Русское барокко

ЗАКЛИНАНИЕ РЫСЬ

сны слов
смыслов лис
с берегов
смыл лист
рек лось
берегись
прореклось
ум рысь
умирись
на миг
сотвори
вериг
в круг прыг
под венец
помолись
чернец
на икон окно
во свят лик
вперись
света блик
заглядись
в ледяное дно
студенца весной
отразись звездой
воротись домой
лось в лес
лис вниз
рысь ввысь
бес брысь
отженись



ГОРОД

палые листья и вялые флаги на фоне асфальта и неба
город другой он как будто бы здесь но мы в городе старом
и от него никуда не сбежать по проспектам забитым машинами
но можно свернуть неожиданно из заурядных маршрутов
по забытой тропе по укрытому в памяти
и такому знакомому вдруг переулку
откуда позволено ясно увидеть пространство
через канал или реку
а там
дивные стены горящих окошек
домов превращённых в ландшафт гением места и времени
подрядчиком бледных пейзажей полночной столицы
неподвластной коррозии каменной кладки
и штукатурных фантазий неведомых издали зодчих
преданной в горсть
содержимою милостью длани
мыслимой веером
и уходящей в закат и рассвет



ДЫХАТЕЛЬНЫЙ РЕГЛАМЕНТ

Вдохновения суть от глагола вдыхать.
Вдыхают извне, выдыхаем же сами
словами, делами и чудесами.

Вдыхающу должно персону познать,
отринув нечистаго, если нечисто,
и если никчемно, и если безчестно,
и если надменно, и если прелестно,
и если в башку барабанит пустую.

Благорастворных воздухов взыскуя,
не отдыхать, выдыхаючи стих,
коий обязан быть светел и тих.



БЕЛАЯ ГВАРДИЯ

мы бредём навстречу ветру
по распаханному полю
словно гири комья глины
в головах свистит сквозняк
через нас несётся время
полуночным эскадроном
дробным рокотом аллюра
расправляя паруса
мы спешим навстречу смерти
по истоптанному тракту
в дымных сумерках тумана
из сожжённых городов
мы идём на встречу с Богом
сквозь распахнутые двери
заблудившиеся дети
безрассудные сыны


СЛОВА

глаголы счастья ловит сеть стиха
где вечное щебечет ветру птица
где золото небес сквозь тень листвы искрится
и еле слышится незримая река
и сути запахов и звуков и цветов
из тайных недр отеческого лона
сплетясь любовью первобытного закона
рождают память тысяч новых слов
и слово слепком чистой тишины
на пепле остывающей строки
ожив как оживают все стихи
от взгляда и касания руки
вдруг станет встречей высоты и глубины
отображённой озером луны



МУЗА ПОСТМОДЕРНА

Музе прелестной вольно
златое перо обмакнуть хоть в сироп, хоть в говно.
Ах, простите, mesdames, –
в сладкий нектар иль в афедрон презловонный,
дабы смысл извращённый
   облечь в словеса утончённы,
      гламурной глазурью покрыв
         и опус округлый скормив
            зияющим ртам интернета
               соделанной из афедрона конфетой,
внезапно явившись наивно раздетой.



РУССКОЕ БАРОККО

Опытной бранию страсти плотския смиряя,
дух человеческий сладостно смыслы вещей обоняет.
Оному духу же вкупе печаль предлежит безпременно,
ибо предел бытию посредь сени земной прозирает.

Тако несмысленным отрокам пестун неспешно вещает,
им словеса к словесам подбирая как бисер отменный.

Время стремниной несётся иль омутом вдруг застывает.
Отроки временем спят, а случается, временем внемлют.



ЧАС ПИК

притёртые одни к другим слова
припёртые в метро друг к другу люди
не могут стронуться и разлепить объятия
в стихах молитвах или меж собой
на наших густо сдвинутых мозгах
на обнажённых лепестках бумаги
скоросшивателем эпох пробиты дыры
в гербарий втиснуты живые имена
одни в толпе нечаянных любимых
где дни упрятаны в грохочущий туннель
где воли связаны отсутствием пространства
там начинаешь уразумевать
что пращуры вменили нам в наследство
оттачивать святую слепоту
винта из хорового механизма
бубнящего суровую строфу
мы рождены чтоб притчу сделать маршем
из тишины погибшей в тесноте
на нашем знамени начертано забудьте
а на надгробиях забудьте навсегда
для созерцательного строя размышлений
о капле радости в отдельно взятом сне
мотает срок вагонных обстояний
собрание подземных молчунов
благоговея близостью неверной
не смея двинуть гордой наготой
на этом слишком длинном перегоне
мы можем вместе помнить и прощать



ЗАКАТ ИМПЕРИИ

история витиевата как капитель романской колонны
сестра её кельтская буквица сплетшая длительность в косу
начало пытается выдать за полную версию повести
о поисках сада забвенного отображённого в парк регулярный
трагичный в симметрии жуткой узоров нелепых растений
фонтанов замусоренных и обветшалых куртин
где время безвыходно за горизонт лабиринтов заросших
и грезит готическим шпилем цеплявшим когда-то небес контрфорсы
вавилонскою башнею третьего храма четвёртого рима
стращая наивных блудниц с переплётов бульварных минускул
надписанных под киноварь грифом перед просмотром забыть
под грифом двуглавым распростирающим вялые крылья
над падалью вежливо сдохшей от скуки
на зрелище рухнувших архитектур
в ожидании встречи



ВОСТОЧНОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ

едва приметно отраженье
творений древних на водах
случайный отблеск на мгновенье
спугнёт исчезновенья страх

и проступает в знойной дымке
манящей сладостью прохлад
на умозрительной картинке
потерянный забытый сад

а море ритмов изначальных
и ветер блудных волн пастух
встречаясь на камнях печальных
рождают пены зыбкий пух

и ложным постоянством шума
и колыбельной силой сна
по-рабски дерзко и угрюмо
эпох смывают письмена

с поэзией стихий не споря
надеются на крепость стен
песчаных замков у прибоя
хмельные дети перемен

но привилегия безделья
сквозь времена почуя весть
кругам печального веселья
о саде грёзу предпочесть



БАРОЧНАЯ ПРЕЛЮДИЯ
Андрею Решетину

имя а может быть это пароль
испытанья готовности сердца
произнести тишину в тишине
и пределы границ отворятся
музыке дышащей и дерзновенной
живописующей звуками
образы горнего мира
и рискующей всем
ради стремления вольного
знать невозможную правду
о здешнем неистовом
веке больных интервалов
и возвещать неизбежную весть
что из пространства ущербного
круга недужных событий
есть ещё выход
в мелодию чистого света
есть ещё вход
на простор настоящего дня



РЕКА

Попробуй не вступить два раза в реку,
где мёд молочный об кисельны берега
волною бьёт,
где папороть-трава в лесистых закутах
цветёт полночным летом,
где басурман-ковёр на бреющем полёте
златые яблочки сшибает слегонца,
где нет ни ворога-хазара, ни полуслепца –
свирепого киклопа земляного,
перун сковавшего отцеубийцы злого,
племянника и первоолимпийца.

Перун, он хоть и полумёртв, ярится,
ещё плывёт задумчивой рекою,
низвержен прободённою рукою.