Я зачат был в бараке за серой изношенной шторкой

Я зачат был в бараке за серой изношенной шторкой
Я в бараках был выношен возле вонючих параш
Я рождён был в бараке на грязных эпохи задворках
Вертухай охранял мой младенческий сон от пропаж

Наспех сложен из бруса был первый ковчег мой, зимою
Коченевшие пальцы тепло от костра не спасло
Он остался в снегах, в мерзлоте над рекой Колымою
Его прах врос в ландшафт, его имя в века унесло

Я болел, я не трогал груди материнской губами
Оттого до сих пор целовать никого не могу.
Знайте: дерево помнит! Я понял уже под дубами!
Всё как губка впитает и помнит! Деревья не лгут!

Я – малютка – метался в жару рядом с проклятым брусом
Он впитал в себя боль умиравших, их память и страх!
И вливалась в меня эта боль, боль что выше Эльбруса
Заполнял меня ужас застывший у них на устах.

Я пропитан бараком, и ужасом смерти и болью
Грусть, тоску и печаль мне волнами приносит закат
Мне от них не уйти, не укрыться ни в море, ни в поле
Вечный пленник барака, последний колымский зэка.