chaйki. двадцать третий

все наркоманы с апломбом выдирают зубы,
на lomo фото из осиновых листов
по номенклатуре и салюты в добрые дни
забытой псами книжной макулатуре.
все литераторы ушли на движ,
пить чай, есть сушки, стреляться,
топиться в прорубях. с разинутой пастью,
голыми, в одних носках с котятами, танцевать
под граммофон с пластинками Чайковского
и забытые советские шлягеры.
я перед вами шляпу снял,
обыватели.
корчатся от переизбытка меланхолии
под Шаляпина и Стравинского.

стравить бы все тексты в один
дребезжащий шум, столкнуть героев
лоб к носу.

вечность обутый
на босу ногу, бежать от бесов
злобных. под перестук колес
проезжающих мимо маршруток
и грузовиков, несущих
в прицепах таблетки с гормонами
роста, счастья и радости.

в квартире расставлены ловушки
для снов, поскальзываюсь
на линолеуме в пятнах
от вишневого сока.
быт топорных слов,
и кочегарский стул
заменил мне бородатого бога
в притонах и общежитиях бетонных коробок
на меня свалилось три тонны скорби
и забрались в горло тритонами,
горю под шепот ветряных мельниц
в пол тона, Дон Кихот
цифровой эпохи,
но пока не вымерли все моторные лодки
мы будем плыть к земле обетованной
по задымленным парадным
и голубоглазым океанам.

пойдем в океанариум?
я надену панаму
и поверю, что мне еще пять
и может эта жизнь всего лишь удар по голове?
и все вверх ногами?
а я с отцом на лодке гребу по реке,
и не нужно ничего пассатижами
вынимать из сознания,
точить зубы, смотрясь в зеркало
в тесной ванне,
не ведать пассажей и приличного
поведения с женщиной в спальне,
я на своем распятии застрял
и посажен
в 32 квадратных метрах,
личная сажень,
где даже умирает шум Северных ветров.