Бенефис автора. Злобный Мышалёт

Дорогие наши стихиряне!
Вот и наш замечательный Мышалёт (который вовсе не злобный), попав в победители,
получает свой БЕНЕФИС !
Для многих это личность покрытая тайной. Но сегодня ему приходится себя чуточку рассекретить. Вот что он рассказал  о себе.

"Ну, что тут сказать? Рассказ такой.
Мышалет на стихиру с 2012 г. Забрел туда случайно, сначала с намерением поиздеваться над графоманами, а потом неожиданно обнаружил на сайте много добрых, славных, порядочных и талантливых людей. И потому, оставив злобность для истинных графоманов, создал площадку-прибежище для одиноких поэтических душ.
Злобный Мышалет провозгласил себя царем всея мышиной Руси, и тактичные авторы площадки, не вызывая санитаров, согласились с этим титулом. По поводу наличия мышиного гарема тоже не высказывается никаких возражений. Зачем расстраивать Мышалета, пусть он пребывает в своих мечтах, ибо поэтам свойственно заблуждаться.
В реале Мышалет весьма злобен, не имеет усов и хвоста, словом, в его облике нет ничего мышиного.  В реале никто не знает о тайной страсти человека - приверженности к стихосложению. Даже круг близких друзей, если и догадывается о существовании виршей этого сурового человека, то предпочитает помалкивать, не входить в обсуждение достоинств и недостатков этой доморощенной поэзии.
В реале Мышалет - женщина  Ира, которой скоро сорок лет. Двое детей и муж, а также куча родственников, которые жаждут от Мышалета помощи и внимания. Как тут не залезть в нору? Да, еще и  работа, о которой стоит упомянуть. Кем мог бы стать человек, желавший быть сначала профессиональным музыкантом, затем журналистом, а затем домохозяйкой? Ответ закономерен - юристом, причем достигнуть вершин юридической профессии, включая кандидатскую степень." 
***************

Ну и как вам? Вот какой у нас необыкновенный Мышалёт!

А  теперь стихи:

Разбитое зеркало

Сложится, но будет по-другому.
Ты спроси у Фарадея-Ома,
Те всё знают про земли законы,
Я же верю зеркалу кривому...

Сложится, и станет незаметно,
Что беда оставила отметку,
У любви всегда свои секреты,
Конфетти, конфеты и букеты.

Сложится разбитое корыто,
И вода нальется, что разлита,
Будет всё как будто шито-крыто,
Но под швом  - гнездо перитонита.

Не болит, пока не нажимаешь,
Не горит, пока не зажигаешь.
Не помнется, если не надавишь,
Не порвется, если не расправишь.

Сложится и будет всё иначе.
У меня нелепая задача:
Сохранить, себя же одурачив,
То, что ничего уже не значит.


Про Илью Муромца

Вот  был я в Муроме да в Карачарове.
А как попал туда? Совсем нечаянно.
Шузы растоптаны, часы вокзальные,
Платочки белые, дорога дальняя.
Украл немножечко,  заспотыкался вдруг.
В берлогу сунулся, да упредил мой друг.
И вот полсуток я качался в тамбуре,
 Дорогая дальняя, да не до Гамбурга.
Сошел с дистанции, коль бабки кончились,
Чего цыганка мне про то пророчила?
Стою с подветренной, копчу махорочкой.
А у реки мужик торчит на горочке.
Под ним лошадушка три тонны с лихарем.
И сам булавушку хранит под мыхою.
Башка огромная, глазищи страшные.
А  кто за кент такой?(Накладно спрашивать).
Я по складам читать ловчила редкостный.
А рядом бабушки по виду местные,
И ну рассказывать, меня воспитывать,
Что он святой мужик, хотя и с битою.
 В монастыре у них могилка древняя,
И там лежит Илья, и спит, наверное,
Но если ворог к нам проклятый сунется,
То он подымется, авторизуется.
Поехал я домой, хабар свой выкинул.
Боюсь с тех пор я тех, что светлы ликами.
А вдруг подымутся, да  топнут ножками?
А мы крещеные, хотя безбожники...


Мышиный Будда

Мышиный Будда на земле
Кому он нужен...
Поэтам нравится не всем,
Слегка контужен.

Мышиным богом объявить
Пытался в шутку.
Других понять, других любить
Хотел как Будда.

Но каждый задает вопрос:
Ты сумасшедший?
Да нет, я в горних высях рос
И вниз сошедший.

Зато как настоящий  бог
В себя  смотрю я,
Недолговременных тревог
Следы бичую.

Улыбку грустную мою
Поймите люди,
Хотя давно привык к битью
Я без прелюдий.

И я иду в высокий храм
Молиться вечно,
Любую горечь, боль и шрам
Лечить беспечно.

Вот в чаше каменной моей
Слеза вскипает.
Мышиный бог, ты для людей?
Так не бывает.



Про мою прабабку

«Перчик ты мой горький...», -
бабка говорила
и в свою каморку
внука уводила.
Прялки деревянной
тихое гудение ...
Домовых упрямых
из подшестка* тени...
Пух перебирает,
бабушка спокойно,
руки как пергамент...

Мне уже не больно.

Высохли дорожки
слезные скупые,
сухари и крошки
я  сосу простые.

Бабушка бормочет
тихо, как монашка.
Я дремлю, но кочет**
боком входит  важно.

«Ах ты, забияка»
 взмахом полотенца
бабушка беднягу
гонит прочь из сенцев.

Почему смеюсь я,
почему я счастлив...

Старую бабусю
вспоминаю часто ...


* В подшестке русской печи хранили мелкую посуду со специями, которые использо­вали при варке пищи.
** кочет -петух, так называли в москалячих селах петухов.



Если мечты сбудутся

Узорным мостом коронованы
И мшиста упрямая плоть.
Нужны мы гремящему городу,
Как нужен скорбящим господь.

Мы были бетонными сваями
Моста, что над быстрой рекой.
Исправно и прочно держали  мы
Трамваев звенящий покой,

И топот шагов беспорядочный,
И бег городской суеты.
В сумятице будничной, праздничной
Спокойны речные мосты.

Но мы примечаем движение
И рябь серебристой волны
И лишь иногда отражение
Звезды, что горит с вышины.

Ведь даже тупая громадина
Мечтает о вольном житье,
Где нет ни причала, ни бакенов,
Ни лодок, спешащих к земле.

Мы станем глубинными рыбами,
Чьи мысли, как воздух, просты,
Но вздыбятся серыми глыбами
И рухнут за нами мосты.



Осень. Финский залив

Наклонюсь над водой, а вода словно сталь,
Гондольеры  выплясывают падэспань*.
Тихим плеском весла грусть нырнет в хладный мрак -
Клик-клак....
Белый мрамор стал сетчатым, стаял янтарь
Пожелтел и прогнил белотканый миткаль.
И унылые боги играют в  трик-трак -
Клик-клак...
Тополиные ветки желты как сусаль**.
Воздух тленом напитан, а мутью  - хрусталь,
Вот акулий скелет разбирает рыбак -
Клик-клак.

* падэспань — старинный бальный танец трехдольного размера.
**Сусаль — обобщающий термин для различных материалов, имитирующих золото. Сусальным покрытием называют тонкую золотую фольгу, пластинки, слегка просвечивающие синевато-зеленым тоном.



Дороги

              Дороги, которые мы выбираем
              Не всегда выбирают нас.

                "Ундервуд". "Это судьба"

Везу сквозь людские скопища
В тележке свои сокровища,
А сверху дерюжка серая,
Но служит давно и верно мне.

Толкает толпа к обочине,
Но как мне на площадь хочется!
Шутихи там, флаги, музыка,
И лица совсем не грустные.

Мне стражники там не страшные!
И ряженые - не важные!
Но нет мне пути с тележкою,
И я ухожу, не мешкая.

Я снова иду.. Тревожно мне,
Хоть вижу поля безбрежные,
Пруды и озера синие,
И вроде устал не сильно я...

Мне лечь бы, немного выспаться -
Да груз мой, боюсь, рассыплется.
Присесть бы, взглянуть под ветошку:
А все ли под ней по-прежнему...

Ушли города заплечные,
И села вдали беспечные,
Лишь только тропинки горные
Еловые лапы темные.

Дороги никем не хожены,
Чуть инеем запорошены,
Как пеплом седым посыпаны,
Как солью давно пропитаны.

Зато тишина тягучая,
Что может на свете лучше быть?
Но здесь дороги кончаются,
И найден приют молчальника.


Незаданный вопрос

Ну, здравствуй, я пришел к тебе с вопросом
И не с одним...
Хоть ты меня не ждал,
Я знаю, ты в ответ не взглянешь косо,
И мне нальешь игристого бокал.

Тревоги бороздят твой лоб прекрасный,
Но чужды мне терзания твои.
Ты подарил другим любовь и счастье,
Но те не знают, как благодарить...

Отчаянье унылых попрошаек
Вопит, что люди брошены во тьме.
И нет в нем правды, как и в странных байках
Об ангеле, страдающем в тюрьме.

Я только об одном скажу, не каясь:
"Другие верят в бога, но в меня
Ты сам поверил, странно улыбаясь,
Ненужным добродушием маня".

Я так и не задам тебе вопроса,
Твоей обезоружен добротой.
Но вижу я вина метаморфозу
Что стало вдруг обычною водой.



О кашалоте, Пете, и неудавшемся пианисте

Вот пасть кашалота. Он в доме культуры
Давно поселился роялем скрипящим,
Я мучаю желтую клавиатуру,
и старые зубы скрипят немудряще.

Замерзшие плечи,озябшие пальцы
И мой ненавистный извечный Чайковский.
Уж лучше бы Леонкавалло «Паяцы»,
Привычней Стравинский и мягче Мясковский!

Топорщатся локти. Корявый мизинец
До края аккорда не тянет, срываясь.
В ответ кашалот, словно черный эсминец,
Таранит пространство, хрипя, и качаясь.

Толстенная тетка - заслуженный мастер,
Меня критикует, качая кудрями.
Она не боится разверзнутой пасти,
Хотя и Чайковского любит навряд ли.

Она говорит мне: «Ты просто фельдфебель,
Чеканишь бездумно стаккато без меры».
А я отвечаю: «Рояль этот — мебель,
И хватит водить мне наждачкой по нервам!»

И, хлопнув дверями, я выйду во дворик
Нашествие злости тушить сигаретой.
Но снова вернусь, чтоб до почечных колик
Терзать кашалота и вечного Петю.



Лепетало мне лето обиженно

«Никогда я сюда не вернусь»,-
Лепетало мне лето обиженно.
Здесь останется дождик да гнусь,
И трава радиацией выжжена.

Улетаю к чужим островам,
Где на небе не сыщешь и облачка.
Там на пляже веселье и гам,
Я по вам не соскучусь нисколечко.

«Убирайся», - ему отвечал,
Через год прибежишь, да попросишься.
Не прожить тебе у янычар,
Ты еще позавидуешь осени.

Посмотри, сколько разных стихов
Листопаду, и лужам и мороси
Посвящает поэт-острослов
Постоянному идолу — осени.

Не разделишь ты вечный престол
С этой странной девчонкой-старухою.
Улетай, и с других берегов
Наблюдай за осенней разрухою.




Первая любовь

 
Сирень трепещет на ветру, качая небо.
Я ветку бережно сорву, белее снега
Я отыщу пять лепестков — одно желанье,
Чтоб от любви как от оков мне легче стало.

Я в белом платье в шумный день на яркий праздник
Приду, прижав к груди сирень, шепча: «На счастье!».
Твой взгляд скользнет по мне усталости упреком.
Я глаз не потуплю к земле.
Как ненароком

Спроси меня о чем-нибудь, хоть о сирени.
Пусть голос твой волнует грудь мне непременно.
Пять лепестков кружат меня  - я как хмельная.
Ночь от ночи, день ото дня любовь сжигает.

Но ты молчишь, ты смотришь грустно и устало.
Прости меня, я просто так сирень сорвала.


(это 1989 г.)




Бусина


 
    Эпиграф:      "Я все ученья видела от своего супруга покойного.
                Вот ты спроси... спроси, чем я  не  бита?
                Кочергой бита, поленом бита, о печку бита, печкой...
                Вот, печкой не бита".
                Островский Н. "Женитьба Бальзаминова"


Не любила ты меня, только мучила.
Да и вышла за уланского поручика.
А усы-то у него  - таракановы,
Водку пьет из самовара  стаканами.

Ты сидишь себе в углу, печкой битая,
Морда с вечера опухла немытая.
У меня была бы ты яркой бусинкой,
Называл бы нежно-нежно Марусенькой.

Для тебя бы покупал булки-маковки,
С ножек снял бы я растоптаны лапотки.
Да купил бы тебе туфли на пуговках.
И платочек на головушку луковкой.

На грудя твои лебяжие нежные 
Я навесил бы монисты утешные.
А сменяешь ли монетку за пряничек -
Не ругаюсь, лишь смеюсь, моя Манечка.

Ну, сиди теперь, дурища несчастная,
И в окошечко смотри,  но с опаскою.
Вот придет улан твой пьяный, потрепанный,
Будешь прятаться за печку от шлепанья.

Будешь плакать по мальчонке безусому,
Да кому теперь нужна  с дыркой   бусина...




Ну, а теперь читаем и наслаждаемся!
Свои мысли и впечатления по Ириному  творчеству оставляем ниже в рецензиях.