Интервью издательству Союз писателей Новокузнецк

1. Здравствуйте, Никита. Издательство «Союз писателей» счастливо сотрудничать с таким одаренным автором. Ваше творчество не устает удивлять и поражать в самое сердце. Расскажите немного о себе.

Я родился в Москве в 1956 году, мой отец тогда был аспирантом филологического факультета МГУ, мама – студенткой 5 курса того же факультета. Думаю, что это определило мой интерес к литературе. Впрочем, интересов было у меня в детстве много – даже проблема выбора будущей профессии стояла своеобразно – приходилось рассматривать несколько вариантов. История, литература, геология, биология… Я окончил школу в Югославии, в Белграде – тогда мой отец работал советником по культуре в Посольстве СССР – при Посольстве была и школа. Она располагалась в историческом здании, так называемом Русском доме. До войны это был центр русской эмиграции, после войны он стал Домом советской культуры, сейчас это снова Русский дом. Я много читал в юности, наверное, даже очень много, и у меня было сложное, критическое отношение к современности. Я очень высоко ценил и ценю свободу – разумеется, свободу разума и духа. Одна мысль о том, что я окажусь на многие годы в подчинении официальной идеологии, уже давно превратившейся в догматизированную схоластику, напрочь оторванную от жизни, была невыносима. Поэтому я выбрал естественные науки и поступил на Геологический факультет МГУ. Это дало мне много – свободу ездить по стране, возможность побывать везде – от пустынь и высокогорий Средней Азии до чукотской тундры.  После окончания учебы в 1978 году я начал работать в Геологическом институте Академии наук в Москве, там я работаю и до сих пор. В итоге – докторская степень, много научных работ (статьи и монографии). Но пришлось пройти немало испытаний. Очень трудными были 80-е годы – с самого начала. Зарплата научного сотрудника была мизерной, нагрузки – очень большими. А семья… И возможностей заработать было очень мало. 90-е годы тоже были тяжкими. Правда, тогда появились заработки. Чем я только не занимался… сейчас трудно поверить, но это несколько тем для художественной прозы, или, на худой конец, воспоминаний. Лишь с 2008 года в науке стало полегче. Все это напоминает один анекдот, как аспирант спрашивает академика, через что надо пройти, чтобы достичь «олимпа». Академик отвечает – надо до сорока лет вытерпеть нищету, произвол, издевательства, помехи в работе и т.п. А потом – спрашивает аспирант. А потом привыкаешь – отвечает академик… Но шутки шутками, а главное в жизни – труд, поиск и терпение, которое превыше всего.

2. Каким было начало вашего творческого пути? Что заставило вас впервые взяться за "перо"?

Стихи сочинять я начал в школьном возрасте, даже помню, когда – в феврале 1971 года. Я с детства любил стихи, и, конечно, захотел попробовать сам, как многие в таком же возрасте. Эти ранние опыты не представляют художественной ценности. Но сочинял я много и упорно, безуспешно пытался овладеть художественной прозой,  пробовал себя в разных стихотворных жанрах и формах. К счастью, мои попытки напечататься в советское время были неудачны, а то я не избежал бы чувства стыда. Если уж идти в литературу, то с чем-то стоящим. Кстати, я не разделяю распространенного мнения о том, что поэзия – удел молодых. Оно опровергается многочисленными примерами, начиная с глубокой древности, с эпох Гомера, Гесиода, Анакреонта.
Итак, в начале у меня было желание подражать. А вот всерьез я стал сочинять в возрасте 45 лет, и тогда ведущим было желание сделать лучше, чем было. Превзойти, превозмочь, преодолеть. И, конечно, найти то, что не смогли, или не успели другие.

3. Никита, вы – ученый. Трудно совмещать поэзию и точные науки? Кто, в конечном итоге, прав: физики или лирики?

Совмещать поэзию и науку, на мой взгляд, невозможно без существенных потерь и в том, и в другом занятии. Думаю, что если бы я не сочинял, то добился бы в науке много большего, чем сейчас. То же касается и литературы. Что поэзия, что наука – в главном они схожи, они требуют безраздельного служения. Им надо жизнь приносить в жертву. Это не громкие слова, это, увы, горькая правда. Моя большая беда в практически одинаковом по силе устремлении и к науке, и к поэзии, устремлении, создающем неразрешимое противоречие.
Что касается спора физиков и лириков, то, на мой взгляд, он уже давно отошел в прошлое. Напомню суть его, выраженную в афоризме Ландау. Он звучит примерно так – физики стремятся рассказать просто о сложном, а поэты стремятся рассказать сложно о простом. Это остроумно и интересно сказано. Только тут надо добавить очень важную деталь – кому рассказывают физики, а кому поэты. Для того, чтобы понять элементарный ход рассуждений физика, надо обладать специальными, очень сложными знаниями, надо владеть языком теоретической физики – высшей математикой. Мало кто может похвастаться такими знаниями, и получается, что физик говорит для ученых же, которые и сохраняют это для человечества. Поэт же, даже в случае, если он пишет самым заумным языком, все равно обращается ко всем – к граду и миру, к природе, к Богу, ко Вселенной, и для того, чтобы понять его язык, нужны не специальные знания, а духовное зрение, которое может быть дано от рождения, и должно быть раскрыто воспитанием. Физик и лирик странствуют в разных направлениях и в разных пространствах, поэтому спор между ними придуман.

4. Совсем недавно закончился конкурс «Лучшая книга года». Сборник ваших стихов «Полночное паломничество» стал победителем и принес вам первое место. Какие чувства вы испытываете по этому поводу? Важна ли для вас эта победа?

Любой успех, даже в маленьком состязании, приятен. Есть, правда, авторы, отвергающие саму идею литературного конкурса. Я к ним не отношусь, и, прекрасно понимая субъективность любых мнений и оценок, считаю нужным участвовать в конкурсах. Что и делаю регулярно. Ведь конкурс – это еще и возможность быть прочитанным – даже, если только членами жюри. Все равно это несколько читателей, и, может быть, именно среди них найдется тот, кто одарен талантом увидеть, услышать, понять.

5. На страницах сборника можно увидеть и философские стихотворения, и романтические, и произведения, затрагивающие религиозную тематику. Все они очень разные. Какое из них ваше самое любимое?

Разнообразие тем, как и разнообразие поэтических форм свойственно моим литературным опытам. Мне не нравится, когда стихотворец бесконечно варьирует одну и ту же тему, один и тот же набор приемов, интонаций, образов. О стихотворениях таких авторов можно сказать словами князя Орловского из оперетты «Летучая мышь» – прочел одно, знаешь все. Поэтому мое стремление к разнообразию осознанно и целенаправленно.
Стихотворения должны все быть любимыми. Ведь каждый раз, сочиняя стихотворение, думаешь и понимаешь, что оно может стать твоим последним. Значит надо, чтобы оно было лучшим, надо все время поднимать планку, становиться еще строже к себе. У нас в институте говорили – в докторской диссертации должна быть «докторская» глава – та, где автор доказывает свою состоятельность. Я с этим был не согласен, по мне все главы должны быть докторскими, вся диссертация. Так и со стихами. Они, как дети, разные, но дороги одинаково.

6. В своих стихах вы немало места уделяете религии. Вы человек верующий? Возможно ли быть ученым и сохранять в сердце веру в Высшие силы?

Я православный. К вере пришел сознательно, мне было тогда 15 лет. Считаю, что противоречия между наукой и религией надуманы, и что конфликты такого рода возникают обычно на вульгарных уровнях массовой культуры, в среде образованщины, а также среди религиозных неофитов. Цивилизованный человек должен понимать, что наука и религия есть две разных, равноценных по своему значению области человеческой культуры, которые не отрицают друг друга. Более того, углубляясь в науку, человек встречает столько удивительного, что может воспринять природу, как книгу величия Бога (известный афоризм Ломоносова).
Мне хотелось бы отметить, что в массовом сознании существуют опасные мифы, подменяющие собой знание. Один из таких мифов – понимание теории эволюции, как отрицание Бога. И дело совсем не в том, что Дарвин, вопреки профанам, был верующим, все гораздо хуже. Надо понять, что теория эволюции противостоит примитивному креационизму, в котором Бог низведен до уровня обычного демиурга, ваяющего все новые и новые создания (биологические виды), которые, к тому же, сплошь и рядом оказываются неудачными и вымирают. Креационизм же, как идеология, идет из США (там, кстати, и знаменитые антидарвиновские "обезьяньи процессы" были), и активно спонсируется в России американцами. С наукой у него нет ничего общего, а в религиозном смысле он тяготеет к упрощенным моделям протестантизма, для которых свойственен буквализм понимания Священного Писания.
Между тем, изученный Дарвином естественный отбор – лишь один из факторов эволюции. Причем фактор самый простой, нивелирующий и отсекающий лишнее, по сути своей энтропийный, являющийся выражением всеобщего закона усреднения. Да, он дает возможность закрепления мутации, выражается в адаптации к среде – и все. Но есть и другой фактор, обычно не называемый биологами, которые предпочитают именовать его результаты (арогенез, ароморфоз, аристогенез). Постараюсь кратко объяснить. Кроме приспособления к среде, есть и такие биологические процессы, как выход из данной среды и освоение новой. Рыба становится наземным существом. Ящерица – летающим. Обезьяна – разумным. Это качественные скачки, которые одним естественным отбором не объясняются. Больше всего поражает направленность этих процессов, причем ум отказывается понимать их как случайности, видя в них закономерный ход эволюции.
Если же попробовать подняться на уровень философии (единственной дисциплины, способной равно судить и о науке, и о религии), то дух захватывает… Еще античные философы пришли к понятию эманации – ступенчатого нисхождения Абсолюта в мир, ведущего к образованию всех уровней бытия вплоть до материи. Отсюда та непрерывность и направленность творчества, которая видна и в биологической эволюции, и в восхождении человеческого разума.

7. Что такое романтика? Есть ли она в современном мире? Или инновационные технологии, Интернет и прочие прелести цивилизации задушили ее на корню?

Мне кажется, что противопоставление технического прогресса и романтики неверно. На самом деле, прогресс и новые технологии – это ветер, раздувающий паруса романтики. К слову, географические открытия дали очень много для романтики, обеспечили её на столетия, а ведь они были основаны на достижениях в кораблестроении, навигации, математике. А начало ракетного века и первые мечты о космосе – какой взлет романтики, проявившейся в фантастической литературе, кино, музыке! Интернет по своему значению равен открытию книгопечатания, только мы сейчас еще не до конца поняли это. Все впереди. Проблема романтики в современном мире состоит не в инновациях, а в распространенном сейчас филистерском взгляде на жизнь, в убого мещанском стремлении к материальному успеху, и в отрицании ценности идеализма. Между тем, именно идеализму, проявившемуся в разнообразных формах, человечество обязано своими наивысшими достижениями.

8. Некоторые ваши произведения словно находятся вне пространства и времени. Они будто соединяют между собой прошлое, настоящее и будущее. Но что больше импонирует вам: прошлое или настоящее? И есть ли у человечества надежда на лучшее будущее, несмотря на все катаклизмы и проблемы, с которым сталкиваются общество и сама планета уже сейчас?

Идеальная лирика – вне времени. Читая Горация, Петрарку, Жоашена дю Белле, чье творчество отделено от нас целыми эпохами, не только узнаешь о времени, в котором они жили, не только понимаешь их собственный взгляд на то, что было прошлым для них, как Троя для Горация и цезарианский Рим для дю Белле, но и чувствуешь их обращение к будущему. Несмотря на очевидный эффект фразы Брюсова, область поэта не только грядущее. Ему открыты все времена.
Что касается предпочтения, то для меня скорее интересно сравнение разных эпох прошлого. В юности мне были очень интересны античность и девятнадцатый век, в зрелости – Возрождение и «прекрасная эпоха» – начало ХХ века. Сейчас открыл для себя Средневековье. Каждая эпоха дала миру своё, неповторимое. Настоящее тоже даст, но для того, чтобы его оценили, оно должно стать прошлым.
Надежда есть всегда, люди по природе своей оптимисты и склонны верить в лучшее. Но скоро человечеству предстоит сложный период. Главная проблема, с которой придется встретиться, это несоответствие растущих потребностей человечества и убывающих ресурсов, словом, старая проблема Мальтуса. Человечеству придется научиться жить по средствам. Но такая жизнь по средствам в корне противоречит структуре нынешнего общества, которое может быть успешным лишь развиваясь, разрастаясь и непрерывно увеличивая производство. Это свойство индустриального общества, равно присущее как капитализму, так и социализму советского типа. Иногда говорят о «постиндустриальном обществе», но это лишь современный миф типа построения коммунизма в одной отдельно взятой стране. Допустим, «золотой миллиард» создаст себе такое "общество" – а остальной мир будет производить и производить всё для нужд этого ненасытного миллиарда, так что в целом человечество все равно останется в индустриальной стадии. Как из нее выйти? Это будет мучительный процесс, придется отказаться не только от многих вещественных благ, но и от ряда общественных принципов и устоев. Скорее всего, демократическое устройство сменится авторитарным (признаки этого уже чувствуются в мире), рыночные отношения будут по меньшей мере частично замещены системой распределения с ограничениями. Вообще, именно ограничения окажутся особенно болезненными, в первую очередь ограничения рождаемости. Тем не менее, я думаю, что человечество преодолеет этот кризис. Какой ценой только, вот вопрос. Смена общественно-экономического устройства будет очень трудной, вероятно, труднее, чем на заре Средневековья, или в эпоху буржуазных революций.

9. Никита, вы живете в Москве. Любовь к родному городу нашла отражение в вашем творчестве. Есть ли у вас любимые места, которые, возможно, дарят вам вдохновение?

Для меня Москва очень важна, я много о ней пишу. Почему? Прежде всего потому, что уже давно о нашей столице пишут мало, редко, и не то, что хотелось бы читать. Например, постоянно звучит противопоставление Москвы и России, Москву пытаются представить как нечто чужеродное и даже враждебное. Это обычное для нашего времени явление, которое в общем виде вызвано стремлением разобщить и перессорить нас, русских, между собой. Но на самом деле Москва – это средоточие всего, что есть в России, это душа и сердце страны, и именно за это ее так ненавидят наши враги и обманутые ими наши соплеменники, и именно за это ее так защищали два великих поколения нашего народа – 1812 и 1941 годов.
Что касается любимых мест, то их немало в Москве. И мне хотелось бы иметь время, чтобы, так сказать, на месте вдохновляться. Пойти, например, в Третьяковку, сесть в зале Андрея Рублева, и там – сочинять. Но это мечты, а на деле приходится  заниматься урывками, поэтому я всегда с собой беру записную книжку, и немало строчек и целых строф записал в вагонах московского метро, в очереди в поликлинике, или к нотариусу. Но ведь и это Москва.
И еще. Хотя я родился в Москве, коренным москвичом считать себя не могу, ведь мои родители приехали в столицу учиться. Отец мой из Архангельской области, мама – из Пензенской. Может быть, еще и поэтому я не принимаю отчуждение Москвы от России – для меня все это неразрывно.


10. Москва очень разная. Для каждого она своя. Конечно, есть традиционные символы города, которые изображают на открытках и показывают в иностранных фильмах, как лондонский «Биг Бен» и Эйфелева башня в Париже. Но что для вас лично является символом Москвы? С каким местом или зданием ассоциируется родной город? Возможно это узенькие улочки Китай-города, фонари Старого Арбата, неоновые огни Нового, бутики и рестораны Тверской, небоскребы Москва-Сити или что-то еще?

Все, перечисленное вами, конечно, может быть символом – не одному, так другому. Для меня же с самого детства символы Москвы – высотные здания 50-х годов. В первую очередь это, конечно, здание Московского университета. Оно, кстати, было моим первым домом после знаменитого арбатского роддома им. Грауэрмана (студенческое общежитие и сейчас располагается в секторе "Б" главного здания МГУ). Судьба так сложилась, что я там еще и учился пять лет. Сюда еще надо добавить здание МИД на Смоленской-Сенной площади, где мой отец работал, и жилой дом на Котельнической набережной, где мой любимый кинотеатр "Иллюзион" (там я смотрел старые фильмы), а у парадного портала – мемориальная доска Андрея Вознесенского. Да все семь сталинских высоток по-своему хороши. Конечно, это совсем не та Москва, о которой писала Марина Цветаева. Но это моя Москва.

11. Есть ли у вас новые идеи, которые вы собираетесь воплотить в жизнь в ближайшем будущем? Поделитесь с нами вашими творческими планами?

Идей, конечно, много. Я уже несколько лет работаю над целой серией замыслов, и надеюсь их воплотить. Один из них – большой цикл, или даже книжка сатиры и юмора в стихах. Это очень сложный жанр, и я всегда испытывал чувство зависти к тем, кто сочинял смешные стихи, например, к Саше Черному. Удач в этой области мало, и оставить достойный сборник было бы замечательно. У меня уже есть ряд стихотворений этого цикла, часть я опубликовал под названием "Песенки Марсия", но впереди еще много работы.
Открытие моей жизни – Индия. Мне пришлось там работать, я получил много потрясающих впечатлений. Гумилев подарил русской поэзии Абиссинию, но насколько велика и прекрасна Индия. Я был бы несказанно счастлив создать образ этой страны в русской поэзии. И здесь у меня немало уже написанных стихотворений под общим названием "Сансара". Сансара – это мир, Вселенная, а Индия одна больше чем страна, больше, чем континент. Она сама мир.
Есть у меня и цикл стихов о Сербии, стране, которую считаю своей второй родиной. Я ведь много жил там, еще в югославскую эпоху. Первые прочтенные мной слова ( в 4 года) были на сербском. Я люблю эту страну, очень многим ей обязан и должен закончить книгу о ней под названием "Сербская рапсодия".
А Россия? Основу сборника "Полночное паломничество", выпущенного вашим издательством, составили стихи одноименного цикла, который продолжается, но еще далек от завершения. Постепенно растет и цикл стихов о Москве – "Светы городские".
И еще один замысел – книга сонетов под названием "Четырнадцатигранные кристаллы". Я люблю эту поэтическую форму, мне нравится ее сложность, изысканность и кристальная завершенность (в лучших образцах, конечно). При этом я не согласен с теми, кто считает ее искусственной для русской поэзии, и надеюсь доказать свою правоту своим трудом.

Опубликовано в журнале "Союз писателей", Новокузнецк. № 4, 2015.