиданья.
Став годами, их стало мало.
Но слеп, кто щупает огромные залы.
Я – вычислил. Жду медаль и признанья.
Ох, не зря! А зачем так ждать?
Во что ещё остаётся верить?
Мою уверенность нельзя сознать.
Мою осознанность нельзя измерить.
Мои измерения в тайных залах
Расположены по неподкупным кодам.
Цель визгом известит на каналах.
Затишье на возбуждённых заводах.
Завод кончается – нет отдачи.
Синее, от напряженья, гниение
На скошенных лицах, как травах; плачь. И
Рука даёт на висок напряжение!..
Похорони меня: хоть этим доставлю
Радость. Исполни доброе желание.
Может быть, улыбка печалью
Шевельнёт уста мои на прощание?..
В гробу сыро от свежей сосны.
Неприятна простынь салатного цвета.
И всё же я счастлив. Всё это – ты!
Ты для меня всё сделала это!..

19. Капроновый мех, капроновый бархат, капроновые чулки.
Экзальтация на грани апофеоза.
Пить не оторваться от бескрайней реки.
В каждом глотке – заблестевшие слёзы.
Манит, как прежде, армейская медсестра.
Не быть в армии – зачем жить вообще на свете?
Высохнет бетон «пятьсот» на штанах у костра.
Дежурный слесарь – пришелец с дальней планеты.
Химчистка ответила чистым персидским ковром.
В ТЮЗе ставят «Подонки», «Самоубийцу».
В пятой любви нет дна. Я умер, но речь не о том.
Как ты выжила, капроновая кровопийца?
Подойдёшь для баночной крышки.
Черви ползут смелей.
Отведать вкусного мяса.
Дай кусок пожирней.
Ковыряясь в мозгах,
На ниве нейронных полей,
Я удивился:
Откуда так много червей?
Чёрные потолки сдвинулись, стали похожи на гроб.
Залей мосалыги и голый череп расплавленным свинцом.
Надень кольчуги, латы, цепи и шлем на лоб.
Ты останешься та же свинья, но с железным венцом.
Видимо, конец нераскаянный – это ужасно.
Встретит холодным пожатьем бестелесая мразь.
Я – вышел. Мни нервно туфли, кожу бросая в грязь.
Умышленно. Загадочно. Напрасно…

20. Юмор – показатель разума. Славно.
Я – сторож четвёртой бригады.
Дежурство вневедомственной охраны
В клокоте жидкого золота правды.
Пропала фантазия. Страшный убой!
Раньше умел любить графинь.
Замучил быт. Ужас – постой,
Пойдём в магазин.
Залезу в перчатках в мировую эклектику.
Обворую к чертям свинячьим род.
В медвежьих играх задохнутся скептики.
Неограниченно зажатый рот.
Мне не о чем писать!..
Я выдохся навеки, навсегда, без проку.
Интерлюдэ, позволь лечь спать
К себе в сибирскую берлогу!?
«Говори, нож к горлу, как ты пишешь?
Где ты счёл все эти контрдансы?
Я опытен, но к истине не ближе.
Ненавижу Гессе, Виана, Хармса!»
В ответ нервное, шёпотом: «Не скажу!..»
Чтобы сделать толпу, нужен нокаутирующий удар.
Ощущаю, где должен быть хвост, вожжу.
В эфире классика и «Super Star».
Лирикой заполоню твердеющую грусть.
Пронеси, напасть! – остаться жить навечно.
Преставился случай осредь хрустальных люстр.
Ты, смерть моя, скажи, зачем ты так беспечна?
Режу хлеб зелёный мозольною рукой.
Где-то под столом – курЫ нога проворна.
Семьдесят годов не вижу мир иной…
Дальше ль предавать? Мерси! Слуга покорный!
Хор девушек поёт, и музыка опять
Уносит в небеса. Его простор широко
Раскинулся в закат. Спешу его объять,
Прижать к губам, как срезанный твой локон.
Был услан в темноту, чтоб землю отстоять.
Как мне закрыть тебя своею хилой грудью!?
Земля: ты не ребёнок, я не мать;
Не загражу плечом златые судьбы.
Мир прахом упадёт. Да будет сталь крепка.
И если проскулю: дай, отче, совесть чистой!
То мой сутулый тест слетит с броневика.
И насияет к чести акафисты.

20.1. Мой повод – ночь. Я не стремлюсь
Её дождаться. Но она меня находит.
Чем дальше, тем сильней её боюсь.
Так, курва, ласково выводит!
Сюсюкает о правде, о добре, о чести.
Глаза ведьмахины маслиново-белы.
Яд пью из этой безграничной лести.
Но кладези молчанья мне малы.
Дрожащей нервно кистью замараю
Чуть уголок огромного, нетронутого поля –
Уж думаю марать гораздо боле.
Прочтя плохое, выброшу, но не перетираю.
Чем нить свою ломать? Вдруг не пустопорожье?
Грех – совершенство. Раньше было по-иному.
Я стих пишу не мыслью, не душой… Но дрожью!
Присущей страху чёрному ночному!
Клокочет кровь в мозгу. Приливы и отливы.
О, страсть! Здоровье сигаретой мерить.
Слежу перо, чтоб строчка шла не очень криво.
А что? Прочту потом, хоть не смогу поверить,
Что написал вон, в зеркале, во зле и пятнах.
Мой почерк! Ах! Улика здесь сильна!
Узнает кто. Да будет ль мне приятно?
Какой другой бы тем занялся… астана?
Нет! Это ты – недавняя дурная незнакомка,
Толкнула локоть мне! Закляксил пять страниц!
Вот зло где кроется! Как подла эта тонкость!
От чая, от таблеток, от вас тошнит!
Мне надо запретить включать застольной лампы.
Но как уснуть? Коняшки табуном.
Всё мысли острые пронзают мозга дамбу,
И режут в кровь. Отчаянно. Живьём.
Виденье наплывает резко, сюрреально…
Их трогаю ладонью: мягки и теплы.
Тут запахи: озонны или похмелеидальны;
Во всякий след, по русскому, милы.
Случился резонанс окна и паровоза.
Колёса в стыки бьют, мешая спать землице.
Колотит челюсть в ужасе, холодный пот струится.
Аврора! Запались! Всего ты мне дороже!..
Сирена далеко. Как туча комарья.
К утру смешны мне будут эти страхи,
Коль доживу. Кругом полно убийц, ворья;
Задавят из-за двух копеек на хер!
На что ж мне, нехристю, к покою помолиться?
Я вспомнил женщину, владеющую мной.
Размытый лик зовёт коленопреклониться.
Стекаю в грязный пол. Коленью. И другой…

Все помыслы о тебе. Мне уже не страшно
Одному, запертому в грудах стекла.
Всё, действительно, ерунда. Лишь это важно –
Выражение твоего лица, когда ты умерла…
………………………………………………...

20.2. Ой! Как своевременно пошло наступленье
По всем фронтам, буеракам и флангам!
По верным и пропагандистским направленьям.
Но и на это плевать. Мы – в танке.
Оставив гусеничный след на шее,
Рулим на тяжёлые политплатформы.
Да, вы ко мне? Не лезьте. В антраше я.
Выполняю новую стандартную норму.
Докладаю: фракции оцеплены,
Сцеплены натуго и оцепенели.
Психи-одиночки ослеплены,
И будут пленены в теченьи недели.
На громилу-закат получен донос.
Выбиваем санкцию на арестацию.
Я уверен: расколется в первый допрос.
Будет сослан, хрен солнечный, гнить за нацию.
Продолжаем рьяно утюжить громил.
Закупите на случай мороза фуфайки.
Я вопьюсь в горло, сколько хватит сил,
Каждой, марающей подвиг, лайке!
Корабль – не паровоз. Его
Уничтожить сложно. Дизель в работе.
С курса сломать ващпе тяжело.
Дать на растерзание сапёрной роте.
Патриотический ритм не выжечь
Калёным железом. Не выхлестнуть цепью.
Омещанились, сцуки! Но вы же
Гордились веками негнущейся крепью!
Где удар подковы в булыжник?
Где крепкая кирза сапога?
Крепость руководителей жизни
На крови подскользнулась слегка…
Мы встанем. Мёртвые страшнее живых.
Захлебнутся народы в акте.
И туго зажмёт слюнявый порыв
Вонзённая в грудь портупея крест-накрест.
Всех убогих сплотит тюрьма.
Жажде вешать претить не вправе я.
Это наша с тобой судьба.
«Это наша с тобой биография!..»

20.3. Чем-то вроде плюша, родные;
Утончённые в периоды драк,
Стоят вертепники, вдрызг хмельные.
На фоне суровых клоак.
Счастье переполнило грудь,
Но стало достаточно тяжело.
Ползновенное грызло не повернуть
На любимое мной число.
Связь в сейфе. Ключ – неизвестно, где.
Придётся так. Беги, покуда.
Ищи: по последней моде одет,
С ярко выраженным имбецилизмом ублюдок.
Я славлю этот благодатный край.
Терпимый повод для зубоскальства.
Спускается постановленье: Замай!
Вперёд, за родину и начальство!

    21.  Снег ещё валялся, как грязные простыни.         К Л…
Весьма равнодушно, в сочетаньи с землёй;
И с талой водой, бурлящей под соснами
К оврагу. Сливаясь с рекой.
Снег растворится в теченье недели:
Утечёт, испарится. Над кронами, там,
Поплывёт обглоданными фрикаделями
К пустынным, зачахшим мирам.
Сосны расцветут букетами пионов,
Гладиолусов, роз, нарциссов и астр;
Гвоздик, мимоз; рядом прочих бутонов,
Оживляющих бледно завитый пилястр.
И сокроется голая прелесть весны,
Остудившая льдом раскалённую душу!
Я узнал, где рождаются сны.
Только я им больше не нужен…
Наружу просилось признанье.
Но уютней ему показалось внутри.
О. моё неисчерпанное в состязаньях
Вознесение! – слёзы утри!
Обнять глыбы глины с обвислых оврагов
Не дано. Как и сосен коричневый крик.
Не дано… Как воспроизвести на бумагу
Твой лик?
Господи! Забыл, как ты была одета!
Это нужно мне! Вспомнить, увековечить, написать!...
В синий плащ… Спасибо тебе хоть за это…
И в красную шапочку… Нельзя забывать…


Обманчиво сер пепел на ранах.                Больница.
Вскрыла душу. Думала, что аборт
Поможет любовнику: из Зурбагана
Алый парус, заштопанный, приплывёт.
Горько смеяться над этим
Тупым выпучиванием женских мыслей.
Лишь сильней хрипят нерождённые дети.
Туже живот с позвоночником слиплись.
Согнулись кости. Выперло бок и,
Закручиваясь в бесконечность,
Кто-то тянет жилы твои.
Дотянувшись через путь млечный.
Обрастут останки, падаль мхом.
Чёрное месиво – медведю чавкать.
И свинья, обречённая слыть кабаном,
Рылом протаранит остатки.
Печального зрелища. Жаль. Боль
Проступает красными кругами, под сифилис,
На лице. Звери из сил выбились,
Доедая твою кровавую соль.
Язва разъела семя.
Новое постановление вышло:
Убить главу-венценосца и племя.
Обставить, обделать пышно.

Я влюбился грызлом в классовое чутьё.
Что, буржуи, к свиньям, есть в нём мелкого!
До сих пор в ушах от гордыни звоньё;
Награждаешься створчатым зеркалом!
Вся провинция порванной акушерии
Всколыхнулась. Он! Сам! Наградил!
Чем мы такую радость обмеряем?
Нету рвущихся слёз останавливать сил.
Эх, собака ты, Павлова, кролик подопытный!
Что за радость на старости лет.
Сколько раз принимал: быстро ли, хлопотно.
Но таких облегчений на памяти нет.
Счастья дальше не будет мне большего.
Жизнь теряет свой смысл. Что ж теперь?
Обмотать пуповиною в боль шею,
Задавиться при выпрасте кремльских детей.

Я заболел. И это надолго.
А, может быть, насовсем.
Теперь решеньем проблем
Движет инерция. Чувство долга.
Чувство, что ещё можно успеть
Вылечить, не лечась.
Но, как бы я не умел хотеть,
Мозг исчерпал всю власть.
Есть, непременно, какой-нибудь друг,
Знающий всё в мозгах.
Вдруг!?
Нет… Всё равно… Пах!


Внедряюсь толстым концом иглы                Гомо.
В таинство для непосвящённых.
Плачу: научные знанья малы.
Смеюсь: практический опыт огромный.
Хвала достойному циклу. Течение
Клейких вод из трещины чистой
Не будоражит боле. Влечение
Держит в мужественность плечистую.
Гомо? Разумно. Истый критерий
Для непотративших мощь впустую.
Истинно! Нечему более верить.
Падая в белую простынь, рисую
Злые картины великого счастья.
Радость обоюдных контактов.
Лишь извращенец может смеяться
Над естеством осветительных актов.


Творчески страдая,                TQAS
Бьётся о камень,
Ложится на песок
Висок.


    1.  Искрится расплавленный глаз.            О мягкотелости.
Эта баоба закончит быстрее
Со мной, чем сама. Последний раз
Она вонзала клыки в шею.
Мне надоело ползти к зубодёрам.
Я вышиб клыки молотком.
И то! Ей не до этого будет скоро.
Станет кормиться молоком.
Но она – искусственник. Лажа?
Зачем она? Подсыпав яд,
Дал пить. Посинела. Надо же.
Мне не простят.
Корчь, словно от менингита.
 «Чита-грита, чита-Маргарита…»

2. Бесплодно относиться к средству
Без естества сопливых дней.
Расторгнут залп. Не пало детство.
Биологический музей.
Трясутся смоченные руки.
Глаза мышиные смочи.
Расторгни немочные брюки
Фонтаном брызг, больной - молчи.
Колюч компостер жёлтых зубьев.
Раздвину пальцами усы.
И там, среди засохших прутьев,
Найду забытые часы.
Надену на голову пластырь
И притворюсь больным гумном.
Вползу в сифилитичный дом
Послушать, как рыдает лекарь-пастер.
Он к простоуткам слаб безбожно.
И я его почти понял.
Но он родное обвинял,
Свое питая, слишком сложное.
И я достал из складок шпалер,
Навёл в сомкнутые глаза…
Пастер, Пастер! Ах! Славный парень.
Исторгнут залп. Возьмёмся за… /шляпы/.

Страдай от четвёртой и пятой болезней.
Это, поверь, невозможный прогресс.
Чем выше, тем больше пахнет плесенью.
О, высокое приемлет люэс!
Люэсообразие выше блага,
Страшнее ада, сильнее льва.
Эндокринолог ждёт жёлтую влагу
Из каждой трещины. К чему слова?
В слове мы уходим от истин.
Чувство, не подкреплённое действием,
Ближе, чем опавшие листья
К земле. Терапию лезвием
Отвергай. Я видел хирургов.
Их руки, а, в особенности, глаза.
Эскулапы, маньяки, литургии.
Разреши им – за полчаса
Не останется живого места.
Вечным поиском поражён.
В суть не успевая вглядеться,
Режет подряд и мужей и жён.

Что твой доморощенный сифилис?        Лирическое отступление.
Ты – дитё, не ведающее клоак.
Подумаешь, стакан газводы выпили-с.
А тут – махина, онкология, рак!
Эти твои нежные венероинфекции
Не способны держать сурьму и мышьяк.
А здесь – онкологическая коллекция:
Карцинома, меланома, саркома! Короче, рак.
Облучение – невидимые нити
Пронзают корчащийся организм.
Живое и мёртвое дохнет. Дышите,
Если не отвергаете жизнь.
Сеансы возмездья один за другим.
Саркома – бред. Смотри: ежечасно
Метастазам не выползть живым.
Сеансы давай, родной, сеансы!
Мой великий сеансный подряд
Не обойдёт без внимания рак.
Он жмётся /рак/, морща коричневый зад.
Бросает опарафиненный флаг.
Победа!.. Но что это? Тяжёлым строем,
Обогащённые мощным запасом
Новых клеток, ломая устои
Облученья, ревут метастазы!
И на старуху бывает щель.
Катастрофа – не наша стихия.
Призываю таблеточную дщерь,
Химиотерапию!
Но здесь /вы поняли?/ ласковей надо
Обманывать. Ввод лекарств –
Что-то среднее между каторгой
И приобретением царств.
Звук надоедающего крика
Не долетит доить душу-вымя.
Я понял непрочность моноликов.
Осталась иммунотерапия.

Шуба бела от снега.                Набережная.
Нам ли ждать последствий с тобой?
Нам ли нырять с разбега
В постельный покой?
Белой спиной прижаться к подушке…
Нет. Мы целуем холод
Губ. Каждый молод, молод, молод.
Ты ещё жива, моя старушка?
На скованных полях реки
Отражается месяц, прошедший с тобой.
Набережная даёт покой
И снега. Но мы далеки
Мыслями, помыслами. В лето
Тянется немое сознанье.
Там родилась радость желанья,
Страх и восторг рассвета!..

Любовь делилась пополам.
На одних и на дураков.
Для остальных был холм,
Который приснится. Срам
Обезвожен. Нечем выжить.
И он станет выше.
Любовь делилась на троих.
На одних, дураков и спелых.
Ты ел хлеб, но, казалось – жмых.
Потребность пала. Жизнь – неумела.
Раком заболей, молодость.
Чем ещё тебе можно страдать.
Окуни свои космы в солоде,
Чтобы любовь не четвертовать!..


Чем ты обворожишь мой слух                Великий хирург.
На этот раз?
Я изучил у многих старух
Пищеотказ.
Но не могу согласиться с мненьем,
Что это в здравом уме
Котлеты, суп, чай и варенье
Предаются зелёной траве.
Извод народных богатств
Вызывает отрицательные потенции.
Хотелось во след за одним из яств
Бросить с этажа старушенцию.
Но милосердье сильнее зла,
И я становлюсь добрей.
Укол – и вот старушка ушла
От близких, родных и друзей.
Я – врач, а ему известен запрет,
Который люди взвалили клятвой.
Но это – не клятва. Правда – нет.
Клятву я сдерживаю бесплатно.
Всё ж душа не приемлет наград
Мелких. Хочется возноситься!..
В эвтаназии – веской заумности рад.
Такая власть лишь может присниться.
А что возьмёшь со старухи? Нечего.
Больно!.. моим обострённым чувствам.
И как не назвать эскулапов доверчиво
Увлечёнными чистым искусством!
Происки изощрённых врагов
Не смутят художников голого тела.
У нас – нет храмов… но нет и рогов!
На чистом месте вершится дело!
Выйди в поле: и здесь отыщет
Необходимые для операций
Земные столы, инструментов тыщи,
И обезболивающих лекарствий.
Умер дед мой – врач, и отец;
Я – дерево их корней. Ни за грош
Вы видите, что б прозвали «творец».
И, если выживешь – то не помрёшь.
Вот истина, данная вашим родом.
К чему препаратов, дурманящих сон?
Поверьте: человек – дитя природы.
И, как природа, он сам силён.
Мы цивилизованным шприцем
Тянем соки из недр земли.
А она всё также цветёт, искрится,
Смеётся; как мы никогда не могли.
Закуй грудь в пластмассовый панцырь:
Сердце биться не перестанет.
«Не приди», - говорю тебе я, твой пастырь.
Кто должен лечь – и здесь не встанет.
Мы не излечим безбожных тел.
Только верой истина дышит.
Инструмент с душою – не смел.
Тот, кто не был у нас – услышит.
Не приди – и прости мой сан.
Я не делаю им открытий.
Я – не варвар, не Чингиз-хан.
Тот, кто не был у нас, увидит.
Это всё, что хотел сказать я.
Пастырь, милый друг, устаёт.
Он уходит. Прощайте, братья!
Тот, кто не был у нас, поймёт.

Вызывая гибель конструкций,                Рак.
Ко мне уходят. Механизмы чужие
Кроветворны в утрате формы и функций.
Анаплазия.
Показался скелет венка.
Прими материал, город.
Эта цепь, как оказалось, тонка.
Бесомненно вмешается гинеколог.
Риск есть в воссоздании эмбриона.
Мозг обновлён. Качество старое.
Трансформация в запретную зону.
Подозрение: bone marrow!
Раскрою тайну лезвием хрома.
Раздвинув мокроты полога,
Удивлюсь: ты ли, моя меланома?
Чёрное предсказанье онколога?
Преодолевая резистентность,
Взгляд в «синдром чистоплотности» вперьте.
Может быть, скажется компетентность
Танатологии – ученья о смерти?
Паранеоплазия ярка.
Профессионального риска нет.
Кожа реципиента мягка.
Но, может, силён иммуноответ?
Самоограниченье природы – закон.
Никто не может быть вне закона.
Метастазы; очаг отдалён.
Карцинома!..

Напряжённо пропускает мимо ушей,                Венера.
Со своею мыслью в глазах,
Движения мировых идей.
Вас проведёт кадавр. В трёх местах
Можно побывать. За плату.
Душа истощится. Деревянные деньги
Придётся отдать. Микрокосму надо
Осмотреться в своих руинах маленько.
Но ты не отлынивай, идиот.
Пусть голова не задымится.
Венерологическая больница –
Первое место вступленья высоких нот.
Прямо через трамвайную линию.
Десятый номер дома. Первая дверь.
Осторожно. Не попади под машину
В расстройстве. Мой венерический зверь.
Первый раз стыдно и страшно.
Но не отчаивайся, дружок.
Не прячься за стеснительным кашлем.
Стакан газводы не пошёл тебе впрок.
Опять хочется о любви:
Ты стара. Морщины собрались в веер
У глаз. Но всё равно позови
Того, кто в тебя достаточно верит.
Но ты стала больной, чахлой;
Жалкая участь - тебя лечить.
Выкинуть в яму, чтобы не пахла.
Со смертью-прелестницей обручить.
Ты отдала всем прихожим местам
Свою дорогую болезнь. Люди,
Не чувствуя, трут рукой по губам.
Бедняги, не знавшие дальше простуды.
Скучно уходить одному.
Надо стянуть всех на тот свет.
Украсть. Могила близка ко всему
И всякому. Но это ль ответ
На мучающий тебя секрет?
Опять о дряни? Нет. Это боль.
А она достойна печали.
Мадам, утрите глазную соль.
Подумаешь – накачали.
Здесь не место для пошлостей.
Есть и обиженные уретрой,
И люэсом от сексуальных дотошностей.
Но быт, обман! Унизительно именно это!
Здесь безвинная жертва падёт.
Замарается целомудрие.
Девственность с испытаньем придёт,
Скрывая пунцовость тела пудрой.
Маленький мальчик, почти делегат,
Приползёт со шмыгающим носом.
Учёный, партиец, дегенерат;
Старые хрены, большие колоссы –
Все побегут в сокрушеньи души.
«Оставь одежды всяк входящий».
Переполняются этажи
Наказуемыми и подлежащими…
- Ну, конечно, везде сейчас очередь, -
Скажет недальновидный семит.
Он – не масон. Дайте ему по почени.
Или, хотя бы. Уретрит.
Пусть подумает о простатите,
О неродившемся семени в мошне…
А ещё лучше, если вы в ухо ему дадите!
Чтоб ему с баобой спать было тошней.
Ходят, лезут, ищут, что плохо лежит.
Давайте что-нибудь эдак, не так.
Товарищ! Вы – обеспеченный жид.
Вот тебе мой заскорузлый трипак.
Невинная жертва… Слышите, в небе
Плывёт стая? Крыльями машет?
Голос стаи – песня о хлебе.
Даже волчина серая скажет.
Вот она – группа с отличной чертой,
Социология-проститутка –
Достойно изучит, поставив в строй
Безвыходно-гадских, болезненно-чутких.
Но жертва! Это, точнее, крик
В зрачках. Тишина звенит безнадежьем.
Ясная мысль, что всё как прежде,
Но, тем не менее, это тупик.
Хочется избавленья, смерти.
Бежать из мира. Верьте мне, верьте!
Забыться. Стыдно в глаза смотреть.
Что останется умереть…
- Сними штаны. Покажи, чем болен.
- Я стесняюсь.
- Было б на что смотреть.
- Но всё-таки.
- Будь спокоен.
Каждый может вдруг натереть.
Я не видел, как врач, чудес.
Но в жизни с ними встречаюсь часто.
Покажи. Не думай, что там люэс.
Это, поверь, не настолько часто.
Я лишь врач.
А не сборщик долгов.
Не иначь
Мой белый покров.
Овладела бытовуха, но так
Не оставлю болезни.
Мне жаль, а милосердие – факт;
Хоть ты тресни.
Снимай штаны, я хочу смотреть.
Я увижу всё и скажу: мало тебе!
Ты хочешь, чтоб при бойкой стрельбе
В кабана угодила картечь?
Говорят, как уберечься заразы
Болезней? С жизнью можно расстаться.
Можно надеть перчатки, противогазы,
ВПХР, а главное – не сношаться!
Ты понял мысль мою, приятель?
Я – лучший друг твоих детей.
Видимо,  не осталось людей.
Но кто-то, я вижу, блюёт на скатерть!
Золото накрашенных губ.
Бёдра страшны вихляньем.
Прямые ноги страшней, чем плуг
Изысканий секса. Проклятье!
…………………………………..
Кто-то в небесно-белой одежде
Даст рецепт на выжить. Кабло!
Спасибо. Я верю вечной надежде.
…………………………………
Спасибо, доктор, не привлекай
Тех женщин, с которыми смел.
Я им благодарен. Их рай
Не имел границ. И это предел
Моего понимания жизни.
Моего понимания дней.
Моего… Не забудь, пожалуйста, тиснуть
Благотворной рецептурой своей
,………………………………
Лучше сказать о любви… Но
Где я её встречал? Собственно,
Это враньё, я знаю, должно
Проявиться. Не так роботственно.
Я много мечтал…
Иногда казалось, что  не способен.
Что сильней нет. Но жёлтый оскал
Отрыгивал: «Мальчик, ты свободен».
Почему-то захотелось… Но что я сказал?
Раньше? Это о высшем стремленьи
Чувств к раю. Цимус – это подобно
Полёту. Но птицей не стать в забвеньи!..
Я увлёкся: где моя гниль утробная?
Болят толерантные входы.
Кто ты, безликая желчь толпы?
Курсистская моль? Директор завода?
Где мы?
Кто я?
Кто ты?..


Синеет лицо на глазах.                Фашизм.
Под неоновым блеском.
Люфтваффе – страх.
Пулемёт изрыгает с треском.
Пламя. Привет, фашист.
Может, ты фетишист?

Ощущение скрипа песка.
Но сначала раскрошились зубы.
Потерян напрочь наверняка
В тоннах абонементов рубль.
Сколько истерзано бумаги пером.
Есть вечные, но нет вечных рук.
Закопчу кислые мозги над костром.
Я – уже достаточно дохлый труп.
Каждый раз, вставая на ночь,
Развинчиваются сильфоны.
Но мне не страшны покойные стоны.
Продолжим /я – сволочь/ трупы волочь.
Волосы, когда вы успели вырасти?
Я знал вас совсем ёжиком.
Вас пытали щипцом и ножиком.
Никто не смог бы вынести.
На красном крюке фашизма распят
Многий нужный. Как достать
И распустить свинцовый канат?
Нарезать пуль в горбатых стрелять?
Замарана нация подонками.
Убито доверие большими ублюдками.
Ломаются карандаши в перепонках.
С вертолёта – не менее жутко.
Негр, азиат, европеоид –
Заморожены в слезах маминых.
Могилу гитлер не дороет.
Передаст лопату. За такими не станет.

Слава преподам общественных наук,         Лирическое отступление.
Держащим по ветру нос, словно кукиш,
Не желающие выпускать добычу из рук.
Иначе охотник возьмёт плеть в руки.
Вновь остротой момента упоён.
Шлёт партия чрезмерных испытаний.
Любовь и труд из сердца бросил вон.
С душою свежей падали признаний.
Грязь в порах рук. Изъеденная кисть
Клещами мнёт ключи и сигареты.
Из лёгких лезет гной. А чаще слизь
Стекает в милой родины клозеты.
………………………………….
Рождён прекрасный приказ:
Искать торжественный смысл.
Выполнить высочайший заказ
Ввергнута охренелая мысль.
Группа поиска вышла в ночь.
Но попала в божественный свет.
Палка о двух концах.
- Вам помочь?
- Нет.
Лучше б они родили ребёнка.
Идиоты. Таких заданий
Не сыскать в переулках,
Меж зданий.
Шли бы лучше иметь девчонку.
Всем отходить задами!
Стой! Изменение местности.
Темнеют световые гаммы.
Передать. Поставить в известность.
Меняем программу.
Командор, я еле успел.
Остальные – там, навсегда
Остались. Беда.
/Первые жертвы/ Кто посмел?
Не отступать. Поздно. Глядеть
На передвиженье облака.
Это ещё что за?.. Во, мля, как!
Зелёная смерть.
Кто оставил глаза? Убрать.
Отбиваться, беречь патроны и нервы.
Мы в эпицентре. Радист – передать.
Дело скверное.
Нет нам пощады. Уже я один.
Кто ещё? Все в обители смерти.
Прекрасным приказам не верьте!
Те, кто жив... кретин…

Почему-то сердце до сих пор
Продолжает биться.
Почему ему остановиться
Не прикажет Всевышний? Морг –
Вот место для страха.
Ублюдок, погрязший в прошлом,
Продолжает. Как только можно,
С похотью, вознесённой до паха.
Продолжает… поверишь ли в силы?
Хватит ли духа?
Выпей сточной воды из могилы.
Глина – смрадней, чем грязная шлюха.
Почему-то пресытилась толпа
Отверженностью и простотой.
Толпе нужен тиран? Тяжёлого лба
Давно не морщит Пётр II.
Засветиться и гарцевать –
Предел мечтаний, меняя наряды.
Пользуйся, вольных строителей стадо.
Пользуйся, типа знать.
Семитизмом будет прирастать
Могущество масонства.
Возвращайтесь, прошлые. Ждать
Не перестанут наши посольства.
Всё собирается в кучу. В стаи.
Утомлённая лира не терпит критики.
Обсоси умом аналитика,
Как могущество прирас… тает.

Сквозь листья липы светит огненный шар.
Шевелятся осенние ветви покуда.
Я понимаю, что счастье – это тоже кошмар.
Где найти мне покой, люди?
Солнце светит сильней, хоть всё ближе закат.
Днём по небу ступали брюхатые тучи.
Кто я: чёрный, коричневый, красный солдат?
Кем уйти не больней? Не научат…
Небо кажется серым – так голубо.
Выше труб не подняться! Тяжесть вечного плена
Позволяет ум, честь, совесть, любовь –
Не помнить. Забыть постепенно…
Рациональней завинтить мозги в потолок.
Винт – отличная штука в погоне за тушею мяса!
Может, ты будешь есть моё мясо, дружок?
Слишком ты облицован для этого раза.
Облицовка, дешёвка – достойны друг друга слова.
Наполняй оправданием череп; бывают похуже.
Может, так. Но старуха была права,
Путая с бумажной железную душу.

Культура – это вопрос времени.
Но скажу по случаю вам:
Относитесь культурно к беременным,
И к ледям.
Культура – сильное оружие.
Убивайте всех и везде.
Но учтите, что после ужина –
Сильная резь от ножа в животе.
Культура – очень тонкое свойство.
Примеряй под рубашку и вкус.
Чтобы подлость осталась геройством.
А спаситель был признан, как трус.
Культура – целый пищевой комплекс
Для ума. Хотя его нет.
И каждый дурак, как геббельс, с воплем
Готов схватиться за пистолет.
Культура – это, скорее, микстура
Для сильных мышцами, слабых умом.
И, всё же, почему мы не любим культуру?..

Высветились глаза со свастикой.
Неуправляема медленным ходом
Сила гроба. Смертельная пластика
Вьёт кольца над сиреневым приплодом.
Умер очередной раболепец.
В смиреньи унаследовав дух.
Увы! Ты слышишь? Чей это лепет?
Божественного дитя или шлюх?
Смерть торопится, нервными пальцами
Не попадая в гнездо для ключа.
За ней – погоня. Модно удавится
Каждый. Иль примет роль палача.
……………………………………
Летом празднуй влагалище моря.
Бросься вниз головой. Мефисто
Поможет тебе со дна. И более
Ты не попросишь сжечь себя в листьях.
Зелень бьёт по глазам. Резко
Солнце жжёт обезумевший мозг.
Заткни пасть окна занавеской.
Возбуди к любимой свой мост.
Проходят видения прошлого. Вздох
Вырвется не нарочно, и, прямо
Перед тобой, разверзнется яма…
А-а! Не-ет! Где я? Ох!..

На липкой поверхности цинка
Отпотела серебряная роса.
В дерьме разбухает чья-то личинка.
Меня уверяют – взойдёт стрекоза.
Я люблю тошнотворные росты.
Пусть рождается свежая дрянь.
Это прекрасно, особенно /глянь/,
Когда обрастает спелой коростой.
Пыжится в родах всякий урод.
Но не всяко прекрасное всхоже.
Я восхваляю эпический род,
И перерытые язвами рожи!


Кровь после бритья.                Смерть.
Кремом заполнит быстро
Нижнюю часть лица. Ведь я
Играл напоследок Ференца Листа.
Но придаёт ли блеск этот,
Мной воссозданный, знак
Любви? Трудно сообразить напоследок.
Но хочется верить, что именно так!
Прощай, с короткою стрижкой.
Нижняя часть лица, где губы.
Кажется, ты родилась мальчишкой
С женским телом. О, как это грубо!
Вспомнить мне гораздо важней.
Чем забыться, пугаясь смерти.
Смерть – начало. И чем скорей
Начало, тем дальше конец. Поверьте.
Серым пунктиром сознанье
Пошло. Видимо, не вернётся.
Видимо твоё белое платье.
Нет, не твоё. Это саван шьётся.
Стыдно быть без костюма.
Их обычай меня раздражает.
Я уже просто не знаю,
Как воспринять столь тонкий юмор.
Согласитесь, меня понесут.
Недолго, но всё же.
Здесь не только внутренний суд,
И внешний. Почему я встревожен.
Нижняя часть лица покрыта
Тряпкой. Ты не смогла бы понять.
С их стороны бесчестный выпад.
Куда ты будешь себя подставлять?
Не смыта кровь. Но сцеплены зубы.
Не терпит пошлость изнеженный труп.
Снимает саван со всех, кто люб.
И надевает всем, кто не любы.
Снова, снова вдвоём:
Я и мир. И ты. Молитва
В горле напомаженной бритвой
Торчит. Где твой дом,
Где твои загорелые ноги,
Где твои родители – знаю.
И потому с тобой гуляю.
Что можно, к счастью, немногим.

Как-то всё глупо.
Щемит сердце боль.
В тёплом мусоре плавает моль.
Харкаюсь почти без звука.
Сплёвываю. Слюна
Тянется тонкой нитью,
Со сгустком на конце. I need you,
Сучий коготь. Юна…
Не заменить молитвой
Физику естества.
Упали слюни. Смочилась листва.
Кровью после бритвы.
Свежо. Плавают паутины.
Плавают тени перед глазами.
Плавают вдалеке дельфины,
Приглашая: «Плывите с нами!»
Я поплыву. Через мгновенье,
Омываясь в кровавой пене.
Уплываю у смерти в плене.
В умерщвление… В дохновенье.

Расцвело всё.
А я чувствую – всё пропало.
Я имел её.
А она шла, да упала.
И нет теперь ничего,
Что могло бы меня утешить.
Горько, я б убил и его.
Но, милый Кеша,
Какой ты дурной на вкус!

Много фамилий расшвабрилось в ряд.
Огляди суету окончаний.
Слишком страшны. Наливаю яд,
Чтоб выплеснуть, не дождавшись признаний.

Имплантация коренного зуба.
Дайте трупный материал.
Недвижимо встану. Любо
Взирать предсмертный оскал.
Волшебный зуб вырван. С корнем.
Побежал запах по носу.
Промах. Хруст. Но и это не вспомним,
Как ошибку нетленного Гомоса.

Простота в завываньи чиста.
Зову золото струн.
В чашу серебряных струй
Из трупа вызываю глиста.
Глист убаюканный, матово-белый,
Сверкает в солнечных бликах.
Раскрывает рот и, смело,
Рвёт тишину венцегрудым криком!
Мой кольценосный, ты не смирён,
Слушайте его чудо-звон.
Каждое слово – кладезь.
Нимфой брызжет вспоротый слог.
Не обернись – подкрадётся сзади.
Кто б этим ведать мог.
Преодолей себя.
Преодолей цепи двуличья.
Перенаследуй богатство птичье
К червю. Ведь это не зря?

Заботлив ужас к трусам.
Поддерживает в трусах страх.
И бегство не предстанет обузой.
Стукач прославлен в веках.
Чем заплатить диктатору вам?
Неоценимы детекторы лжи.
Лучше убить и воздать по словам.
Народ – легенду твою расскажи.

Смерть довлеет. По крайней мере,
Бессильна не довлеть. Надо всем.
Извиненья приносит. Ждёт и верит,
Что потечёт бесконечный крем
Из пакета кондитера. Часы бьют раз.
Затем ещё. За стенкой тоже
Кого-то бьют. Кричит пелиаст.
Не переставая, смеются в ложе.
Не собирайте себе сокровищ на земле.
Где моль и ржа истребляют. И где воры
Подкапывают и крадут. Где
Плавной походкой ползут сутенёры.
«Красота – это истина!
А истина – это красота!»
Сьюз, шлюха, где твоя высота?
Bravissimo!
Сверхдуша, пол и характер –
Истина – это то, что существует.
Вы слышали шум дождя? Как-то
Приходится верить в то, что рисует
Невежда. «И понесут тебя на руках,
Да не преткнёшься о камень ногою своей».
Слишком непригляден животный страх.
В полировке щипцов – затылки детей!
………………………………………….
Да ты курила? Бухала? Ела
По ресторанам? И просишь пощады?
У меня?  Как о таком думать посмела?
Лишь часть себя отдаю в награду,
На земле, за труд. Я не вижу радость
Бытового кайфа. Хочу и злюсь.
Не водите старую женщину за нос.
«Я вас ревную – это плюс!»
Брось светлый луч протеста.
Души прекрасные порывы.
Грудь разрывает с криком и треском
Гордость за спасённого сына!
Но ты умерла минутою позже.
И сын твой умрёт через семьдесят лет.
Какая разница? Вам вечности нет.
Чем больше живёшь, тем горше.
……………………………………
Как поживаешь, Сьюз?
Крепок ли чай, которым ты моешь горло?
Крепок ли кофе? Крепок ли твой союз
Со всем, что достаточно хочет и голо?
Смерть пробуждаешь ли? И должный ли голод
У молодых? Или тех, кто молод?
Лёгкий шелест бронированных покрывал.
Со свинцовым отливом цинковый гроб.
Ты ищешь? Да, он здесь пролетал.
Из него выливался смердящий сироп.
Пролетая с севера на запад.
И, обратно, с юга на восток.
Неопределённо белой лапой
Прибирает всех, ушедших в срок.


Человечество имеет достояньем                Человечество. Уроды.
Высшего порядка совершенство.                Хор земной.
Суть уродство! На эшафот покаянья
Восходит в терниях наше блаженство.
Сколь многообразье музыкальных
Интонаций по землям и материкам.
Столь множество извивов бронегальных
Мы можем приспускать на землю вам.
Ох, эта высота. Она беспечней мысли.
Стремительней пришельца. Больше, чем легенда.
Из тех высот нолём никто не вышли.
И единицы лишь ручаются патентом.
Петух без клюва… Единственная дочь
Отгрызла клюв передними резцами…
Но перья из крыла есть. Есть и ночь,
Чтоб белые листы заполнить чудесами.
Не прихожу к красивости, к правильности.
На чистом фоне музыки не чту игривости.
Моё предприятие не знает рентабельности.
С разбитой соскою не до красивости!
Глупость всех наций – в разобщённости.
Но им не срастить никогда пуповины.
Болезнь, смертельная от обречённости,
Раздавит великое подобье скотины.
Искривлены все части тела:
До сверххимической неопознаваемости.
Злоупотребление – бред! Дезденелло!
От петушинности до попугаенности.
Человечество – уроды.
Хор не небесный. Хор земной.
На хрен ли им вознесться в небосводы?
Их таинство – навозный вкус дурной.
К тебе, к Элизе, к новым впечатленьям.
- Скажи, что ты хочешь, козёл несчастный!
- Хочу отдаться своему воображенью.
- Возьми меня.
- Как часто?..
На каждом квадратном метре площади
Меня поджидает толпа как жена.
Но вы, как поэт, похвалиться не можете,
Что вас заучила наизусть страна.
Нет, это начертано другим мирам.
И никто из живущих меня не внемлет.
Не переварит, впрочем, как и мертвецам
Тяжело представить несуществующие земли.

На кресты летят Соловецкие чайки.
Карелия, Калерия, истерия, мистерия.
Сапоги до дыр. С мертвеца куфайка.
Memento more, сибирская прерия.
Где ты? Я не был и близко к тебе.
Не рассмотрю на карте сквозь лупу.
Не издевайся, лучше убей.
Не выношу алюминиевость супа.
Запахом этих умерших подошв
Можно заразить океаны.
Нож – для иуды, в подарок всем – нож.
И себе пощады просить не стану.
Тонок подход к различного рода
Конструкциям.
И, всё-таки, я выбираю урода –
Продолжателя половой реституции.
Этим подчеркну, что не троцкист.
Не ретроград, лишь чуть консерватор.
Но в том, что мараю девственный лист,
Мысль строю в надежде на инкубатор.
Родина, полная слёз и гумна.
Необъятней столичного ватерклозета.
Могучей дебила Франкенштейна. Раздета,
Разута, разрушена. Вот это страна.
И здесь есть где прорасти умам,
Величиной со слоновью грыжу.
Блюминги, слябы, Урал, шлак, шлам
И коксик. Я рад, что вас вижу.
Этого нигде в мире не испытать,
На протёртой до плеши собственной шкуре,
Красного флага задубевший сурик.
Андреевским стягом крепчать.
Игорь, Ольга, Святополк, Святослав –
Наша история – тысячелетье.
Мы – варвары. Несомненно, он прав,
Готовый на горло захлестнуть петлю.
Пенька – к чёрту. Дай пожилистей сталь.
Из бесконечных тонн на разрыв.
Просрочена проверка. Ах, как это жаль!
Вдруг он не выдержит бешеный взрыв
Моих эмоций, налитых кровью в глазах.
Моих амбиций, воспитанных в поколеньях.
Какое невостребованное воскресенье
Я проводил на постах.
Членпартбюро, членпартбюро.
Организация масонского камня.
Знамя, что кровь. Звёзды троцкого.
Деда бронштейн – коминферно выдай звонка мне.


На третий лист не шкильнуть папирос.        Ситуационные комедии.
Каторжанина скомкано дело.
Мелким почерком дописан допрос.
Обвинение обледенело.
Я распрощаться с жизнью горазд.
Некому дурня к стенке приставить.
Из голубых миров пять белых фраз.
Искры задуто с шипением пламя.
Рационально, под стать жиду
В розовых перьях, сусальном золоте;
Я погранично со смертью иду.
Ветрено, жизнерадостно, молодо.
Нет предела безмерных похвал.
Душа поражена нетленностью фонда.
Офорт шесть на восемь мизерно мал.
Как карлицыно платье на ком-то.
Окольцован с феей из ведьм.
Темперированно, по пунктам,
Нарастает цивилизованный смерд.
Целясь в сверххрустальность в секунду.
Мяч, весь в синих цветах. Нарисовано
Под впечатлением погребальных звуков.
Царство, где я попал, заколдовано
Какой-то особенно сильной сцукой.
Арфа контачит с губной гармошкой,
Вызывая утробные толчки и рефлексы.
Где-то рядом я торговал с морошкой.
Это не помогло даже пленом и плексом…


Мы называем себя роками, поскольку                Роки, черти.
Не видим приятности зваться чертями                Хор неземной.
Всегда. Есть предел лицемерию. Только
Это лучше, чем прослыть пустяками.
В одном лице вершить добро и зло, согласись,
Непонятно многим. Спросят, зачем же
Нужно раздваивать прихоть? Но как вознестись?
Не содеяв грех – не очистишься. Меньше,
Чем на небо, мы не согласны в помыслах
Своих. Но как, согласно законам природы,
Обойти борьбу противоположностей? Кроме злых,
Существуют иные скверны. /Всё – для народа./

Меня призвали к барьеру.
Показали, в кого надо стрелять.
И я выстрелил. Не сильно, но в меру.
Достаточную, чтобы им показать
Свою злость, своё «я», своё право.
А вышел, действительно, промах.
Они, в своих мрачных духовных хоромах,
Заперлись. Не претендуя на славу.
Я остался один. Этот период
Мной и водкой отмечен сполна.
Но время упущено. Железное трио,
А, может, квадрат – распался со мной навсегда.

Вверх, по невидимым тропам,
Я шёл. Устилая дорогу живым.
Оно ж расцветало. Как-то особо
Вдруг затосковал. Вдруг стал один на один.

Побеспокойся ещё раз о моём здоровье.
Измучилась жизнь со мной и ушла.
Я целовал твои бёдра со зла.
Но вспомни, какой ты дышала любовью.
В том, отдалённом, будущем для
Тебя найдётся немало языческих мест.
Недаром каждый второй умолял
Лечь, чтобы найти свой жизненный реестр.

Отверстый гроб мне подарен вчера.
Сегодня я воспарил душой.
Сегодня ж предстать предстоит пред тобой.
А завтра гореть в середине костра.
Я знаю свой путь на все года.
И их бесконечность нельзя уберечь.
Но эта скорбь – лишь моя беда.
Хоть, может, кого-то нашла моя речь.

Из ноздрей трупа струятся черви.
Поток ужасен. Уйди вовремя.
Не лезь в падаль с стремленьями добрыми.
Всё равно ты не будешь первым.

Ты потерял страх…
Я убью тебя, если встану.
Закован смертью в железных снах.
Мне ведомо, где нирвана.
Ты потерял страх.
В моём плене. Союз
Не будет существовать, ах!,
Если я разорвусь!
Вздымлюсь великаном зла.
Затопчу кольценосных червей.
Выну из жертвенного костра
Души. Вызову тысяч чертей.
Запруди впадину красным глазом.
Забурли кровяная река.
В жутких схватках поэма экстаза
Высосет голову старика.
Ты потерял страх?
Но известен предел.
Наперёд начертано. Прах
Закружит из смердящих тел.
Бойся жить! Тщиться рядом!
Не убить меня – твой конец.
Наоборот! Прости, отец,
Так надо…
Ты обретёшь страх.
И тогда я умру вместе.
Их двух уготованных плах
Выберу, на которой крестик.
Безбожный умрёт.
Конец света задует порог.
Самый безбожный умер. Не тот,
Кто убийца, но был как рок!..


Неудовлетворённость, право, вздорная штука!   Великие,Чудовища.
Удовлетворение во время свершения                Хор неземной.
Сокрытого мраком акта в воскресение,
Понедельник, вторник и так далее. Мукой
Беспредельного зла обернётся пространство
Событий. Встань, если свинец пролетел,
Не задев твой висок, в воду. В царство
Чешуёй покрытых девичьих тел.
Там, видел ли ты, находясь в безграничном покое,
Стоят, сидят, лежат; умные вечно: старцы,
Младенцы. Шевелит неповторимой ногою
Дева семнадцати лет. Их – тринадцать
Всего на дне. Редкой россыпью в мировом океане,
Плавно покачиваясь на волнах,
Существуют. Жаль расставаться с ними. Нами
Не придумано более сильно. Страх
За красоту, утерянную; или желаемое,
Выданное за действительность, девственность.
Море – их космос. Чудовищами залаем
На равнодушную непосредственность.
Невесомость непередаваема брызгами строк;
Чернильными пятнами на вшивой бумаге.
Звёзды, упавшие в воду, не дают росток
Великолепных соцветий. Созвездия на Зодиаке
Сошлись распить драгоценную плазму.
Не проливая слёз. Сошли воды, и теперь
Страшно родить. Великий хирург твои спазмы.
Потуги, старанья выбрасывает за дверь.
Голость вызывает у логики отвращенье,
Которое побороть не в силах море.
И космос. Скальп великого хирурга движенье
Ищет в животе. Предчувствуя горе.
Осталось немного мгновений, когда решится
Проблема, волнующая веками припадочных
Даунистов. Умрёт или всё же родится?
Она, прикрываясь бессмертьем загадочным,
Подаренным дьяволом, улыбается под
Наркозом. Каждый, связав с ней жизнь – идиот.
Невозможен союз неравноценных качеств.
Даже через любовь. Но истина эта спит
И видит глупые сны. И поэтому начисто
Отброшена. Так какого она чёрта родит?
Полубога? Полузверя? Получеловека?
Какую форму примет это ущербное
Слияние души? Калеку
Или смерть… Наверное…

Кровоизлияние третий час,
Извращаясь, находило пути к свободе.
Мало кто полагал о последствиях в этом роде.
По крайней мере, из нас:
Опытных, трудолюбивых хранителей
Чистоты. Кончались марля и вата.
Кончалась воля. Смешная нерешительность
Начинала на нервы действовать. Непосильной платой,
За весь опыт подобных вмешательств,
Ложилась на нас ответственность. Жаль, что
Не успели вовремя предупредить. Вещатель
Слишком долго застёгивал каракулевое пальто,
Надевал шапку, перчатки, очки, шарф.
Видимо, не зря. Ему от этого только свободней
Станет дышать. Он в расчётах был прав.
Она перестанет дышать сегодня.
Смилуйся ты минутою раньше над жертвой,
Просящей жить! И, теперь уже синеющие, губы
Можно было целовать взасос, как в первый
День свидания. Вспомни, как любо!
Останься один навсегда! Веление
Однозначно для исполнившего весомый грех.
Взяв на душу великое, сокровенное,
Неси, не расплёскивая, сгибаясь, за всех.
……………………………………………….
Станет нам – бесполезно убившим время
На спасение предначертанной тобой женщины.
Так – из лучших – поступают со всеми.
Одна радость, что их достаётся всё меньше нам.
Не потому, что убийств великих становится
Меньше. Меньше становится великих.
Кровоизлияние превозносит всё чаще любовниц.
Перерождаясь постельной реликвией.
Ещё одна истина брошена на съеденье
Покрытым струпьями блохастым гиенам.
Смрадные пасти плескают слюну по стенам
Неповторимой души. Откровенно.

Сколько страшных умов собралось
В одном, казалось бы, малом месте.
Но место то бесконечно, как злость.
Приятно думать, не как о лести.
Лучше врагов надавить в вино,
И дать другим врагам выпить яд.
Но, видимо, нам не все простят
Преподнесённое это дерьмо.
Таких я не поглощал напитков.
Каких я только не поглощал!
Но мочусь не очень светло и жидко,
Хотя никто не зовёт это «кал».
Много дней в году
Световых - немного.
Черти не летят.
Просим дать огня.
Всё равно приду
Злыднем в синагогу.
Это, как парад,
Скабрезность моя.
Святославских огней нагасили.
Нет патронов и порох иссяк.
Я стою, в отношеньи к могиле,
Головой наискосяк.
Пушек гром, цветов затменье,
Град толстушек с пирожком.
Это брызжет моё поколенье
На засунутый взад совнарком.
Если хочешь быть великим,
Позабудь есть, пить и спать.
После смерти тебя станут психи
У лодыжек и икр целовать.
Наполните чашки голеностопные.
Выверните коленки назад.
И мы поскачем, кузнечиком топая,
В рай земной, так похожий на ад.
И величье писанины,
Постановок, злобеств дня,
С фаворитами Екатерины
Приравняет и тебя.
Ты, как мы, вольёшься плавно
В, выше неба, наш отряд.
Через трупы друзей – это главно –
Переступишь: утвердят.
Вера в этом
Вера в том
Персонально
И нетленно
Здесь поэтом
И скотом
Можно быть
Одновременно…


Присядь отдохнуть на колени.                Верёвка, Мыло.
Я освящу вчерашний сон.
Безнравственность сонных впечатлений
Найдёт жизнь в сердце твоём.
Только не сочти сумасшедшим.
Лучше нареки влюблённым.
И тогда сберегу от стонов.
Ужасов, случайно забредших.
Но не смогу сберечь от желанья,
От подарка. Роскошного тела,
Предлагаемого в очарованьи.
В первый раз /мне/, может, несмело.
Главное, вовремя оглянуться
На содеянное в равнодушьи.
Чтоб собой не ужаснуться
Беспочвенно. Что всё же лучше,
Чем бег времени вспять
Оборачивать. В поисках жертв.
Будет жизнь насмерть стоять.
Мендельсоном грянет оркестр.
Тянет палёным от белой фаты.
Чувствуй: твой костёр не страшен.
Если, к счастью, выжила ты,
Значит, мир не настолько продажен.
Можно всё забыть и уснуть.
Внимая сонных впечатлений.
Но, сейчас, присядь отдохнуть
На колени…

В конце коридора появился он.
Вместе с вопросом в глазах: где боль-то?
И ещё: бывает ли стабилитрон
На один и два вольта?
Сцедив вопрос сквозь линзы,
Он вперил в дверь взгляд свой.
Дверь пошла, открытая им же.
Там – тишина. Вопрос: где пьянство?
Задрожали скулы стола.
Посыпалась лакированная бумага.
Приходила лядь, но она умерла.
И ещё какая-то, из сто четвёртой, собака.
Ладно, сочтёмся, подумал мозг.
Опустив на стул седалище.
Он всверлился в новый вопрос.
Что голове? Ей лишь дай ещё.
И, так, бесконечным идя коридором,
Он строит в мозгу бесконечный тоннель.
Май. Давно позади апрель.
Июнь – скоро.
Нет выхода из временных пут.
Не изменить без года неделю.
Оттого мозг-мыло свернулся в жгут,
На котором осталось подвесить шею.


Из скомканной пачки, в теченье минуты,                Пьедестал.
Летит сигарета в висок.
Жизнь отдалась, но за волосок
Зацепилась. Четверо суток
Не прошло с поры последней жалости.
Мало нужно времени, чтобы
Восстановить предмет пьедесталости.
Продукт преклоненья. Не снимая пробы
С варева тяжёлых слов.
Подскочила температура во рту.
В противовес холоднеет висок. Любовь –
Бесформенная чушь – в глубоком тылу.
Всё спрятано. Жду наступленья
Со стороны врагов.
Со стороны смерти, сомненья,
Ночи. Без тяжёлых слов.
Иначе сомкнутся мои редуты.
Прах замажет фрак.
Из скомканной пачки, в теченье минуты,
Летит сигарета в такт.
Но назвать силу приличным делом
Мне с рожденья претил язык.
Лучше удовлетвориться расстрелом,
Чем выбить поганый клык.
И расстрел приблизился на мгновенье,
Как только его назвал.
Одного боюсь: каким впечатленьям
Вас вверяет мой пьедестал?
Мой пьедестал глубоко рукотворный.
Он стоил кровавых ран.
Кровавых лет, бессонниц, снотворных.
Он не был придуман сам.
И мой он только затем, чтоб легче
Обмануть случилось себя.
Но знаю: сине-зелёный чепчик –
Это любовь моя!..


1. Но, чу! Машины быстро зашумели по полям.
Опять по тьме ночной, собака, шляться.
Деревня-а! Тут! Зараза! Стыд мне! Срам!
Ах, неразборчиво! Не отстираться.
Событийности ряд пропал.
Смешалось пшено с осколками.
С корабля не попасть на бал.
Разве с трёхлетками-тёлками.
Были когда-то и мы русаками!..
В рыжей броне, шесть ножищ золотых.
Что ж это время поделало с нами?
Пара гнедых, пара гнедых…
Вышел вперёд таракан-альбинос.
Даже своим – омерзительна личность.
Бледный, поганка, как смерть. Длиннонос.
Красносмородинновые глазищи.
Бабка мокрица – куда, как милей.
Меньше страшна обтекаемой формой.
Эта же гнида – чистый Кощей,
После медицинской реформы.
Он – воплощение всех болезней,
Обличённое в видимую конструкцию.
Бледная спирохета полезней,
Чем эта вот, медицинская, конституция…
На другом языке: я талантлив в пении,
Но не в песне. Нет в ней моей души.
За квартиру набегает пени.
А чинуши разворовали гроши…
Выйдешь в Русь, мелькнёшь на опушке. На!
Соловья тебе до самых ушей.
Я Лермонтова Мишу люблю больше, чем Сашу Пушкина.
Миша на десять лет живей.
- Продать можно всё. Но предать!
- Перестаньте петродворцать.
- Я – добровольный…
- Вы – уволены.
- После реформы…
- Школьной?
- Нет, но…
- Это – к фортепьяне Сониной!
- Идите вы сами к Кончаловской!
- Пошёл к Эльдару!
- К графьям Воронцовым, к Пиотровской,
К Бернаре Шоу и Сару Бернару!
Да-а!.. такое оскорбление смывается только кровью.
Изобличим нахала, дадим по физиомордии.
За растление со взломом и прочие оргии,
Устраиваемые наравне с Любовью.

2. Жёлтого продажного цвета
Распустился нарцисс.
Я покупаю его, но это –
Для одной из любимых крыс.
Что я делал? Виновна ли лядь?
Со стыдом и смехом кретина
Вспомнил, как хотел доказать,
Что я – из сто пятой мужчина.
- Достать в три часа!
Достать подлеца!
- Но я – лишь добровольный
Из Петродворца.
Подойти, наклониться в Балтику хочется.
Вглядеться в холодные глаза святыне.
Что там из штанины волочится?
У вас, женщина, кроме курева, что есть в штанине?..
Слита скорбь. Через край. Немного.
Высох пот со лба. Мёрзнут кости.
По аллее. Вижу чёрные ноги.
Пьедестал в треуголке с тростью.
Вперил взгляд задумчиво-грозно.
Замер в длящемся миге философ.
Кронштадт – дальше. Увидеть сложно
Из-за мокрых построек остров.
Современный мыслитель глубже.
С кем ты – он не знается с теми.
Он заперся на Невском в платный нужник,
И шьёт строгость конструкции к партийной системе…

3. Закатывалось солнце.
Уступая место. Темнота ближе
Сердцу. За дверью, возле оконца,
Играл ребёнок. Скорее громче, чем тише…
Ты мне очень напомнил
Одного школьного знакомого.
Не думаю, что это сравнение здорово.
Но от этого не меньше весомое.
Раковина рядом. Отчего не рыгнуть?
Я хожу, запахнувшись. Прикрытый трусами.
Видится шторма медузная муть.
Алый ботик с заштопанными парусами.
Не люби, а любим будешь?
Ну, вот я и не люблю жить.
Продолжаю по инерции длить
В макраме. Именуемом «люди»…
Бред навеян часами безделья.
За пределом истлевшая совесть
Распята на банном полке. Похмелье,
Поэма, пьеса, повесть…
Конец всему. Но где начало
Передряг? Душевное спокойствие
Лишь ночью. Домыслие обнищало.
И, вместе с ним, исчезло довольствие.
Сижу с голодными глазами
И сытым желудком. Набит сладостью.
Укутан единственными трусами.
Чувство не испорчено радостью.
Что-то чистым мерцает в картинной раме.
Мне её не достать… слеза!
В коридоре стучат сапогами.
- Кто здесь кричаллл!?
- Я – добровольный из Петродворца!
Я готов отдать Самсону в фонтане
Штаны: свои, и !
Но кто-то разлил слезу на раме…
Это – твой измождённый пьедестал!
Где ещё жизнь для второй смерти?
Я б его и до гроба узнал.
Его наброски на каждом мольберте.
Но ты ли художник, спящий с женой,
Находишься в непременном мраке?
Оставь её пальцы! Идём со мной!
В комнату сто четыре – к собаке!

- Конец произвольный.
- Произвол без конца.
Ведь каждый - Добровольный.
Из Петродворца!..

                CODA.


  печать  22.15.08.04.07.21.Р.Х. КЕН