Метельное каре

 Личная Свобода есть первое и важнейшее право Каждого
 Гражданина и священнейшая обязанность каждого Правительства.
 На ней основано всё сооружение Государственного Здания
 и без неё нет ни спокойствия, ни Благоденствия.
                П. И. Пестель «Русская правда»
           Глава первая
               1
 Дрожащей иволги полёт
 Сулит от ястреба спасенье.
 Звонарь отёр землистый рот.
 Перекрестился. Воскресенье.
 Сел на перила. Чёрствый хлеб
 Достал из выцветшей котомки.
 Внизу, в тени склонённых верб
 Стремительно неслись потоки.
 Вдали сияли купола
 Санкт-Петербургского собора.
 Там пелась Господу хвала
 И трону мыслилась опора;
 Там в ризах тканых жемчугов,
 В запястьях золота литого
 Попы клеймили мужиков,
 Анафемой скрепляя слово,
 Там камнем вымощена топь…

 А тут – ручьи, а тут – болота,
 И скачет барская охота,
 Рассыпав крики, ржанье, топ...
 - Ить кабана заполевать, -
 Звонарь с усмешкою подумал, -
 А с ними и гусар... По Дуню
 Заглянет, стало быть, опять... –
 Звонарь жевал прогорклый кус,
 Горящий торф ноздрями чуя,
 И размышлял:
 - Коли спущусь,
 То кабана перехвачу я...
               
                2
 У речного ивняка
 За прозрачными ключами
 Нагоняем ходока
 С мёртвым вепрем за плечами.
 Оглянулся. Подождал.
 Шаг навстречу сделал смело.
 Усмехнулся:
 - Вот вам тело,
 А на небеси – душа... –
 Волосом и глазом рыж,
 За плечо скосился тускло:
 - Эва, славная закуска,
 Если малость подкоптишь...
 Только будет мне и лучше,
 И вкуснее будет сыть...
 Я – Звонарь. По ваши души
 Мне отходную звонить... –
 И детина-пономарь,
 Силу с весом соразмеря,
 Сбросил с плеч седого зверя,
 Вроде как дорожный ларь,

                3
 Позолота небес облетела.
 Распустился над травами дождь.
 Грянул – колокол! Медное тело
 Передёрнула крепкая дрожь.
 Будто зовы земли, будто стоны,
 Криво, глухо ударил набат...
 И пошли в куполах перезвоны,
 Звоном звон перемножив стократ!
 ..............................................
 Накренялась земля, накалялась
 И дымилась в отвесном дожде
 Так, что небо плясало, кривлялось
 На суглинистой сковороде.
 Поперхнулась свинцовою рябью
 Золотистая прежде вода...
 Ливень высек проезжую бабу,
 Не спросив у возницы кнута.
 Распугал босоногих мальчишек
 В запустелом господском саду.
 Вот закапал спокойнее, тише...
 Вот, с играющим ветром в ладу,
 Залетел под тряпицу в подойник,
 Вот в канаве у дома обмяк,
 Чтобы вымыл сапожки полковник,
 От коляски идя в особняк.

 Баба тёмная перекрестилась.
 Унялась в мутной речке вода.
 Вечерело. Господняя милость
 Через облачко стало видна.
 В доме барском зашторились глухо.
 И за серой стеною его
 Ни для глаза уже, ни для слуха,
 Ни для толков людских – ничего...

 А на утро прощания ласки,
 Терпко-сладкий Отечества дым.
 Снова Пестель проходит к коляске,
 Чуть раздумчив и невозмутим.
 Даль в мятежном пожаре... Сквозь осень
 Ветром гнало смолистую гарь
 Через поле в чистилище сосен,
 Где звонил монастырский Звонарь.
 У себя в колокольной скворечне
 Гибким телом раскачивал гром,
 И берёз молчаливые свечи
 Освещали глухой окоём.


            Глава вторая

                1
 Гулкие груди чеканных коней
 Вложенный в ножны серебряный воздух.
 Только и слов моих кучеру:
 - К ней! –
 А лошадям – ни мгновенья на роздых.
 Встретила жаркой невнятицей слёз,
 Выбежав в пасмурной, выцветшей шали.
 Будто бы в очи ударил мороз,
 Так мы друг друга в объятиях сжали.
 Прелью, настоем бузинным дыша,
 Нежностью мучаясь, медля со стоном,
 В домике, спящем в тиши камыша,
 Были измотаны бредом бессонным.
 Были подслушаны наглым скворцом,
 Прямо из леса в оконце влетевшим,
 Были всполошены в полночь ловцом,
 Словно в дороге болотистой  лешим.
 То в рыболовную куталась снасть,
 В зелень русалочьего одеяла,
 То росомахой озлилась на мать,
 Вторглась которая, увещевала:

 «Вы уж не этого... Дуня просватана.
 Свадьбу играть, как отпустят дожди.
 Будет и горького, будет и сладкого.
 Дуня просватана... Не приходи!
 То-то Звонарь – бугаина церковная.
 Где до тебя ему – чёрная кость:
 Неба с землёю намешано поровну,
 Равными долями благость и злость.
 Ласкою перемежит зуботычину,
 Наспех раскрыв заскорузлый кулак…
 Но не тебе, а ему, горемычному,
 Бить в её светлые колокола.
 Завтра неладное будет, недоброе...
 Барин, злодей наш, почище тебя!
 Спросят с него... не примчалась а то бы я.
 Вышла ему, душегубу, судьба.
 Под руку – чуешь? – попасть не советую,
 Хоть получил бы и ты не зазря...
 То есть в колодце нашли малолетнюю.
 Спортил, убивец, сестру Звонаря...»

                2
 То хохотала в озябшей тиши,
 То, суеверно прижавшись, молчала.
 С хрустом и криком врезались стрижи
 В тонкую смутную нитку причала.
 Пообещала и горя не знать.
 Круто ушла, напевая сквозь слёзы...
 В горнице скрылась. Задумал позвать –
 Вмиг очутилась, незваная, возле.
 Стал собираться. Вбежала опять.
 Думал прощаться – заладила:
 - Здравствуй! –
 В лоб целовала – отрезала прядь
 И наказала, напутствуя:
 -Царствуй! –
 Перекрестила, как будто рукой
 Дали осенние очаровала.
 На берегу заслонилась рекой
 И заступила за сумерки ало.

                3
 По вольной воле колокол
 Отслужи молебен!
 Горит за частоколом
 Амбарный хлеб.
 Слеза давно прогоркла.
 Гуди поверх голов,
 Сшибай, гуляка-колокол,
 Заглавья куполов!
 Раздольней, чем на свадьбе,
 Гуляют мужики.
 Помещичью усадьбу
 Крест на крест подожгли!
 Убиенных корчи
 В травах под стеной,
 Староста-доносчик
 В яме выгребной.

 Первой кровушки напился,
 А, как всякий великан,
 Русский бунт хмелеет быстро,
 Да не скоро будет пьян.
 И помещика под рученьки,
 Ох, под белые его,
 Донесли пока – измучили,
 А нести – легко, легко!
 И на колокольню волоком
 По ступенькам хромым-ить,
 И подвесили под колокол,
 И ударились звонить.
 И, где верх, где низ – не ведая,
 Изрыгая страшный вой,
 О забрало бился медное
 Закрасневшей головой.
 Полон огненной обидою,
 Что в ромашковую тень
 Со стены Звонарь поскидывал
 Его дочек-барышень.

 Стихийное бедствие!
 Раздет, разут,
 По голодным весям
 Сквернословит бунт!
 Скрутили безлошадных.
 Кандалы в пыли.
 О пощаде,
 Колокол, вопи!
 Скрутили безвестных
 Лихие палачи.
 О кровавой мести,
 Колокол, молчи…

      Глава третья

                1
 Снег, что солдат-инвалид,
 По Петербургу хромает;
 Доковылял бы до мая,
 Перемывая гранит.
 Ветром ему наподдало,
 А устоять не силён,
 Вот он в оконце подвала
 И постучал костылём.
 Там над колодкой мурлычет
 С тихим усердьем хрыча
 Мастер, к работе привычный,
 Тюкает в шляпку луча.
 За полночь до обалденья
 Детский надсадливый плач,
 Бабы ворчанье, зуденье,
 Гвозди, летящие вскачь…

 Зябко. Темно. И сапожник
 Крестит зевающий рот.
 И, отложив свои кожи,
 Лезет за свечкой в комод.
 Взглядом его провожая,
 Баба заёрзала: «Зря!
 Жечь бы не след. Вздорожают.
 Вишь, отпевают царя?
 Будет нам, дурень, разору…
 Вовсе б не трогал ключей.
 То-то горит по собору
 Целое море свечей…»

 Мастер огонь засветил.
 В свете возникшего круга
 Низкий подвал Петербурга,
 Жизнь без надежды и сил.
 Два отупевших лица.
 Стол, одеялом покрытый.
 Стук заунывный, сердитый;
 Кашель и стук без конца…

                2
 Компании Американской
 На Мойке всем известный дом,
 Где коммерсант привечен лаской,
 Сигарой и «Клико» со льдом.
 Купец сюда спешит на раут,
 Чтоб из копейки сделать цент.
 Здесь взвешивают, обсуждают,
 Дают кредит, берут процент,
 Отбрасывая без опаски
 Дух осторожной старины,
 Хоть вести с призрачной Аляски
 Недостоверней, чем с Луны.
 Упряжками из волчьих далей
 Акционерский мчит билет…
 А кто директор генеральный?
 Не гениальный ли поэт,
 Рылеев, автор нашумевших
 «На временщика» грозных строф?
 Гораздо родственнее вещи:
 Псалтырь и, скажем, водки штоф,
 Чем ум, возвышенный сугубо,
 И торг, презренный искони…

 А презентованная шуба
 Правлением Компании?

 Но, что странней, в сию обитель,
 Едва контора заперта,
 Иного рода посетитель
 Через иные ворота
 Проходит. Уточняет адрес.
 Всё в тот же дом почтенный наш
 Стучится трижды, озираясь
 На затемнённый бельэтаж.
 Войдёт. А на конце аллеи
 Второй… и третий… и восьмой…
 Хотя, позвольте, - сам Рылеев
 И квартирует тут с семьёй.
 Должно быть, гости? Ради звона
 Бокалов и пикантных блюд?..
 Вот только странно – при погонах,
 Не купчики – военный люд.
 Вот только странно, что квартира
 И при гостях, как под замком.
 Разгульного не слышно пира,
 Шампанского не грянет гром.
 Довольно странные обеды.
 А впрочем, не слывёт хлыщём
 Хозяин. Так что все беседы
 Об акциях… О чём ещё?

                3
 За портьерами, за дверью,
 Где чадящих люстр гримаса,
 От доверия к доверью
 Грозный заговор метался.
 Освещались правдой лица
 Прежде всполохов набата –
 Брат не вправе ошибиться
 В сокровенных мыслях брата.
 Друг не вправе обмануться
 В сопредельном сердце друга,
 Если руки для союза
 Протянул ему из круга
 И на дело общей муки
 Принял, как единоверца.
 Души – мрак, но в перестуке
 Познаётся сердцем сердце.

 За гардинами глухими,
 Где потёмок долгих сырость,
 Попранной Свободы имя
 Шёпотом произносилось.
 Трону слышались проклятья,
 Предвещавшие расплату,
 И сплавляло с клятвой клятву
 Пылкое рукопожатье.


      Глава четвёртая

                1
 Ещё молочницы с бидонами
 Из дома в дом, из дома в дом
 Снуют потёмками бездонными;
 И, подпоясан кушаком,
 Ямщик с угристой пьяной рожею
 И грязной бородой по грудь,
 Да с четвертями под рогожею
 Неспешно трогается в путь.
 Не пробудилась и лакейская.
 Ещё вечерний жар в золе,
 Ещё игла Адмиралтейская
 Не зарумянилась в заре.
 Ещё гремит ключом рассеянно
 Жандарм. И бритых под нули
 От равелина Алексеева
 Колодников не повели.
 И пробует рукою страшною
 Ножные кандалы Звонарь,
 Нужду справляя над парашею,
 Как писсуаров подле – царь.
 Ещё шальной метели лошади
 Не надломили льда реки…

 К Сенату на Петровой площади
 Сошлись мятежные полки!

                2
 Врасплох застигнутый рассветом,
 Не сразу житель принял в толк,
 Когда Гороховским проспектом
 Прошествовал Московский полк.
 При знамени, под барабаны
 Качались стройно кивера.
 «Ура-а!..» - гремело непрестанно,
 Шагов пятнадцать и – «Ура-а!..»

 «Ура-а!..», «Ура-а!..» Как солнца блёстки,
 Штыков сверкающих река.
 Бестужевы, Щепин-Ростовский –
 Любимцы во главе полка.
 В воротах дворники озябли,
 А храбрых греют галуны.
 Без шуб не холодно! Их сабли –
 Уже, уже обагрены…
 В народных толпах ликованье
 При звуках мощного «Ура-а!..»
 До самой площади Петра,
 Где центр декабрьского восстанья.

                3
 Зубы в кабаньем оскале.
 Губы в нервической пляске.
 Руки привычно искали
 Стек, повелительно-царский.
 С места! И через минуту
 Ходит уже по Дворцовой.
 Стеком, чтоб вытравить смуту,
 Хлещет по малой берцовой.
 Тут же, какой-то в повязке
 Несколько боком подходит.
 С виду – разбойник заправский.
 Мнётся… С прошением, вроде…

 - Кто? И что надо?
 «Позвольте,
 Их, Государь, образумить?»
 - Что же, ступайте. Не против.
 И – потушите Везувий.
 Впрочем, поступим иначе…-
 Дольше собой не владея,
 Взвизгнул с проворством собачьим:
 - Братцы, вяжи лиходея!
 Бунтовщиками подослан?
 Да застеснялся бабуси,
 Смерти костлявой – забросил
 В речку кинжал свой и струсил?
 В крепость его спровадите!
 Прежде, чем скатится солнце,
 Стащим и прочих в «обитель»…
 Ну, а посланник – найдётся!


        Глава пятая

                1
 Вдохновенный распорядитель
 Петербургских русских войск,
 Не единственный ли в свите,
 Кто в руках царей – не воск?
 Константину присягая,
 Осадил на первый раз
 Властолюбье Николая:
 «Гвардия не любит вас.
 Смуте быть. Не дай нам, Боже,
 Снова видеть Русь в огне!»
 Николай:
 - Но брат усопший
 Завещал Россию мне…-

 Въехавшему в царских комнат
 Золотые этажи,
 Мнящему рукой верховной
 Взять имперские гужи,
 Губернатор и скажи:
 «Передаче по духовной
 Русский трон не подлежит».
 И рука скользнула мимо.
 Цесаревич вскользь взглянул.
 Ладно. Пусть. Невозмутимо
 Константину присягнул.
 Сиречь не подал и виду:
 Мол, попомню дураку,
 Гнев сдержав, а не обиду
 На правдивого слугу.

 Вот кого лукавым взором,
 Желчи полным через край,
 На тот свет парламентёром
 Посылает Николай.

              2
 Из саней вельможных
 На гнедого – скок,
 Как из мирных ножен
 Боевой клинок.
 Камышовой кряквой
 Выблеснул на свет
 Из-под шубы жаркой
 Яркий эполет.
 Расступись, народец!
 Не боясь хвороб,
 Старый полководец
 Поскакал в галоп.
 Его благородье
 О лихой поре
 Удержал поводья
 И – перед каре.
 В жизни, в смерти волен,
 Поднимает клич
 Славный русский воин
 Милорадович.
 Перед пешим строем
 На коне сидит,
 Слово непростое
 Просто говорит:

 «Здравствуйте, ребята!
 Видит Бог, горжусь.
 Доброго солдата
 Вынянчила Русь,
 Верного присяге…
 Знаю вас давно,
 Как святили стяги
 Под Бородино.
 Радуюсь и ныне,
 Что храбры, сильны,
 Потому что вы мне
 Все как есть – сыны.
 Но не лезьте в драку.
 Прежде до конца
 Старого рубаку
 Выслушай отца».


 «И подлец не всякий,
 Растакую мать,
 Поперёк присяги
 Станет присягать.
 Но в безделье праздном,
 Бабник, сукин сын,
 Погнушался царством
 Русским – Константин.
 С полькой жрёт варенье.
 Нет бы, чёртов перст,
 Нам об отреченье
 Выслать манифест.
 Ну, да слава Богу,
 Ибо к нам не строг,
 Если от такого
 Часом уберёг.
 Сами помозгуйте,
 Растакую мать:
 Предавшего смуте
 Стоит ли желать?
 Не шали, ребята!
 Все до одного
 Присягнёмте брату
 Младшему его…»
 ………………….
 - Проезжайте, граф! –
 Как по шару – кий,
 Штыком – стремглав
 Одоевский…
 …………………
 «Да не встать вам против,
 И былых побед
 Да не обернёте
 Родине во вред!..»
 …………………
 - Не вводи во грех! –
 «Ты сошёл с ума…»
 …………………….
 Выстрела орех
 Раскусила тьма.

            3
 Граф к луке припал,
 Вдруг – простоволос;
 Седину трепал
 Ветер – злобный пёс.
 Ох, и выл тот пёс!
 Ветру – вся вина.
 И понёс, понёс
 Конь – хозяина…
 В тишине густой
 После молнии
 Содрогнулся строй,
 Всколыхнулся строй
 Не в молчании,
 А в безмолвии…

 Конь хозяина пронёс
 Мимо тех и этих войск,
 Мимо тех и этих слёз
 И к парадному принёс,
 Как носил живого встарь…

 Промокнув глаза платком:
 - Сожалею! -
 Молвил царь
 И заставился полком.

          Глава шестая

                1
 От заутрени до самой до вечери
 Всё жужжит пурги веретено.
 А по кровлям от весёлой черни,
 По деревьям да по столбушкам – красно.
 Тут и в добрых разлетайках молодухи,
 И охочая до страхов детвора,
 И смышленый гробовщик в треухе,
 Всё считавший и считавший кивера.
 Забежавший по пути приказчик
 С шляпками в картонках расписных,
 И трактирщик пялит глазки рачьи,
 Мутные – хоть пива в них плесни.
 А задорные мастеровые,
 Больше чем сочувствием горя,
 Ломом шелушили мостовые
 И вооружались втихаря.

 Балагурство, шутки, смех в народе.
 Или с бубенцами под дугой
 Праздник русский, масленицы вроде,
 Бойкой распотешился пургой?
 Пляски под гармошку. Всхлип ребёнка.
 А под боком у мятежных рот
 Разбитная ладная бабёнка
 С пылу, с жару сбитень подаёт.
 Пей, гуляй!.. Горластые зеваки
 Ради потасовки удалой
 Криком подзадоривали к драке
 Полузаметённый снегом строй.



                2
 Фрунт во фрунт полки стояли –
 Русский против русского.
 Сталь отсвечивала в стали
 Всё покроя узкого.         
 Справа – куплены к присяге,
 Слева – званы к мятежу,
 Но спроста подумал всякий:
 «Выпад! Раз, и – уложу!»
 Фрунт во фрунт и душа в душу.
 Фрунт во фрунт, фрунт во фрунт.
 И у каждого к оружью –
 Фунт свинца, смерти фунт.
 Между ними, между ними –
 Продувной метели звон,
 А над ними, а над ними
 Бесноватый небосклон…

                3
 По Петербургу, по окрестности
 Бугрятся снежные валы.
 И каторжан уже от крепости
 Колонной хмурой повели.
 Покинул паперть нищий с мальчиком.
 Под вывеской французских вин
 Вертлявым с проседью приказчиком
 Доходный заперт магазин.
 Позакрывались лавки, лавочки.
 В запруженности городской
 Привычно замелькали дамочки
 С дорогостоящей тоской.
 Дуняшу в шляпке и салопчике,
 Одетую под этих дам,
 Усмешкой жалуют извозчики
 И предлагают господам…
 А утюги по дымной прачечной
 Летают у удалом пылу,
 А шулера за фокус карточный
 Садятся к верному столу.
 Вот, обегая рысью портики,
 Спешит наборщик из цехов,
 Под картузом припрятав оттиски
 Запретных пушкинских стихов.
 Ямщик с лицом печного обжига
 Седьмой шлагбаум миновал.
 И над колодкою сапожника
 Черней час от часу подвал.

 Кашляя, скверно кряхтя,
 Мастер над дратвой согнулся.
 Баба, сопящая грузно,
 Грудью уняла дитя.
 А за оконцем (В метели
 Сразу и не разглядишь)
 Намертво смёрзлись шинели
 В пешем строю голенищ.


           Глава седьмая

                1
 Рылеев прокричал: «Царя долой!»
 Так почему же неподвижен строй?
 «Вперёд!» - воззвал, и тоже невпопад:
 Не сделал шагу ни один солдат.
 Быть может, в новость им подобный стих?
 На верность Константину звали их,
 И вдруг, излишних слов не говоря,
 К оружию зовут – долой царя!
 Да вроде бы и следует – долой!
 Ведь царь – не царь, а брат его родной,
 Плут, самозванец… Строго говоря,
 И следует кричать: «Долой царя!»

 Молчат. А в высоте над ними
 Поднял коня на всём скаку
 Царь Пётр (Камень – его имя)
 И рушит он конём скалу.

 Не бросятся вперёд. Не хлынут вспять.
 Кому поверить? Нет с вопросом сладу.
 Неясно, невдомёк… Стоять, стоять!
 Но не обидеть ненароком правду.
 Стоят! Не разогнать, не повести
 Ни бранной речью, ни истошным криком.
 Стоят, угрюмы, строги и просты –
 В молчании, в безначалии великом.

 А господа, спугнул которых вихрь
 Беспечно ими брошенного слова,
 Глядели с ужасом на дело рук своих
 Печальными глазами Трубецкого.
 Поставив пепельницу на окно,
 Курил, поглядывая осторожно
 На мятежа метельное вино,
 Обдавшее через двойные стёкла дрожью.

                2
 Кандалов колокольное пенье
 Отвечает унылым шагам.
 Бунтари!.. Или впрямь, подкрепленье
 Отыскалось мятежным полкам?
 В стороне от гранитов дворцовых,
 Занавешенных вьюгой слепой,
 Каторжане проходят в оковах
 Молчаливою страшной толпой.
 По апостольски переступая
 В перезвоне от рук и до пят,
 Цепи в дымных сугробах купая,
 Хоть покойника развеселят.
 За метелью бредут непроглядной,
 Каждый – воли своей господин,
 Каждый – с правдой своей и неправдой
 Покаянно один на один…
 Не однажды страдальцам дорога
 Бросит ветер в пустую суму,
 Проклянут не единожды Бога
 И помолятся снова Ему.
 Звон кандальный. Одежды смиренья.
 Снегом хлещет метель по лицу.
 Знай, бредут…Это им пополненье
 Обжигает декабрь на плацу!

 Осунувшись, военспецы
 С прицелами колдуют.
 Но пушкам в дуло молодцы
 Глядят и в ус не дуют.
 - Матерей не жаль? –
 Стоят.
 - Деток маленьких? –
 Едино.
 Пасмурней глядит солдат,
 Сорванца припомнив, сына…
 - Жёнок, братцы, пожалей! –
 Только хмурятся. Ни с места.
 - Знать, вам каторга – невеста;
 Видно, миловаться – с ней.
 …………………………….
 В молчании грозном сомкнули
 Над павшими строй, но – стоят!
 Отчизне уже присягнули,
 Иных не имеется клятв.
 Метели унылая свежесть.
 Мятежных рассеять дабы,
 Что конный жандарм – самодержец
 Россию рванул на дыбы!
 Сверкают Петровые очи,
 И громом саженных подков
 Монарх, расскакавшийся, топчет
 Восставших на царство рабов.
 Стоят! Замурованы плечи,
 Мундиры враждебно туги…
 И подданство лютой картечи!
 И посвист сибирской пурги!


                3
 Каторжане прошли, по сугробу
 Волоча и железный прибой,
 И мужицкую хитрую злобу,
 Что кровит рассечённой губой.
 И Звонарь. От мирской благостыни
 Впятеро пуще прочих здоров,
 Он разряжен и в цепи двойные,
 И в медвежий браслет кандалов.
 Ноги переставляет угрюмо.
 Что молитва ему, что разбой.
 Озорная Степанова дума
 По скуле пробежала рябой.
 Вот, заслышав, как пламени сваю
 В небеса вколотила картечь,
 Скалит зубы:
 «Ужо отпеваю!
 Ить кабан – не для княжеских плеч.
 Не сносить, не сносить бедолагам
 Продувных бесталанных голов…»

 И шагал. И раскачивал шагом
 Колокольню ножных               
 Кандалов.