Левофланговый

               
                Героическому подвигу защитников Малой земли посвящается
               
               
 Подставив спины шквальному зюйд-осту,
 В прищурах строгих утопив закат,
 На якоре упрочился десант,
 Стянув могучей хордой полуостров.
 Армейскою смекалкою мудры
 (За бригадира был, конечно, ротный),
 Долг воздавали земляным работам
 И шли на лес подручный в топоры.
 Короткие сапёрные лопаты
 Долбили с визгом каменистый грунт.
 Стучал киркою Яшка конопатый,
 Ростовский балалаечник и шут.
 На блиндажи накатывались плотно
 Бревно к бревну горбатые плоты.
 Обычным ходом спорилась работа
 В тылу врага, в тылу большой воды.
 Отнюдь не собираясь отходить,
 Да и под ветром не смягчаясь мокрым,
 Навис десант, как будто меч дамоклов,
 Незримую отягощая нить.

         ГЛАВА ПЕРВАЯ

                1
 Гранаты выложив на камень,
 Напротив вражьих батарей
 В окопе притулился парень,
 Матрос по имени Сергей.
 Прокуренным щербатым ногтем
 Гранёный портсигар раскрыв,
 Отсыпал бережной щепотью
 Разрывчатой сырой махры.
 Прогладил языком бумажку.
 Свернул. Над спичкою склонён,
 Неторопливую затяжку
 Творит с блаженным видом он.

                2
 Дымок ли взвился над окопом
 И притянул к себе снаряд?
 Или приманку фриц прохлопал
 И поливает наугад?
 - Ложись! —
 Серёга в камень вжался.
 Нет, снова ближе... Недолёт.
 А вот — правее разорвался.
 - Как репу садит... Фу-ты чёрт! –
 Цигарку срезало осколком.
 Придётся новую крутить.
 Острит Сергей:
 - Закурим толком,
 Дадим и немцу прикурить! —
 И, жениховский чуб взъероша,
 Хлебнув махорочной смолы,
 Кричит врагу:
 - Давай смали! —
 А мне:
 — Рисуй, рисуй, Алёша,
 Какие где у них стволы!
 Бушлат отцовский парню впору.
 Ещё сраженья впереди:
 В атаку — левою по морю,
 По суше — правою идти.
 Матрос потомственной отваги,
 Сергей Баржа из Костромы
 Фронт замыкал на левом фланге,
 Левофланговый всей страны!

                3
 Поскольку вставать спозаранок,
 Поскольку начало весны,
 На кровлях солдатских землянок
 Толпятся солдатские сны.
 Горячая вспыхнет зарница,
 Отступит в резерв тишина...
 Ребятам привычное снится,
 Но только не снится война.
 Матросу привиделась хата
 С рогатиной рыжей сосны.
 И нет уставного стандарта
 На эти короткие сны.
 Сестрёнка вихрастая снится
 С корзиною светлых опят.
 Во сне довоенные лица
 У самых геройских ребят.
 И только всевидящий боцман,
 Врагами учтённый вдвойне,
 И грезит сугубо о флотском,
 И сны у него — на войне.




      ГЛАВА ВТОРАЯ

                1
 Светало. Будто на парад,
 Задрав стволов кабаньи рыла,
 «Ползли»...

 И скорость всех команд   
 Удвоилась! Упятерилась!
 Отзывчивые на притоп,
 Запели в медсанбате склянки.
 Местами сыпался окоп.
 Земля подрагивала...
 ...Танки!!!

 Стремительны и тяжелы,
 Для слабонервных нестерпимы,
 С просветами фалангой шли,
 Но пыль стеной росла за ними.
 По чёрной каменной реке,               
 Являя хищную отвагу,
 За танками накоротке
 Шли автоматчики в атаку.

 Тучнела гарь. Не продохнуть
 Среди крутого камнепада.

 И заступила танкам путь
 Пятьдесят первая бригада.
 И первый вспыхнул! и второй!..
 Но, разрывая спайки дыма,
 Другие продолжали бой
 И шли на нас — неукротимо,
 Тевтонский скашивая лоб.
 Уже щетиной пулеметной
 Над авангардной полуротой
 Разбит командный перископ...
 Уже до рукопашных ласк
 Рукой падать, и камень выжжен...
 Уже прорезался и слышен
 Всё громче гусеничный лязг...

                2
 Но не в характере весны
 От грома пятиться — осилим!
 Пехоту крыли навесным,
 По танкам шпарили настильным.
 Был по-апрельски конопат
 Солдатик, но держался строго.
 Не торопил стальной снаряд
 Калибра семьдесят шестого.
 Лукаво щурился — попал!
 Сердился, допустив промашку...
 Герой!.. Не сразу и признал
 В артиллеристе строгом Яшку.

              3
 Лампа в затылок.
 Свод конопатый.
 В ящиках вместо бутылок
 Гранаты.
 В винных подвалах
 Совхоза «Мыс Хако»
 Дымом и порохом
 Сырость пропахла.
 Кратки вопросы, и кратки ответы.
 Партия лучшим вручает билеты.
 Рисунок с натуры.
 Военная хроника.
 В бушлатах фигуры, голос полковника:
 — Мы закрепились на скалистом выступе,
 В могучий камень врезав каждый фланг.
 Нас называет «трижды коммунистами»
 За нашу ярость, нашу цепкость враг.
 С такой формулировкою не спорим.
 Быть «трижды коммунистом» — это честь,
 И это долг, проникшись общим горем,
 Врага со всей суровостью расчесть.
 И будем трижды нетерпимы к зверю,
 И трижды отдадим за правду жизнь.
 Советскую обороняя землю,
 И беспартийный в главном — коммунист.

            ГЛАВА ТРЕТЬЯ

                1
 «Любимая, здравствуй и помни!
 Соскучился. Невмоготу.
 В землянке, как в общем вагоне,
 С тобою беседу веду.
 Порой затоскую. Немножко.
 Глаза твои смотрят в упор...
 Тогда не советчик Сережка,
 С тобою тогда разговор.
 Ты просишь «хоть строчку о фронте».
 «Насколько опасность сильна?..»
 Война — это четверо в роте,
 А прочие – в сердце... Война!
 Тяжёлых боев пересменка.
 Затишья нехитрый досуг.
 В бою: перебитая ветка —
 Не ветка, а раненый друг...
 Стоят без чехлов по холмам
 Орудья под пёстрою сетью.
 А значит, положено нам
 Пройти испытание смертью.
 Ты выдержишь, Светка... Должна!
 Любая беда неуместна.
 Желанна — как только жена,
 Любима — как только невеста.
 И будут ещё соловьи.
 Разлуку ещё отогреем.
 Дочурку сама назови,
 А если мальчишка — Сергеем...»

                2
 Картофель вывалив на «стол»,
 На клубни, обжигаясь, дуем,
 Ногтями «демобилизуем»,
 Едим, обмакивая в соль.
 Балакаем со смертью рядом
 (Что церемониться — своя!),
 Над ящиком из-под снарядов
 В чаду священнодействуя.
 И в затрапезном разговоре
 Взыграл у кореша желвак:
 —У нас курорт, на Чёрном море.
 А вот на Белом — пекло... Факт! -
 И о восьми гвоздях подкову
 (Где подобрал её, бог весть?)
 Серёга разгибает — к слову,
 Что батя там, а сам он здесь.
 Повздулись жилы...
 —Эх, салаги, —
 Вздыхает боцман горячо, —
 В Берлине, как сойдутся фланги,
 Облобызаетесь ещё...
 Согнуть на счастье?
 — Сделай милость! —
 В припухлый уложив кулак,
 Сдавил неосторожно так
 Подковку боцман... Обломилась!
 Уже и бульба без мундира,
 И к фляге тянется ладонь.
 Запьём колодезной водой
 Жару картофельного пира.
 Крахмалом сладким надышавшись,
 Откупим вечер у войны,
 Пока тельняшки сохнут наши,
 Измяты и утомлены.
 Пока не вспенился на гребне
 Морской отчаянный рассвет,
 Откупим вечер. Не последний.
 Да вот приказа выжить — нет!

                3
 Сначала я не брался долго
 За краски и за карандаш.
 Боялся — засмеёт Серёга,
 Да и братва решит: «Не наш».
 Боялся допустить промашку...
 Но вот однажды вечерком
 Изобразил гвардейца Яшку,
 Смеющегося, с котелком.
 Торчащий несуразно ёжик.
 Лицо ребячье, без бровей...
 — Да ты у нас того... художник! –
 Прищурясь, оценил Сергей.
 Стряпуха Клава из обоза,
 Для моряков вторая мать,
 Меня спросила:
 —А серьезно,
 Людей умеешь рисовать? —
 И не особенно охотно,
 Раскрыв подаренный планшет,
 Достала маленькое фото:
 — Алеша, нарисуй портрет. —
 Запнулась. В голосе усталость.
 А под глазами злая синь.
 — Вот всё, что от него осталось. –
 И, вздрогнув, отвернулась:
 — Сын...

 ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

                1
 Балалайки-балаболки,
 Удалая трескотня...
 Пляшет Ленка! Руки в боки!
 И теснит, теснит меня!
 Напирает полной грудью,
 Сапожком стучит о пол.
 А напор! Под стать орудью,
 Наведённому в упор!
 И не смотрим друг на друга.
 Забрала девчонка в плен,
 Юбочки суконной вьюга
 Свищет около колен.
 Приседать пошла Алёна.
 Каблучков настырных бой,
 Руки кренделем плетёным
 Вскинуты над головой.
 Бьёт чечёточку подробно,
 Подбородочек задрав...

 Жалуем тебя, зазноба,
 За весёлый щедрый нрав!
 Спиртом, йодом, тёмной кровью
 Терпко пахнет лазарет.
 Называешься сестрою
 Просто — без приставки «мед».
 И сиделка ты, и лекарь
 Службы Красного Креста.
 Ты ведь жалостлива, Ленка...
 Точно сказано — сестра!

                2
 В угол брошены балалайки.
 Тихо... В «кубрик» приходит сон.
 Плеск свечи на консервной банке,
 Сумрак жирный, как чернозём.
 Рыжий Яшка из-под Ростова
 На ладонь подогнул шинель.
 Запах ветра насквозь сырого,
 Морем пахнет гнилая ель.
 Пламя вьётся весёлым бесом.
 Тесноватой землянки сруб
 Довоенным повеял детством,
 Чуть горчащим у самых губ.
 На жестянке из-под тушёнки
 Пляшет, пляшет неяркий свет...
 Яша спит... Покурю в сторонке,
 По шнурку распустив кисет.
 Тихий вечер овеян грустью.
 Пареньку пока невдомёк,
 Что шинельку ещё отпустит,
 Подрастёт ещё паренёк.

                3
 Плясали, выходит, некстати...
 Как будто подрезан свинцом,
 В бушлат просолившийся батин
 Серёга уткнулся лицом.
 Про горе поведать кому бы?
 Бедою скрутило бойца.
 Разжал заскрипевшие зубы:
 —Убили, подлюги, отца!.. —
 Не выдав мучительной боли
 Упорством худого лица,
 К стене отвернулся... А в поле
 Металось:
  — Убили отца! —
 Исполнен мальчишеской силы,
 Зарывшись в бушлат головой,
 Шептал, обезумев:
 —Убили... —
 И вздрагивал вдруг часовой.
 А утром с лицом посеревшим,
 Ни словом не вспомнив убийц,
 Из досочек сладил скворечник,
 Хотя не предвиделось птиц.
 Впервые являя повадку
 Молчать целый день напролёт,
 В углу расстелил плащ-палатку,
 Тряпицей протёр пулемёт.
 И голосом ровно звучащим,
 Но только не глядя в глаза,
 Заметил наводчику Яше:
 —Пожалуй, минула весна. —
 Цигарку скрутил. А в кармане
 Был вчетверо сложен листок,
 Где почерк неправильный мамин
 Срывался... «Мужайся, сынок!..»

        ГЛАВА ПЯТАЯ

                1
 Покуда у боцмана дрёма
 Смежила стальной глазомер,
 Должок его гложет: ни дома,
 Ни маленьких не заимел.
 То палубу драил, то кубрик;
 То течь, то в машинном пожар...
 А помнится, что крепкогубых,
 «На стройном ходу» — обожал!
 Конечно, не всякая «цаца»
 Осилит супружницы роль,
 А к девушке пришвартоваться —
 Семь футов под килем изволь!
 Гольфстрима расчёсывал косы,
 Курилы увидел в дыму...
 Одно утешает: матросы —
 Что дети родные ему.
 Радист с минометчиком в свайку
 Трофейным играют штыком.
 А прочие, сбившись кружком,
 Серёгину слушают байку.
 — Спешите увидеть, ребята,
 Кронштадтский российский бушлат!
 Он с пулею запанибрата,
 Пропела «фьюить» и — ушла.
 Укрытье вернее окопа,
 Надел – и снаряд  не берёт!
 От Балтики до Перекопа
 Ему на один переход.
 И мне, словно парком, войною
 Шагается так же легко,
 Считай — за отцовской спиною,
 В бессмертном бушлате его!
 И кланяться незачем ветру,
 И стой, где другие лежат...
 — Заденет?
 — Царапинки нету!
 — И правда... чудесный бушлат?
 Махнуть бы!
 — Сметливый товарищ.
 — Прибавлю часы и блокнот...
 — А личную храбрость прибавишь?
 Что — нету?.. И так не убьёт!

 Хохочем. А парень наивный,
 С румянцем на рыжих ушах,
 Всех громче хохочет — лавиной:
 — Так мне ж до пупка твой бушлат! –
 А сам провалился б сквозь землю,
 Не рад, что ввязался в игру...
 — Тогда извиняй. Алексею
 На вырост, братишки, дарю!

                2
 В час, когда лихое пламя
 Застилает белый свет,
 Нам подмогой служит память,
 Память радостей и бед.
 Помнить — дело непростое.
 И в отцах, и в дедах чтим
 Основательность устоев,
 На которых мы стоим.
 Те же чёрные бушлаты,
 Вдрызг надраив якоря,
 Проносили гром когда-то
 По брусчатке Октября.
 Не прощая даже брату
 Безыдейной шелухи,
 Шли на чёрную Антанту
 Убедительно — в штыки!
 Так что сабельную лаву
 Заметала клёшей тьма...
 Устоим! На фланге правом —
 Революция сама!

                3
 «Любимая, здравствуй и помни!
 Надеялись вроде на май?
 За сына бы — так тебя обнял,
 Как смолоду не обнимал...
 И больше бы мы не скучали
 За книгами врозь по углам.
 Всё снишься... В безлунье, ночами
 Пустынно, черно берегам.
 К матросам, огнём обожжённым,
 В недолгом, но ласковом сне
 Приходят любимые жёны,
 Босые по тёмной волне.
 И кажется чуточку ближе
 Победы неназванный час,
 Когда при коротком затишье
 В землянку пройдёшь, не стучась.
 Тянусь к тебе жестом незрячим
 Сквозь горькую, плотную тьму.
 А ты наклоняешься с плачем
 И никнешь к плечу моему...
 Предчувствие?.. Сердца тревога?..
 В окопе взгрустнул поутру.
 Но снов толкователь Серёга
 Сказал, как отрезал: «К добру!»
 Бушлат свой, для пули запретный,
 С побаской вручил, но любя.
 Мол, будет одобрено Светой —
 Сослался, шутник, на тебя...»

      ГЛАВА ШЕСТАЯ

                1
 Сегодня боцман не сердит.
 Хитро усищами играя
 И новобранцев не ругая,
 Орёл, а голубем глядит.
 Такая благодать во взоре
 И в голосе такая звень,
 Как будто нынче выход в море,
 Счастливейший отплытья день.
 А боцман то ко мне подсядет
 И завздыхает: «Служба, брат!»
 То справится о самосаде:
 Мол, кто махоркою богат?
 То подмигнёт: «Держись, ребята!»
 То усмехнётся: «Все—орлы!»
 То к новенькому: «Говори,
 Главнее штык или лопата?»
 Боец, понятно, не привык,
 Что шутка хохотом чревата.
 Ответив поначалу: «Штык!»
 Засомневается: «Лопата?..»
 «А что лопата — со штыком? —
 Подхватывает шутку Яков. —
 С лопатой в случае таком
 Сподручнее ходить в атаку».
 Хохочет весело братва!
 Да так, что вздрагивают склянки
 И дыбом сохлая трава
 Встаёт на темени землянки.
 Хохочет грозная братва!
 И смех в глазах у тети Клаши.
 Так на высотке нынче спляшем,
 Как на вечёрке чёрта с два!
 Забористая кружит фляга,
 Тушёнку выскребает нож...
 Хохочем так, что до рейхстага,
 До стен его доходит дрожь!

                2
 Смеркалось между тем... Жара
 Тельняшки в море полоскала.
 Обычной жатвы смерть ждала
 И лишь имён не называла.
 И стук вечерних котелков
 Струился мягко над долиной.
 И луч летел за тенью длинной,
 Едва касаясь облаков.
 И сопки в робкой темноте,
 Четыре колдуна горбатых,
 От моря поднимались к пятой,
 Господствующей высоте.

                3
 Однако не уснуть врагу.
 И через огневую зону
 Взметнулись моряки по склону,
 Не пригибаясь на бегу.
 Ударили! Теперь держись!
 У пулемёта сдали нервы!
 В атаке лучших нету — первый,
 Которому и в смерти — жизнь!
 Жаль только, мало целовал,
 Жаль, что любил тебя недолго.
 ...упал Иван!.. Шамиль упал!
 ...упал! упал! упал! Серёга!
 И только ветер пулемёта,
 И только ветер быстрых глаз,
 И только смерть, что косит нас,
 Бегущих яростно и плотно.
 И ночь, замешанная густо,
 Уже крылом по сопке бьёт.
 Ещё рывок!.. И захлебнулся,
 И подавился пулемёт!..
 Нам соболезновать не надо.
 Шли. Знали точно: крут злодей.
 На двести метров перепада
 Немного — семьдесят смертей.
 В атаке лобовой!.. Немного.
 Но лучше бы свалился я
 Там, где уже не встал Серёга...
 Немного?.. Да ведь то — друзья!


   ГЛАВА СЕДЬМАЯ

                1
 Левой ногою в море,
 Правой — на берегу.
 Жадные волны — воры,
 След не уберегу.
 Облако провожатым
 В этой дороге мне.
 Правая — с автоматом,
 Левая — на ремне.
 В небо уйдёт дорога,
 Кончится перевал.
 Слышишь меня, Серёга?
 Вздыблен девятый вал!
 Крабов ползут фаланги
 Свастиками в строю.
 Слышишь?.. На левом фланге
 Вместо тебя стою.
 Синевою заря распахнулась.
 Отдымил уставной самосад.
 И, окопную сбросив сутулость,
 Перешёл в наступленье десант.
 И. как ходят в атаку — не в ногу,
 И как ходят на смерть — прямиком,
 Левый фланг перерезал дорогу,
 Выйдя к Глебовке с боя рывком.
 Моряки из солёной пехоты,
 Грозово прошумевшей в веках,
 Километров полста миномёты
 Протащили, поди, на руках.
 На руках и орудье. По кочкам.
 Выводя на исходный прицел,
 Рыжий Яшка, гвардейский наводчик,
 По-бурлацки в постромках потел.
 И к пехоте с усмешкой безбровой
 Озорущее вскинул лицо:
 — Подсобили бы?.. Левофланговый,
 Правое вызволяй колесо!
 Посвист пуль, истонченный до визга,
 На щитах тугоплавкой брони
 Влился в улицы Новороссийска
 Суток пять не смолкали бои.
 Билась с кривдою грозная правда.
 Так усильем железной братвы
 Был приправлен котёл Сталинграда
 И упрочена слава Москвы.

                2
 Уже и в письмах нетерпенье.
 По направленью на Берлин
 Фронтов сплошное наступленье
 И обезвреживанье мин!
 Иду с уверенностью бога,
 Но чувство, будто впереди,
 Прикрыв меня, — Баржа Серёга,
 И мне его не обойти.
 И пули, что меня искали,
 Незримый, скрадывает он.
 Или бушлат?.. Бушлат — едва ли,
 Подкладка — дедовских времён.
 Хотя бортом его когда-то
 Секлась кронштадтская шуга,
 Хотя от соли у бушлата
 Окаменели обшлага,
 Хотя очаковского толка
 Покрой его  широк в груди...
 Бушлат и есть бушлат. И только.
 Бушлат — и всё, как ни крути.
 Но скалы, скалываясь щебнем,
 Под пулями поют в ушах
 О том, что все же он волшебный,
 Непробиваемый бушлат!..
 Спасибо другу за подмогу,
 Но если нынче же в бою
 Я не опережу Серёгу,
 Бушлат братве передаю,
 Чьи жизни светлые ценою:
 Одна своя — за вражьих сто...
 О друге память?.. Ну, а кто
 В бою прикрыт моей спиною?

                3
 «Любимая, здравствуй и помни!
 Разлука продлится пока...
 И всё же впервые легко мне,
 Я знаю: победа близка.
 Заскворчут по скверу скворечни.
 Людское задышит жильё.
 По лицам бойцов просветлевшим
 Все ярче отсветы её!
 Прибоя кровавая пена
 Истлеет, иссякнет в горсти...
 Родная, еще навестим
 Серёгину мать — непременно!
 Цветочного мёда ушат
 Свезём ей. Хорош от простуды.
 Поклонимся и за бушлат
 (В укор мне Серёгина удаль).
 Аукаться по камышу
 С тобой убежим на запруду.
 Берёзовый лес напишу,
 В цветении вешнюю тундру,
 Над речкой таёжной рассвет,
 От солнца к баркасу дорожку...
 Прощаться не буду. Привет.
 Целую тебя и Серёжку».