Одни поют любовь... всё есть любовь

                *     *     *
Одни поют: любовь...всё есть любовь;
другие волят: прям с порога — в вечность.
Но вот когда стучится столько лбов,
то и за свой, пожалуй, не ответишь.

Наверно, всех нас красота спасёт.
Цветут настурции, себя не холя внешне.
Но почему ж так нужен нам «осёл»,
чтоб под него ещё и флаг вывешивать?

Неразделённой... греюсь, отделён
от обстоятельств, где свивают гнёзда;
где зреет взгляд, в пропорции влюблён,
и для заказа где спина не гнётся.

Прошу — и вижу, что просить нельзя:
такое сходит только раз в столетье —
чтоб был порыв завязан, как заря,
и стрепет крыл неуязвим для сплетен.

Так век Браманте я б назвал своим;
где б, запряжённый в стройные стропила,
всходил собор, как строгий Самуил, —
лишь кардиналы к срокам торопили б.

Но там, где край — покатая земля,
от «демократов» подиспорчен воздух,
пусть научились зданья заземлять,
но ноу хау контрабандой ввозят.

Так за предметной областью любви
ты шлёшь посланье, в виде замещенья,
чтоб, словно мальчик бронзовый, отлив,
вновь дожидался, как душа защемит.

И этот вид отдачи мне внушён
щебнем во рту — снять шепелявость речи,
где бились боги, падкие до жён,
но не смогли от смерти уберечься.

С таким тратилом не живут до ста;
где очевидцы мягкого распада
с напалмом в глотке выпалят: «Достал!..
уж лучше б в детстве на торшер распяли б».

Какой резон ходить здесь в стариках,
под стылый взгляд предмет любви подыскивать?
Так вместе б с Тинто Брасса подстрекал:
чтоб кончить дни свои на деве с группы риска.

Но нрав другой... Другие времена:
терпи как вол, свободой озабочен.
Когда б Господь за стаж нас принимал,
вряд ли к иным бывал он столь разборчив.
 
Рабом родился — так рабом и будь.
Тут темперамент делу не поможет.
Можно лишь ноги в новое обуть,
чтобы и «там» служить кому подножием.