Наследство - 9

          С возрастом мироощущение меняется. И ощущение времени меняется. И ощущение пространства. Всё меняется. Иные успокаиваются, ищут уединения, глубины одиночества, созерцания внутренних красот, которое только теперь стало доступно в полной мере.  Упованием на Проведение Высших Сил, внешняя жизнь этих людей протекает как-то сама по себе, они не слишком увлекаются политикой, экономикой, социологией, и если случается что-то особенное, эти люди вступают в переживание осторожно, вдумчиво, рассудительно. Здесь ровное отношение, как к прошлому, так и к будущему – вся любовь и радость в настоящем.
          Иные напротив – испытывая страх перед неизбежностью старческой немощи, с которой бороться в одиночку им неудобно, обращаются в прошлое, ностальгируют, ищут встреч с друзьями детства, юности, учёб, с попутчиками каких-то знаменательных событий. Они сами пытаются провоцировать новые знаменательные события, дабы потрясти себя и забыться, получив сильные, яркие впечатления. Средства массовой информации в этих кругах используются с лихвой. В почёте история, исторические романы, фильмы.
          Иные живут так же, только в будущем. Они мечтают, грезят, сочиняют фантастику.
          Однако, жизнь устроена так, что чаще встречаются смешанные типы. Как нельзя сказать ни об одном человеке только плохое, или только хорошее.
         
          Игорь Крыжовников в большей степени относился скорее к первым, нежели ко вторым или к третьим. Жизнь сложилась счастливо – всё сделал вовремя и правильно. Гармония внутренних процессов и внешнего уклада, радовала и давала устойчиво-спокойное, философское восприятие общественных нестроений и природных катаклизмов. Аллегорически это выглядело примерно так: плывёт лодка по морю, тихо, гладко, погода ласкает, лодочник спит, и вдруг удар. Крыжовников влюбился. Служебный роман. В лифте. Она вошла, он вздрогнул и разволновался. Ощущение такое, будто тебя пронзила и наполнила энергия иного мира, иных симфоний и иных расцветок, иных ароматических сочетаний и иных вкусовых претензий. Он не мог отвести взгляда. Глаза их встретились. Она тоже вздрогнула, и разволновалась – карие радужки подёрнулись поволокой, на щеках проступил румянец, губы стали ещё теплее и сочнее. Ему казалось, что наступил вечер: свечи, розы, вино, блюзовые композиции... Она опустила руки, занятые телефоном и кошельком, мол, я готова, слушаю вас. И он заговорил. Его понесло. Она улыбалась, согласно кивала, и даже хохотала – Крыжовников умел изящно, тонко юморить. Имея определённый опыт, он знал, если женщина улыбается – ты принят, если хохочет и поволока не тает – ты крайне интересен.
          Он проводил её до кабинета. Никаких намёков на будущее – просто, дежурно – «доброго дня».

          Направляясь в пределы своего департамента, и потом, вплоть до сего дня, Крыжовников испытывал противоречивые чувства и помыслы. С одной стороны – восхитительное переживание весенней новизны, с другой – осеннее осмысление происходящего – что это, и чего ради? Он с ужасом констатировал, что его внутренний мир потрясён, взъерошен, смешан с непривычным устоем, с неизвестной историей. Он противился, но не знал, как от этого избавиться. Роман естественно развивался, хотя герой старался контролировать ситуацию, сдерживал порывы влечения, и встречались они не договариваясь – просто в силу учрежденческой топографии. Так или иначе, но это была уже судьба, ибо, где-то в глубине бездны себя он желал этих встреч.

           И вот, сего дня, во вторник, 23-го сентября, он решил отпустить контроль и посмотреть, что произойдёт. Они встретились в столовой, подносы поставили на один стол. После трапезы он, уже традиционно, проводил её до кабинета, но на этот раз вошёл в кабинет. Тявкнула собачка замка. Наступила тишина, особая тишина, давящая какой-то вакуумной стянутостью, звенело в ушах, волнение скакнуло в область предельных величин, сердце металось так, что казалось, вот-вот рухнет потолок и обвалятся стены. Она стояла перед ним, словно нагая, горячая и нежная, с покорно брошенными руками. Потеряв остатки сознания, он взял её за талию, привлёк и поцеловал, но не в губы, а почему-то в шею, за ухом…

          Оставшиеся часы служебного присутствия он не мог заниматься работой – думал исключительно о результатах эксперимента – они его поражали, обескураживали, лишали тверди под стопой. При этом, он никак не желал повреждения фундамента своего частного мироздания.

          По окончании присутствия Крыжовников отправился в банк – закрыть карточку, поскольку открыл счёт в другом банке. Он шёл переулками, не замечая, ни людей, ни машин, ни столичной архитектуры, играющей в лучах бабьего лета, какой-то особенной прелестью – весь в себе, в своих кипящих противоречиях. И вдруг, сперва сигнал автомобиля, потом окрик: Игорь!
          Обернулся. Из автомобиля, к нему вышел человек, по-дружески широко раскинув руки.
- Асадин?
- А я уж совсем потерял надежду с тобой встретиться. По старому адресу перестройка, по телефону отвечают чужие люди, в «одноклассниках» не светишься…
- Да, не свечусь… – невнятно ответил Крыжовников, думая, как же не кстати эта встреча…
- Слушай, у тебя такой вид, будто вертишься с малолеткой, и она забеременела…
- Не пори чушь. В банк иду – карточку закрывать…
- А я сижу, жду компаньона по бизнеспроекту – у них там совещание… слушай, садись в машину, поговорим спокойно…
- Ну, хорошо, только не долго – у меня ещё дела есть…
- Господи, всё дела да дела, когда жить-то будем? – а она ведь, между прочим, летит, пролетает – не спрашивает «чего изволите?», напротив – истощает энергетические ресурсы организма… у меня уже почти все зубы вставные…
- Хорошая машина…
- Хорошая… Подарок компании…
- Компания, в которой я служу, таких подарков не делает…
- Переходи ко мне…
- Спасибо, но такие вопросы с кондачка не решаются… покажи, что в мешке…
- Покажу, покажу… потом… расскажи лучше как живёшь-бытуешь, кого любишь, с кем дружишь… помнишь, Сашку Верховского?.. помер… спился… да я сам недавно прокапывался…
- Что так? Задолжал много, или хуже чего?..
- Даже и не знаю, что хуже… я ведь третий раз женат… взял с пацанами,  и ещё двоих сделали… пока эти, неродные, были поменьше ещё ничего, терпимо было,  а как выросли – не знаю куда бечь… дерзят, требуют – и так всё, что мог дал, и машины, и мотоциклы, и квадроциклы, и рыбалки и охоты – мало, требуют большего… требуют, понимаешь!.. старший аж в драку лезет… ну, достанет, повозюкаюсь с ним, пару ваз расшибём, мебель покорёжим… но ведь я уже долго-то не могу – здоровье не то, а он молодой, дыхание ровное, давай ему ещё… но не могу я больше – я могу его одним ударом уложить – ты знаешь – но покалечу ведь… а он не понимает – прёт как бык… ну, я и не выдержал – запил – по литру в день… две недели… и прошлая жизнь как попёрла, как навалилась – всей чернухой: и женитьбы, и Афган, и зона… чувствую белочка на подскоке, думаю, тля, ещё чуть возьму ствол и всех порешу… так бывало уже... у меня и нарколог свой... даю жене карточку - звони, сам не выберусь… она шары вылупила - Господи, с кем я связалась! - звони, говорю, счёт буквально на часы идёт...
- У меня так не бывает…
- Ты и тогда был другой... а помнишь, как я тебя вытащил?..
- Помню…
- Кстати, у тебя раны не ноют?
- Нет.
- А у меня ноют…

          У Асадина зазвонил телефон.
- Да, Арнольд Феликсович… сижу в машине, жду вашего звонка… иду…
          «Ну, наконец-то… слава Тебе, Господи…» – подумал Крыжовников, ему так хотелось уже домой – выпить и раствориться в забвении, а потом закрыть все счета, причаститься и провести остаток дней без потрясений.



25.09.15
6:59