тысячелетние видения

тысячелетние видения экстаза,
раны на дне паломнического похода,
жатвы посреди осени, гнева
посреди безлюдья. раны закрылись и
навстречу гневу вышли новые просторы
младенчества,
королевского лепета, бушующего
на дне океана, на дне сонных артерий,
яблок в снегу и безумия на параплане,
стиснутого в объятьях беззакония,
безделия и бездумия, бездейственной лазури
происшествия, лазури снега и
воды, лазури полевых цветов,
ромашек и одуванчиков,
приседающих четкими зигзагами бриза,
лишенного свойств эфира,
болотного запаха тополей,
шкварчащих грезами быта,
быта полуденного и ненасытного,
как волчья пасть, как рога
шакала, как пища пантеры,
утонувшей в озере собственных желаний,
желаний ветра и экстаза,
мнимого по отношению к своей
кажимой наличности,
наличности солнца и светил,
его оттеняющих,
делающих свет солнца бессмысленным,
бессмысленным, как снег,
как остатки обеда, тлеющие в костре,
нам дне доменной печи,
в объятьях жара и каленого льда,
свирепого кактуса,
отдающего свои соки воде,
ланям и другим желаниям воздуха,
широкого, как плечи Платона, и жалкого,
как червь, рожденный ползать,
но не летать, не взмывать на
верхушку вилки или гнева, пледа или вымени.
существует ли гнев там, где ему нет края,
где он неостановим?
и откуда берутся дикие вепри,
плачущие над собственной судьбой?