Проводы в Мужество

  Начало пятидесятых…
       Совсем недавно закончилась война. Ещё изуродованные сады не оправились от варварского отношения к ним людей и лошадей. Ещё люди вздрагивали по ночам…
       В Армию призывали уже следующее поколение юношей – границы Родины, тем более такой огромной, надо было охранять. Сердца родных тревожились, но тогда служить в Армии было почётно. Перед солдатом преклонялись.
       Когда провожали в армию очередного хлопца на трассу, что на краю села, по улице мимо нашего двора каждый раз шло много народу. Перед этим за неделю каждый родственник, сосед и просто желающий, приносил что-то съестное на длинный-длинный стол, который сооружался из досок во дворе, накрывался, чем Бог пошлёт. Будущим защитникам несли махорку на цигарку. Девушки вышивали свои инициалы по углам носовых платочков и дарили на память уходившим в армию ребятам.
       Матери переживали:
       – Ой, сохрань Боже! Ой, Бог боронэ, а ну як знов война?..
       Проводы были очень грустными. Девочки рыдали взахлёб. Матери голосили.
       Хлопцев провожали обязательно всем селом: в первых рядах шли новобранцы вперемежку с только что отслужившими свой срок, или которым чуть позже тоже предстояло надеть гимнастёрку и кирзовые сапоги.
       Два-три ряда юношей, переплетя за спиной крест-накрест руки, шли и пели песни. То были песни военных лет. Их привезли с фронта воевавшие в прошлую войну, с сорок первого по сорок пятый год прошлого столетия.
       «Катюша» заканчивалась – слышался «Огонёк». Ему на смену шли «Где ж вы очи карие»… «А помирать нам рановато…».
       Как пелись те песни, которые я слышала в детстве! Так сегодня не поют!
       А ещё пробивается из глубины далёкого-далёкого детства, рвёт сердце на части, полузабытая песня, которая накрывает меня волной грусти вместе с воспоминаниями: «…А в саду было тихо и спокойно, Сквозь деревья светилась луна. На зелёном ковре мы сидели, Целовала Наташа меня…».
       Не успела я порадоваться за влюблённых, как тут же наворачивались на глаза горькие слёзы за брошенную девушку: «Мне не жаль, что я тобой покинута, Только жаль, что люди говорят…».

       Заканчивалась одна песня, за ней шла другая. Ряды, как по команде, замирали: ребята становились в круг. На мгновение зависала тишина, и только всхлипы матери нарушали её. Ребята решали, какую песню затягивать.
       С ещё более глубокой болью щемило сердце от песен, раньше звучавших в далёкой Расее, но только теперь добравшихся до моего молдавского, певучего края, тут доселе неслыханных… Их тоже привезли с собой  фронтовики: «…Если любишь – найди, Если любишь – приди, Этот день не пройдёт без следа…  Если ж нету любви, Ты меня не зови, Всё равно не найдёшь никогда…», «…До тебя мне дойти не легко, А до смерти – четыре шага…».

       Тут к рыданиям матери присоединялся усиливавшийся плач молодых девчонок. Мне тогда не очень понятна была причина такой резкой метаморфозы, но только с годами я поняла: девушки плакали, боясь повторить судьбу матери и не дождаться любимого с войны. Потому щемящая грусть захлёстывала девичьи сердца.

Процессия проводов подходила к краю села, к трассе, по которой провожали всех на фронт. Здесь уже песни смешивались, как будто шло соревнование среди огромной толпы: тут затянули «Раскудрявый клён зелёный, лист резной…», а там – «Выйди на крылечко, Ты моё сердечко…». И обязательно в который раз «А помирать нам рановато…»!  И уж очень чётко вижу и слышу, всеми сельчанами любимой незатейливую песенку: «…Прощай, Рио-Рита! Я покидаю берег сердцем битый, И здесь, Рио-Рита, Свою любовь увидел в первый раз…».
       Эта песня мне очень нравилась! Хоть и не всё понимала я в этой, прилетевшей из-за океана, песне.
       Не помнится, чтобы во время «проводов в мужество» парни и девушки танцевали. Чётко в сознании звучат мелодии. Это уже несколько позже в сельском клубе мы веселились и отводили душу в танцах в праздники и на фестивалях.            
               
       Бесхитростные песни о любви... А любовь всегда живёт по своим, неписаным канонам. Словно пожар, обдаёт молодые сердца, не выбирая места и времени…
       Ещё кровоточили послевоенные сердечные раны матерей. Как они голосили! Так жалобно плачет только материнское сердце. В каждые очередные проводы песни-плачи и причитания были первым признаком того, что застолье кончилось, пора выходить из двора на улицу: такие проводы были ежегодно в течение длительного времени. Я перестала их слышать где-то к середине шестидесятых годов.
Люди стали привыкать к новой, мирной жизни.

2013
_________

На фото из архива: я первокурсница