Из Ричарда Олдингтона - Детство полный текст

               
                РИЧАРД ОЛДИНГТОН


                ДЕТСТВО

                1

                Горечь, нужда, убогость детства
                Отдалили меня от любви к Богу,
                Я не могу поверить в его добродетель;
                Я могу верить
                Во множество карающих божков.
                Больше всего я верю
                В богов невыносимой глупости,
                Безжалостных местных божков,
                Вселивших страх в моё детство.

               
                ||
 

             Я видел людей, прячущих
             Кокон в спичечную коробку,
            "Чтоб посмотреть" - мне сказали они - "какой вид бражника выведется."
             Но когда он пробьёт скорлупу,
             То будет скользить и тыкаться, и биться об эту тюрьму.

             Вот так было со мной.
             Кто-то нашёл мой кокон
             И запер в спичечную коробку.
             Мои усохшие крылья пообтрепались
             И сбросили цветную пыльцу
             Прежде, чем коробок был открыт,
             Чтобы бражник мог улететь.

               
                ||| 
               
               


        Я ненавижу тот город.
        Я ненавижу город, в котором жил маленьким;
        Мне ненавистно о нём вспоминать.
        Там всегда были тучи, дым, дождь,
        В этой маленькой, тусклой долине.
        Дождило; Всегда там дождило.
        Сдаётся мне, что я никогда солнца не видел, пока мне не стукнуло девять.
        А это было уже слишком поздно.
        Всё слишком поздно после того, как исполнилось семь.

        Длинная улица, на которой мы жили,
        Была тоскливее, чем канава,
        И почти такая же грязная.
        На ней был огромный колледж
        И ратуша псевдо-готическая.
        Там были жалкие провинциальные магазины -
        Бакалейный лавки, магазины для женщин,
        Лавочки, где я покупал переводные картинки,
        И магазины, где продавались пианино и граммофоны,
        Перед которыми я обычно стоял,
        Уставившись на большие блестящие пианино и картинки
        Белой собаки, глядящей внутрь граммофона.

        Каким бестолковым и грязным, и мерзким всё было.
        В дождливые дни - а там всегда было мокро -
        Я имел привычку стоять на коленках на стуле
        И глядеть из окна на всё это.

        Грязные жёлтые трамваи
        Тащились шумно вдоль улиц
        С лязгом колёс и звонков,
        И гудением проводов наверху.
        Они выбрасывали грязную воду из полых путей,
        А после вода возвращалась, полная пузырями из коричневой пены.

        Там не было ничего, на что можно было смотреть -
        Всё было уныло -
        Изредка серые ноги под блестящими чёрными зонтиками
        Пробегали по тротуарам - серым, блестящим;
        Иногда проносилась тележка.
        Запряжённые в неё лошади издавали странный, глухой, громкий звук
        Своими копытами
        Сквозь молчаливый дождь.

        А ещё там был серый музей,
        Заполненный мёртвыми птицами и инсектами, и чучелами животных,
        И несколькими реликвиями римлян - тоже мёртвыми.
        Там была набережная,
        Длинная асфальтовая дорожка для прогулок и рядом - не радующая глаз
                дорога.
        Три дамбы, вереница домов,
        И противно-солёный запах из маленькой гавани.

        Я был как бражник -
        Как один из серых бражников-павлиноглазок,
        Что порхают по виноградникам Капри.
        А этот прОклятый городишко был моим спичечным коробком,
        О стенки которого я бился и бился,
        Пока не порвались и не поблекли крылья мои, вконец потускнев,
        Как этот прОклятый городишко.

               

                4

                В школе было так же скучно, как и на Главной улице.
                Набережная была скучна;
                Главная улица и другие улицы были скучны -
                А ещё, я помню, там был общественный парк,
                И был он тоже чертовски скучен,
                С клумбами из герани, которую не дозволено было рвать,
                И с подстриженными газонами, по которым запрещено ходить,
                И с прудом с золотыми рыбками, где нельзя плавать на лодке,
                И с воротами, сделанными из китовых челюстей,
                И с качелями, которые были лишь для "детей пансиона",
                И с дорожкой из гравия.

                А по воскресным дням били в колокола
                На церквах баптистских, протестантских и католических.
                Имелась и Армия Спасения.
                Меня водили в Высокую церковь.
                Пастора звали Моубрей.
                "Это хорошее имя, но он слишком мнит о себе" -
                Так, слышал я, говорили люди.

                Я брал маленькую чёрную книжку
                В эту холодную, серую, промозглую, пахучую церковь,
                И сидел на твёрдой скамейке.
                Увиливал, чтоб не стоять на коленях, когда пели псалмы,
                И когда все молились.
                А потом нечем было заняться,
                Кроме как псалтырями играть в паровозики.

                Там не было ничего, на что можно было смотреть.
                Нечем заняться,
                Не с чем играть,
                За исключеньем того, что наверху, в пустой комнате,
                Был большой жестяной сундук,
                В котором хранились копии Великой Хартии Вольностей,
                Декларации Независимости,
                И письмо Рэли после Армады.
                Ещё там было несколько пакетиков с марками
                С жёлтыми и синими гватемальскими попугаями,
                Голубыми оленями, красными бабуинами и птицами из Саравака,
                Индейцами и военными кораблями
                Из Соединённых Штатов,
                И зелёными и красными портретами
                Короля Франкоболло
                Из Италии.

               
                5


                Я не верю в Бога.
                Я верю в божков карающих,
                Нас наказывающих за грехи, которых не совершали мы,
                Но мстящих нам.

                Вот почему у меня никогда не будет ребёнка,
                Никогда не засуну кокон в спичечный коробок,
                Отчего бражник осыплет цветную пыльцу и погибнет,
                Ударяясь своими крыльями
                О грязные стены тюрьмы.

 

  Примечание: "Армия Спасения" - религиозная и благотворительная организация, действующая в 125 странах

              Сэр Уолтер Рэли (1552-1618) - английский поэт и прозаик, государственный деятель, историк, фаворит Елизаветы Первой. Получил рыцарство за нападения на корабли Испанской Армады. Дружил с К.Марло, Ф.Сидни, Шекспиром

              Саравак - штат в Малайзии

             "Высокая церковь" - ответвление от англиканской церкви         
               


               

          Childhood

              1
               

The bitterness, the misery, the wretchedness of childhood
Put me out of love with God.
I can't believe in God's goodness;
I can believe
In many avenging gods.
Most of all I believe
In gods of bitter dullness,
Cruel local gods
Who scared my childhood.


 
               
II

I've seen people put
A chrysalis in a match-box,
"To see," they told me, "what sort of moth would come."
But when it broke its shell
It slipped and stumbled and fell about its prison
And tried to climb to the light
For space to dry its wings.

That's how I was.
Somebody found my chrysalis
And shut it in a match-box.
My shrivelled wings were beaten,
Shed their colours in dusty scales
Before the box was opened
For the moth to fly.



               

III

I hate that town;
I hate the town I lived in when I was little;
I hate to think of it.
There wre always clouds, smoke, rain
In that dingly little valley.
It rained; it always rained.
I think I never saw the sun until I was nine --
And then it was too late;
Everything's too late after the first seven years.

The long street we lived in
Was duller than a drain
And nearly as dingy.
There were the big College
And the pseudo-Gothic town-hall.
There were the sordid provincial shops --
The grocer's, and the shops for women,
The shop where I bought transfers,
And the piano and gramaphone shop
Where I used to stand
Staring at the huge shiny pianos and at the pictures
Of a white dog looking into a gramaphone.

How dull and greasy and grey and sordid it was!
On wet days -- it was always wet --
I used to kneel on a chair
And look at it from the window.

The dirty yellow trams
Dragged noisily along
With a clatter of wheels and bells
And a humming of wires overhead.
They threw up the filthy rain-water from the hollow lines
And then the water ran back
Full of brownish foam bubbles.

There was nothing else to see --
It was all so dull --
Except a few grey legs under shiny black umbrellas
Running along the grey shiny pavements;
Sometimes there was a waggon
Whose horses made a strange loud hollow sound
With their hoofs
Through the silent rain.

And there was a grey museum
Full of dead birds and dead insects and dead animals
And a few relics of the Romans -- dead also.
There was a sea-front,
A long asphalt walk with a bleak road beside it,
Three piers, a row of houses,
And a salt dirty smell from the little harbour.

I was like a moth --
Like one of those grey Emperor moths
Which flutter through the vines at Capri.
And that damned little town was my match-box,
Against whose sides I beat and beat
Until my wings were torn and faded, and dingy
As that damned little town.

               

IV

At school it was just as dull as that dull High Street.
The front was dull;
The High Street and the other street were dull --
And there was a public park, I remember,
And that was damned dull, too,
With its beds of geraniums no one was allowed to pick,
And its clipped lawns you weren't allowed to walk on,
And the gold-fish pond you mustn't paddle in,
And the gate made out of a whale's jaw-bones,
And the swings, which were for "Board-School children,"
And its gravel paths.

And on Sundays they rang the bells,
From Baptist and Evangelical and Catholic churches.
They had a Salvation Army.
I was taken to a High Church;
The parson's name was Mowbray,
"Which is a good name but he thinks too much of it --"
That's what I heard people say.

I took a little black book
To that cold, grey, damp, smelling church,
And I had to sit on a hard bench,
Wriggle off it to kneel down when they sang psalms
And wriggle off it to kneel down when they prayed,
And then there was nothing to do
Except to play trains with the hymn-books.

There was nothing to see,
Nothing to do,
Nothing to play with,
Except that in an empty room upstairs
There was a large tin box
Containing reproductions of the Magna Charta,
Of the Declaration of Independence
And of a letter from Raleigh after the Armada.
There were also several packets of stamps,
Yellow and blue Guatemala parrots,
Blue stags and red baboons and birds from Sarawak,
Indians and Men-of-war
From the United States,
And the green and red portraits
Of King Francobello
Of Italy.

 
               
V

I don't believe in God.
I do believe in avenging gods
Who plague us for sins we never sinned
But who avenge us.

That's why I'll never have a child,
Never shut up a chrysalis in a match-box
For the moth to spoil and crush its brght colours,
Beating its wings against the dingy prison-wall.
 
Richard Aldington