Меж молотом и наковальней

Он до конца боролся с жизнью-шлюхой,
Продажной, грязной, злой и подлой,
И потому лишь побеждал порой,
Что был иной породы, не такой,

Как большинство её сынов, родных,
Детей тех, что от плоти плоть,
Ей преданных и благодарных,
И за неё готовых умереть,

Но только на словах, на деле ж
Обдирающих как липку.
Стремился он к иной, вишь, цели.
И не сидел он с ней в обнимку,

И недолюбливал, конечно,
Но всё ж пытался изменять,
Влиять, как можно, благотворно.
Она же принималась ржать

В ответ, как шлюхи ржут - надрывно.
Не обращая на неё вниманья,
Он рьяно к цели шёл, отчаянно,
Не предавая своего призванья.

Страдал и падал, поднимался,
Привлёк внимание небес.
А для неё он пасынком остался,
И не ходил гулять в её он лес.

Но старость - дряхлая старуха,
Настигла, начала просить на чай.
Её отважно он ударил в ухо.
Она ж взъярилась, только примечай,

Как сплетни распускала злые,
Что мол и немощен, и стар.
Ему ж завидовали молодые,
Какой задор и пыл, и жар!

Что ж наша шлюшка? Заглядевшись,
Порой размякнув ненадолго,
Его дарами быстренько наевшись,
Не жаловала всё ж его.

Его друзей, вернее не было во веки,
Развеяла с клюкою ведьма-смерть.
Один остался человек
С "подарками", Бог весть,

От времени иного, сумев и их
В людей подобье превратить.
Но невозможно обратить "лихих",
Их сущности не изменить.

И вот поняв, что он один
И что опоры должной уж не сыщет,
Так начали его терзать они!
Никто, пожалуй, не опишет.

Им нужен был не он,
Любить они не могут,
А только брэнд его и сан.
Но выбросив их на дорогу,

В последнем, предназначенном
Рывке, он победил опять и к Богу
Ушёл один, непобеждённый
И верный выбранному слогу.