II. людоедово время

За мною ходит чья-то тень,
собаки бегают не лая,
на редких снимках скверы рая,
я с мамой, клёны и сирень.
Я слышу брат берёт аккорд,
в сенях колдует тролль из сказки,
анютины на клумбах глазки,
влез Верлиока в огород.
Как много в парках детворы,
как много солнечного света
и летом в зелень разодеты
все переулки и дворы…

…У людоедов долог век,
известно чем их страшен голод,
параличом разбитый город
упал у зеркала двух рек.
Застыла музыка в камнях
на площадях, на поле боя,
не всё что движется – живое,
ты таешь прямо на глазах.

Из чьих провинциальных снов,
фрейдистских каверз, травм, амбиций
периферийную столицу
накрыло торжище понтов?
Форсит безвкусицей фасад,
глядит по-хамски откровенно
сквозь туристические скверны
армад архитектурных ад.

Сошла совсем завета стать
в ранг риторических вопросов –
что если можно брать без спроса,
то почему бы и не взять.
Проказы не было пока
письмо не пало на папирус,
чреват паршою власти вирус
номенклатурного пайка.

Из чьих лабораторных колб
взвесь воровства, казённой фальши,
публичных казней, войн и маршей
во всю фашиствующих толп?
Надменность лиц, проворность рук,
по локоть вымаранных кровью,
сошли с гравюр Средневековья
вельмож мордатых своры слуг.

Здесь солнце больше не встаёт,
закат не тает за дубравой,
отвар из трав – и тот отрава
и люди - все наперечёт.
Все почитаемые столь
так называемые скрепы
всего лишь суть духовной лепры
зарубцевавшаяся боль.

По кладбищам кладут асфальт,
ни слёз, ни поминальных аур,
по тротуарам бродит траур,
кичится клочьями утрат.
Богов дворовых и богинь,
всю жизнь счищавших грязь с ботинок,
нелеп и пошл блошиный рынок
непритязательных гордынь…

…Строптива память, пролистав
с десяток снимков, сердце щемит
и в снах реликтовое время
звучит обрывками октав.
Давно нет в плоти и в крови,
на улицах и в скверах детства
деликатесов людоедства –
свободы, права и любви.
Как коротка дорога в ад,
как к покаянию путь длинен,
вот-вот обрушит небо ливень
и гневом разразится град.

                июнь-август 2015