Великому Жан-Жаку Руссо. Письмо V. К Юлии

   Боже всемогущий! Ты даровал мне душу для страданий. Даруй же мне душу для блаженства!
Любовь, эта жизнь души, явилась поддержать её слабеющие силы – для прекрасного совершенства.
   Невыразимая прелесть добродетели, неописуемое очарование голоса любимого существа,
блаженство, радости, восторги, – о, как метко разят ваши стрелы, как от ангельского божества!
Кто устоит перед ними!?  О, как справиться с потоком хлынувших в моё сердце упоительных радостей!
О, чем искупить тревогу робкой возлюбленной моей!
    Юлия… нет – моя Юлия!.. – на коленях! Моя Юлия проливает слёзы!..
Та, пред кем должна благоговеть Вселенная, кто прекрасней, чем грёзы,
умоляет человека, обожающего её, не оскорблять её, не бесчестить себя самого.
Если бы я мог сердиться на тебя, я бы рассердился, ибо твои опасения нас унижают,  но наша жизнь не для того!
     О, чистая, небесная красота! ты должна лучше знать, в чём власть твоя.
Я без ума от твоих чар именно потому, что в них отражается вдыхающая в них жизнь твоя чистая душа,
и на всех твоих чертах лежит её божественная печать. О, как же ты прекрасна  и хороша!
    Ты боишься, что уступишь моим домогательствам – чувство странное, удивительное,
но каких домогательств опасаться той, кто может внушить лишь чувство благородное и почтительное?
Да найдётся ли на земле такой негодяй, который осмелился бы оскорбить тебя с твоей красотою?
Позволь же, позволь мне насладиться нежданным счастьем — быть любимым, любимым тобою…
   О, что пред этим власть над целой Вселенной, 
Бесконечное число раз готов я перечитывать дивное письмо, написанное тобой, –
любовь и все чувства как бы выжжены огненными буквами в нём, я на него гляжу
и, несмотря на сердечное волнение, с восторгом вижу,
как в благородной душе даже самые пылкие страсти
принимают небесный облик добродетели… Теперь всё в твоей власти!
   Только изверг, прочтя твоё трогательное письмо, злоупотребил бы твоим состоянием
и выказал наглым поступком своим глубокое неуважение к самому себе таким  злодеянием.
    Нет, дорогая, нет, возлюбленная моя, верь своему другу – он тебя не обманет, ожиданий твоих.
Пускай навсегда я утрачу рассудок, пускай всё растёт смятение чувств моих,
отныне ты для меня не только самая желанная, самая родная мне одному,
но и самая запретная святыня, когда-либо вверенная смертному.
    Моя страсть и её предмет навеки сохранят незапятнанную чистоту.
Перед посягательством на твою целомудренную красоту
я бы сам содрогнулся сильней, чем перед гнуснейшим кровосмешением любым;
и рядом со своим возлюбленным ты в такой же безопасности, как рядом с отцом своим.
   О, если наедине с тобой счастливый возлюбленный хоть когда-нибудь забудется, – значит, у возлюбленного Юлии низкая душа таится!..
Нет, если я отрекусь от любви к добродетели, я разлюблю тебя и хочу, чтобы ты этого не забыла;
и ещё я хочу, чтобы при первом же безнравственном поступке ты меня разлюбила.
    Успокойся же, заклинаю тебя во имя нашей чистой и нежной любви, которая нежней, чем на небе;
она – залог своей сдержанности и уважения к тебе.
Ты за неё в ответе перед нею же самой.
Зачем ты простираешь свои страхи дальше, чем я свои помыслы пред тобой?
    О каком ином счастье мне мечтать,
если моё сердце едва вмещает то, которым оно сейчас наслаждается и будет в нём витать?
Мы оба молоды, это правда; мы любим первый, единственный в жизни раз, 
и нет у нас никакой опытности в делах любви в этот час:
да, но разве честь, руководящая нами, может указать нам ложный путь ненароком?
Разве она нуждается в том сомнительном опыте, что приходит с пороком?
Быть может, я и обольщаюсь,
но мне кажется, что в глубине моего сердца живут самые честные чувства. Я за них ручаюсь!
     Я вовсе не гнусный соблазнитель, как ты в отчаянии называешь меня, –
я человек простодушный и чувствительный был всегда и буду впредь,
я прямо высказываю чувства свои и не испытываю таких чувств в отношении тебя,
за которые должно было бы краснеть.
   Одним словом, ненависть к преступлению во мне ещё сильнее, чем любовь к Юлии.
И не знаю, поистине не знаю, как совместима любовь, внушённая тобою, как изумительное обаяние,
с забвением добродетели, как может человек непорядочный почувствовать всё твоё очарование.
Чем более я тобою очарован, твоим чувством любви,
тем возвышеннее становятся все чувства мои.
   Прежде я совершил бы любой добрый поступок во имя добра, не жалея себя,
теперь же я совершил бы его, дабы стать достойным тебя.
О, прошу, верь страсти, которую ты мне внушила и облагородила собою!
Знай, я обожаю тебя, и этого довольно, чтобы я всегда чтил сокровище, доверенное мне тобою.
   О, какое сердце будет мне принадлежать!
Ты ведь чувствуешь, что истинное счастье для меня и для тебя, чтоб нас наслаждать, –
честь того, кого любишь, торжество любви, гордой своею чистотой, чистейшей среди всех!
Cколь ты драгоценнее всех любовных утех!

Жан-Жак Руссо. Юлия, или Новая Элоиза. (Отрывок.)
ПИСЬМО V. К Юлии.
Боже всемогущий! Ты даровал мне душу для страданий. Даруй же мне душу для блаженства! Любовь, эта жизнь души, явилась поддержать ее слабеющие силы. Невыразимая прелесть добродетели, неописуемое очарование голоса любимого существа, блаженство, радости, восторги, — о, как метко разят ваши стрелы! Кто устоит перед ними! О, как справиться с потоком упоительных радостей, хлынувших в мое сердце! О, чем искупить тревогу моей робкой возлюбленной! Юлия… нет — моя Юлия!.. — на коленях! Моя Юлия проливает слезы!.. Та, пред кем должна благоговеть вселенная, умоляет человека, обожающего ее, не оскорблять ее, не бесчестить себя самого. Если бы я мог сердиться на тебя, я бы рассердился, ибо твои опасения нас унижают. О чистая, небесная красота! ты должна лучше знать, в чем твоя власть. Я без ума от твоих чар именно потому, что в них отражается чистая душа, вдыхающая в них жизнь, и на всех твоих чертах лежит ее божественная печать. Ты боишься, что уступишь моим домогательствам, но каких домогательств опасаться той, кто может внушить лишь чувство благородное и почтительное? Да найдется ли на земле такой негодяй, который осмелился бы оскорбить тебя?
Позволь же, позволь мне насладиться нежданным счастьем — быть любимым, любимым тобою… О, что пред этим власть над целой вселенной! Бесконечное число раз готов я перечитывать дивное письмо твое, — любовь и все чувства как бы выжжены в нем огненными буквами и, несмотря на сердечное волнение, я с восторгом вижу, как в благородной душе даже самые пылкие страсти принимают небесный облик добродетели… Только изверг, прочтя твое трогательное письмо, злоупотребил бы твоим состоянием и выказал наглым поступком своим глубокое неуважение к самому себе. Нет, дорогая, нет, возлюбленная моя, верь своему другу — он тебя не обманет. Пускай навсегда я утрачу рассудок, пускай все растет смятение чувств моих, отныне ты для меня не только самая желанная, но и самая запретная святыня, когда-либо вверенная смертному. Моя страсть и ее предмет навеки сохранят незапятнанную чистоту. Перед посягательством на твою целомудренную красоту я бы сам содрогнулся сильней, чем перед гнуснейшим кровосмешением; и рядом со своим возлюбленным ты в такой же безопасности, как рядом с отцом своим. О, если наедине с тобой счастливый возлюбленный хоть когда-нибудь забудется, — значит, у возлюбленного Юлии низкая душа!.. Нет, если я отрекусь от любви к добродетели, я разлюблю тебя; и я сам хочу, чтобы при первом же безнравственном поступке ты меня разлюбила.
Успокойся же, заклинаю тебя во имя нашей чистой и нежной любви; она — залог своей сдержанности и уважения к тебе. Ты за нее в ответе перед нею же самой. Зачем ты простираешь свои страхи дальше, чем я свои помыслы? О каком ином счастье мне мечтать, если мое сердце едва вмещает то, которым оно сейчас наслаждается? Мы оба молоды, это правда; мы любим первый, единственный раз в жизни, и нет у нас никакой опытности в делах любви: да, но разве честь, руководящая нами, может указать нам ложный путь? Разве она нуждается в том сомнительном опыте, что приходит с пороком? Быть может, я и обольщаюсь, но мне кажется, что в глубине моего сердца живут самые честные чувства. Я вовсе не гнусный соблазнитель, как ты в отчаянии называешь меня, — я человек простодушный и чувствительный, я прямо высказываю чувства свои и не испытываю таких чувств, за которые должно было бы краснеть. Одним словом, ненависть к преступлению во мне еще сильнее, чем любовь к Юлии. И не знаю, поистине не знаю, как совместима любовь, внушенная тобою, с забвением добродетели, как может человек непорядочный почувствовать все твое очарование. Чем более я тобою очарован, тем возвышеннее становятся мои чувства. Прежде я совершил бы любой добрый поступок во имя добра, теперь же я совершил бы его, дабы стать достойным тебя. О, прошу, верь страсти, которую ты внушила мне и облагородила! Знай, я обожаю тебя, и этого довольно, чтобы я всегда чтил сокровище, доверенное мне тобою. О, какое сердце будет мне принадлежать! Истинное счастье, — честь того, кого любишь, торжество любви, гордой своею чистотой, — сколь ты драгоценнее всех любовных утех!