Я к тебе устремляюсь
как речка в родимое море,
чтоб в объятия пасть —
так, как в море впадает она,
чтобы сладко заплакать
и высказать радость и горе…
Только что-то неладно:
скамейка пуста при заборе,
где обычно с соседкой
сидишь ты вдвоём допоздна…
Может, ты заболела?
Иль что-то случилось с тобою?!
Я тревогой охвачена,
в дом ворвалась как стрела:
вот ковровый станок,
вот и столик, покрытый суфрою,
здесь большою семьёй
собирались на ужин порою —
самым вкусным был хлеб,
что для нас ты, родная, пекла.
Слава Богу — вот печь,
рядом мама в заботах запечных:
манит запах цикаба,
лишь только шагнёшь за порог,
и я снова дитя
в этой нежной блаженности млечной,
словно мир уместился
домашний наш, тёплый, предвечный —
в этот табасаранский,
пропитанный счастьем пирог!
Я тебе улыбнусь —
тают льдистые иглы тревоги
в добротворном тепле,
что очаг излучает родной.
Если спросишь — скажу,
мол, я просто устала с дороги…
Я не стану тебе
открывать свою боль и тревоги,
Не сорвусь, не разрушу
твой трепетный, мама, покой.
Что ж, поплачу в кулак,
втихомолку от целого света —
ничего, всё пройдёт,
боль утихнет, отступит гроза...
Только б мама моя
ничего не узнала об этом,
только б радость наш дом
освещала зимою и летом
да сияли любовью
такие родные глаза!
В переводе Н. Лясковской
Свидетельство о публикации №115091902941