Влюбленная императрица

               

                Екатерина одна. Фаворит Корсаков входит.


      Е к а т е р и н а. Как почивать изволили, мой друг?       
      К о р с а к о в. Благодарствую, матушка, спал как убитый. Я завсегда сплю хорошо, потому как легкое сердце и всегда весел, один день как другой. Утром проснулся, из головы не выходит мотив – и так захотелось петь! И вы думаете, матушка, я удержался? Какой там! Зачем, думаю, лишать себя удовольствия. И запел во весь голос.. И так это у меня вышло знатно. Даже сам не ожидал. Вот послушайте! ( Поет.)
    
Слабость вся тебе открылась,
Ввергла ты меня в напасть.
Ах, к чему, к чему вселилась
В грудь мою несчастна страсть!

  Хорошо, правда?
    Е к а т е р и н а. Друг мой, с таким голосом вам непременно надобно   петь в нашей    дворцовой опере.
   К о р с а к о в. Вы не поверите, матушка, до чего вчера на балу было весело. Мне Марина Осиповна средь танца шепнула на ухо: « Сегодня ты всех очаровал, Ваня ». Я и сам, говорю, вижу. И все-то дамы со мной премилы, а мужчины с величайшей ко мне любезностью обращались, хотя я из них мало кого и знал.
     Е к а т е р и н а. А мы вчера весь день протосковали, вас ожидали. А ввечеру навстречу выезжали по Петербургской дороге, авось, думала, вас встречу. А когда вы вернулись, захотела к вам идти, но не решились, потому что наши покои во дворце разделены пространством, по которому ночью шатаются всякого роду пьяные скоты. 
    К о р с а к о в. Ну нет, я не тосковал. Весь день до глубокой ночи пролетел как один миг.   
     Е к а т е р и н а. И где же вы еще были?
     К о р с а к о в. У Марины Осиповны Нарышкиной, я вам уже говорил, у Веры Николаевны Апраксиной и у князя Григория Григорьевича Орлова. 
     Е к а т е р и н а (настороженно). С князем Орловым о чем говорили? Только, чур, слова не прибавлять по-охотничьему.    
     К о с а к о в. О многом говорили, да разве все упомнишь. О Светлейшем князе Потемкине говорили.
     Е к а т е р и н а. Надеюсь, ничего дурного о нем вами сказано не было.   
     К о р с а к о в. Нешто не знаю я,  матушка, что говорить должно. Даже обидно слышать такие слова... Вы и представить не можете, матушка, до чего красивое па показала вчера мне Нарышкина. (Танцует.)  А дальше вот этак рукой описываешь круг и опускаешься на колени. Тут главное дать даме закончить па – и только потом уже на колени.
     Е к а т е р и н а. За обедом мне все расскажите. А сейчас, извините, мой друг, мне надобно поработать.



                Переходят в кабинет.


     К о р с а к о в . Работа, работа… А давайте, матушка, я вам помогать буду.
     Е к а т е р и н а. Душою рада. Только чем же вы можете мне помочь? Для этого учиться надобно.      
    К о р с а к о в. Извольте, я готов хоть сейчас начать.
    Е к а т е р и н а. Похвально, мой друг. И с чего же  мы начнем?
    К о р с а к о в. Научите меня ,матушка, письма писать.
    Е к а т е р и н а. Как же я вас научу? Я сама пишу, как Бог на душу положит. Главное, быть искренним, чтобы на бумаге то выходило, что у тебя на душе делается.      
     К о р с а к о в. Так я всегда так делаю. Что мне в голову приходит, то я и говорю. Надо это только успеть записать. Позвольте, матушка, я вам покажу. (Берет со стола лист и пытается прочесть с него.) Неразборчиво тут.
     Е к а т е р и н а. Что поделаешь? Камердинеры дают мне в день  по два чистых пера, какие я считаю себе вправе исписать, но ежели они у меня испортятся, я не смею просить себе новых и пишу, как умею, переворачивая их во все стороны.               
     К о р с а к о в. Однако прочесть все же можно. ( Читает.) « Я люблю тебя, князь, и не забуду тебя». Это вы Светлейшему пишете? Пожалуй, я бы написал так: «Я люблю тя, князь, и не забуду тя». Так, я думаю, лучше будет.
     Е к а т е р и н а. Почему ж нет? (Надевает очки.) Вам еще, друг мой, не надобен сей снаряд, а мы на долговременной государственной службе притупили свое зрение… Однако надобно бы еще добавить: «Тя дитя приказал писать, шаля. Он кланяется и целует тя, князь». – И действительно, куда как веселей стало.
     К о р с а к о в. Я рад, что сумел угодить вам. Давайте я еще попробую. (Берет другой лист и читает.) «Варенька, ты дурочка и каналья неблагодарная, можно ли тебе сказать: «Варенька  неможет, а Гришенька ничего не чувствует. Я за это, пришедши, тебе уши выдеру…» Племянница Светлейшего Варвара Васильевна сообщает дяде о своей болезни и называет его Гришенька? Не понимаю, что это может значить.   
    Е к а т е р и н а. А и понимать вам ничего не надобно тут.
    К о р с а к о в. Простите, матушка, ежели что сделал не так, и позвольте мне удалиться.
    Е к а т е р и н а. Уже уходите?
    К о р с а к о в. Сейчас я вдруг вспомнил, что обещал отобедать у князя Орлова.
      Е к а т е р и н а. Вчера весь день пропадали и сегодня с утра убегаете. Ежели вы такой юла и не можете усидеть на месте, съездите к Светлейшему в Осиновую Рощу. Я слышала, что живет он там как в лагерь, в палатке. Весьма опасаюсь, что он может от этого простудиться.
    К о р с а к о в. У Светлейшего я уже был с визитом третьего дня. Да и обида у меня на него не прошла вовсе. Он просил у вас для меня камер-юнкерский чин, хотя знал, что я хочу камергерский. А с польским орденом Белого Орла, который вы для меня исхлопотали, что вышло? Он учинил мне выговор. Да разве ж того я заслуживаю, матушка?   
     Е к а т е р и н а. Но, друг мой, вам же было пожаловано все, что вы просили. А Светлейший внутренне вас любит, и он мне друг. И князь Орлов мне друг, и я хочу, чтобы вы все жили в мире. А теперь ступайте с Богом и поскорей возвращайтесь. Буде скоро не вернетесь, сбегу отседова и понесусь по городу вас искать. А ввечеру, когда вернетесь, затоплю камин, посажу вас возле и станем читать книжку, и отпущу вас в половине одиннадцатого.   
     К о р с а к о в. Непременно вечером буду, матушка.(Уходит)

                П р о д о л ж е н и е  з а в т р а