Сосед

            Александру Баранову


Опираясь на лопату
всей тяжестью прожитых лет,
всем грузом съеденного и выпитого,
он стоит так прочно,
что напоминает памятник
самому себе.

Глядя в землю,
немного передохнет
и снова копает,
пошевеливая,
осторожно доставая с того света
развалистые корчи.

Уродила картошка, уродила.
Сентябрьское солнце
греет ему затылок.
Нос картошкой,
живот картошкой,
руки и ноги - картофелины.

Вот он, кряхтя, наклоняется
и поднимает такого же человечка.
- Бульба-аш! -
одобрительно разглядывает его
и отбрасывает в сторону -
для внучки,
что на куче сухой ботвы
задумчиво грызет морковку.

Благодарное поле
каждый год выдает ему
дружеские шаржи
в жанре скульптуры.
Да и жена не обидела:
дочки и сынки,
крепкие и здоровые -
картошка да молоко -
тесно выросли в его хате
и раскатились по белому свету.
И сколько от них
и малых тех бульбочек...

- Ох, надоело!
Надоело... -
он тяжело матерится,
но не выпускает лопату,
последний рычаг и опору,
и раскачивается вместе с ней,
как будто хочет вырвать себя
с корнями
из этой планеты
и забросить в какую-нибудь галактику,
подальше,
где и не слыхивали
о коровах и свиньях,
о картошке и сенокосе.

Никуда не деться ему
от этой земли.
Да и как ей без него,
без привычной заботы и ласки?!

Он поворачивает к солнцу
своё багровое лицо
и глядит, не мигая.
Его взгляда не выдержит
никакое светило.
Не то что небесного, -
районного масштаба.
- Докомандовались!
Никто работать не хочет!

Отвоевался,
построил хату на пепелище,
перевернул на тракторе -
от темна до темна -
полземли
и вот сейчас, прихрамывая,
- мина под Сандомиром, -
каждый день выходит с лопатой
на поединок с вечностью.
Тут наскоком не возьмёшь -
все сотки под картошкой.

Ждет на холме с погостом
трижды заслуженный отдых.
Из разбухших ног
текут по ночам осколки.
- Я уж без докторов.
Пока не выкопаю,
не помру.
А там и сажать пора...


Неведомая планета, Минск, "Мастацкая літаратура", 1988