***

СИДОРЕНКО   ИГОРЬ   АНАТОЛЬЕВИЧ

СТИХИ:


     1.  Я  вспоминаю                2 стр.

     2.  Эпиграммы  и  пародии                9  стр.

3. В  небольшом  институтском  буфете… 19 с.

4.  Лирика                22  стр.

     5.  Холостяки                27  стр.

     6.  Стихи                32  стр.

     7.  Сказка
 «Заяц-артист и шакал-индивидуалист»   44  стр.

     8.  Зрелые  стихи                48  стр.

     9.  Поэма  «Письма  из  Георгиевска».  55  стр.






ЧАСТЬ   I   Я  ВСПОМИНАЮ

                *   *   *
В небольшом городке
У прибрежных камней,
Там где море смеялось и пело,
На седом валуне,
Что всей жизни длинней,
Одиноко девчонка сидела.
Был обычный весенний
Сверкающий день –
Говорливый и радостно звонкий,
Но какой - то тоской
Неприметная тень
Залегла на лице у девчонки.

                МЕЧТА

Она не снилась мне и не встречалась,
Не оставляла памятный портрет,
Но почему – то мне всегда казалось,
Что я знаком с ней два десятка лет.
Что знаю я её глаза и мысли,
Её походку, голос и мечты,
И, в облаках, что надо мной повисли,
Я нахожу знакомые черты.
Но  кто  она?  Куда она  девалась?
А может  быть её на  свете нет?..
Она не снилась мне и не встречалась,
Но я знаком с ней два десятка лет.


                ДЕВЧОНКА

Ты  ещё  девчонка  в  платьице  сиреневом –
Тоненькие  косы,
Удивлённый  взгляд.
Любишь  Маяковского,  немножечко  Есенина,
Задаёшь  вопросы
Целый  час  подряд.

Ты  ещё  девчонка  с  худенькими  плечиками,
Ты  ещё  не  знаешь
В  жизни  ничего.
Смотришь, как вонзились сосны в небо свечками,
Тихо  ожидая
Счастья  своего.

Ты  ещё  девчонка.  Пусть  ты  не  красавица:
Золото  веснушек
И  курносый  нос…
Есть  в  тебе  такое,  что  всегда  мне  нравится
У  берёз-подружек
В  разговорах  рос.







               
                ***

Я  вспоминаю:  в  десять  лет  мальчишками
Мечтали  о  неведомой  земле
И,  вместе  с  увлекательными  книжками
Ходили  в  океан  в  суровой  мгле.
Бродили  под  весенними  раскатами
И  слушали  зловещий  скрежет  льдин,
А  по  ночам  над  голубыми  картами
Стояли  у  штурвалов  бригантин.

Я  вспоминаю:  звёзды,  как  дукатами
Покрыли  бесконечный  небосвод,
И  капитан  над  голубыми  картами
Находит  путь  среди  безбрежных  вод.

Промчалось  всё.  Мне  двадцать  с  лишним  лет.
Известно  всё.  И  всё  давно  открыто.
И  голубых  морей  бездонный  цвет
Изъезжен,  как  домашнее  корыто.
Обидно  мне,  что  в  старину  не  я
Глотал  солёный  воздух  у  штурвалов,
Сходил  на  берег  в  дальние  края
И  погибал  у  новых  перевалов.

И  вот  сейчас,  читая  о  сокровищах
И  о  пиратах  пролетевших  дней,
Я  вспоминаю  карту,  как  чудовище
С  зелёными  глазищами  морей…




                ДЕТСТВО

Это  было  давно.  Но  запомнились  мне
Эти  давние  дни  на  родной  стороне:
Голубая  река  обнимает  луга,
А  вдали  за  рекой  золотые  стога;
Старый  сказочный  лес – покоритель  веков,
Золотистая рожь,  синева  васильков;
Хороводы  цветов  на  опушках  лесных
И  преданья  далёкой  седой  старины.

Это  было  давно,  лет пятнадцать  назад:
Помню  маленький  дом  и  раскидистый  сад,
Старый маленький  дом – полумрак,  тишина…
Где-то  там,  за  рекой,  тихо  песня  слышна.
И  наверно  тогда,  в  восемь  маленьких  лет,
Я  почувствовал  вдруг,  что  родился  на  свет.
И  хочу  я  сейчас,  но уже  не  могу –
Пробежать  по  лугам,  изваляться  в  снегу,
Затеряться  в  лесу,  встретить  ранний  рассвет,
Закричать,  а  потом  слышать  эхо  в  ответ…
И  хочу  я  сейчас  увидать  хоть  во  сне
Эти  дальние дни  на  родной  стороне.





Осенний  дождь  рассказывает  сказки.
Шуршит  в слепые окна  городов.
В  затихших  комнатах  закрыли  дети  глазки
И  смотрят  нити  бесконечных  снов.

Что  снится  им? – На  берегах  пустынных
Пристанища  пиратских  кораблей.
Обломки  храмов  и  гробниц  старинных,
И  паруса  над  чешуёй  морей.

Они  стоят  ночами  у  штурвалов…
Срывает  горькую  морскую  пену  шквал…
Во  сне  им  видеть  суждено  немало,
Пока  во  сне – ведь  каждый  очень  мал.

Пока  во  сне.  Но  пронесутся  годы,
Изрезав  карты  линиями  трасс;
Они  пройдут  через  снега  и  воды
И,  может  быть,  опустятся  на  Марс.

Пойдут  в  тайгу  жить  в  маленьких  палатках
И  строить  города  среди  снегов…
Ну.  а пока  лежат  в  своих  кроватках
И  смотрят  нити  бесконечных  снов.








            ЗДРАВСТВУЙ,  ЭТО  Я!..

Я  помню – в  классе,  кажется  втором
За  партой  девочку  с  косичками – шпагатиками,
С  глазами – изумлёнными  галактиками, -
И  удивлённо-приоткрытым  ртом…

Я  не  хотел  быть  маменькиным  умницей,
Напыженно  курил  листы  берёзовые
И  важно  брови  поднимал  белёсые,
Когда  она  встречалась  мне  на  улице;

Воинственно  сидел  над  дряхлыми  заборами
И…  плакал  над  штанишками  разорванными.
А  на  занятиях  стоял стыдливо-вкопанный,
Скрывая от  неё  места  заштопанные.

Она  дразнила  голосом  пронзительным,
А  через  миг,  с  растрёпанными  косами,
Засыпанная  девочек  расспросами,
Тихонько  плакала,  обидно  и  простительно…

А  вот  недавно.…  Плакали  деревья
В  аллеях  золотистыми  слезинками.
Я  шёл  по  лужам,  как  корабль  над  льдинками,
И  встретил  перед  институтской  дверью
Вдруг  девушку  на  каблучках-иголочках,
С  колечками  волос,  как  золото  над  клёнами,
И  с  теми  же  глазами  изумлёнными
Под  модной  и  неимоверно  странной  чёлочкой.

Мы  познакомились.  Я  ею  не  был  узнанным.
Поговорил.  Ушёл,  пожав  ладошку  узенькую.
И…  шарфик  светленький  с  бегущими  оленями
Мелькнул  за  бесконечными  аллеями.

Пост  скриптум:

Вот так и ходят по земле нежданные  и  жданные,
К  чему-то  безразличные,  к  чему-то  жадные;
Грустят,  смеются  в  тишине  размеренной,
Приходят  на  свидания  уверенно, -
Уходят  со  свидания  растерянно.
Стоят  и  смотрят  у  окна  вагонного,
Как  перегоны  мчат  за  перегонами.
Книжонки  теребят  под  уличными  клёнами –
Влюблённые  и  вовсе  не   влюблённые.
Идут  одни,  каким-то  сердцем  признанные,
Идут  одни,  каким-то  сердцем  изгнанные;
Встречаются – расходятся  неузнанными…
Ну,  а  пока  сидят  в  квартирах  узниками,
Виски  сжимая  пальчиками  узенькими,
И  ждут  того,  как  прямо,  не  тая,
Под  солнечными  клёнами  осенними,
Под  голубыми  клёнами  весенними
Найдут  друг  друга.  Скажут:
«Здравствуй,  это  я!..»





ЧАСТЬ  II   Эпиграммы  и  пародии
   

          СТЭМОВЦЫ

По  вечерам  над  коридорами
Табачный  воздух  дик  и  мглист.
И  правит  окриками  вздорными
Известный  стэмовский  артист.

Вдали  под  лестничными  клетками
Царит  таинственность  и  мрак –
Студенты  пьют  вино  с  кокетками
И  курят  импортный  табак.

И  каждый  вечер  с  прибаутками
Отряды  юных  подлецов
С  накрашенными  институтками
Шлифуют  новое  кольцо.

А  те,  кто  более  удачливы,
Свершив  по  институту  кросс,
Забились  в  тайники  чердачные,
Целуют  девушек  взасос.

А  в  комитете  друг  единственный
В  моей  бутылке  отражён.
И  влагой  терпкой  и  таинственной
Пред  выступлением  сражён.

А  там,  у  комитетских  столиков,
Фигуры  мрачные  сидят.
И  с  видом  гениев  и  стоиков
«Их  вайн  нихт  тринкен» - говорят.

И  каждый  вечер  в  час  назначенный
С  громадным  носом,  в  тишине
Девичий  стан,  ремнями  схваченный,
С  тоской  является  ко  мне.

И  медленно,  пройдя  меж  пьяными,
С  портфелем,  жирным  от  вина,
Дыша  походами,  туманами,
Он  восседает  у  окна.

И  шелестят  воспоминаньями
Ресницы  молчаливых  глаз.
Давно  забытыми  скитаньями
На  полюбившийся  Кавказ. 

Его  манерами  закованный,
Смотрю  на  жизнь,  как  на  туман.
И  слышу  вдруг  вопрос  взволнованный:
«Где  раздобыть  пустой  стакан?»

Судьба  премьеры  мне  поручена!
Сейчас  всё  будет  решено!
И  в  души  стэмовцев  кипучее
Ворвётся  пенное  вино!


И  очи  милые,  испитые
В  моём  качаются  мозгу,
И  бочки  с  пивом  нераскрытые
Стоят  на  дальнем  берегу.

В  моих  руках  успех  покоится!
И  дать  успех – задача  мне!
Пусть  комитет  не  беспокоится –
Я  знаю – ИСТИНА  В  ВИНЕ!!!




ЭПИГРАММЫ И ПАРОДИИ

Маршалковичу  С.

Сашенька!  Маленьким  быть  непросто!
А  вот  высокому  жизнь  легка!
Мне  бы  взаймы  от  твоего  роста
Взять  хоть  бы  четверть  вершка!..


Любимой–

Хочешь,  родная,   сейчас  выстрелю
Горячим  свинцом  в  горячую  грудь?!
Хочешь…   листами  курсового  выстелю
Твой  уходящий  путь?!!




             ШУЛЬГИНА В ТИРАСПОЛЕ

Одна  повеса  Шульгина,
Она  изящна  и  стройна,
Она – хорошая  жена,
И  грудь  её  давно  полна
Любовью  к  чувакам.
Она  не  верит  дуракам,
Её  изящная  рука
Для  них  безмерно  далека.
Вот  так!

Сын  Дикиса  давно  во  сне
Мечтал  о  пламенной  жене.
И  вдруг  явилась  Света
В  изящнейших  штиблетах.
- Эй,  Светочка!  Гони  любовь!
В  моей  груди  бушует  кровь,
Горит  огонь  в  моей  груди –
О,  Света,  к  Дикису  приди!

Пусть  длинный  я,  и  ты  длинна,
И  мне  давно  нужна  жена,
А  ты  изящна  и  стройна,
О,  Света,  ты  моя!  Одна!
Я  часто  вижу  по  ночам
Изящный  профиль – здесь  и  там –
Тухлю  на  длинном  каблуке.
И  с   сумкой  модною  в  руке
Гуляешь  ты  по  улицам,
И  все  тобой  любуются.
Не  знаю,  смею  ль  думать  я,
Что  скоро  будешь  ты  моя.
Твоя  одежда  модная,
Карманы  превосходные.
А  я  работаю  в  КБ,
Тебя  хочу  забрать  себе,
Изящная  Светлана.
Но  ленточка  на  умном  лбе
И  ёмкостью  карманов
В  моей  душе  внушают  страх.
Ах,  Светочка!  Светлана!  Ах!

- Уйди  презренный  из  КБ!
Я  не  хочу  идти  к  тебе.
В  тебе  широкие  штаны,
А  мне  такие  не  нужны.
В  тебе  фигура  не  стройна,
А  мне  такая  не  нужна.
А  я  поеду  в  Краснодар
И  в  группе  совершу  удар:
И  красной  лентою  во  лбе
Всех  чуваков  сберу  себе.
Ударю  стройною  ногой,
Налью  вина  и  крикну:  «Гой!»
И  будут  хором  чуваки
Просить  моей  младой  руки!..





            БАКУНИН В ТУРПОХОДЕ

Да,  Бакунин  молодец!
У  него  большой  отец.
Должность  папы – генерал.
Он  Олега  не  пускал
На  природу  в  турпоходы.
Говорил,  что  в  эти  годы
Рано  падать  вниз  по  кручам,
Пусть  науки  лучше  учит,
Пусть  диплом  приобретёт,
А  потом  уж – в  турпоход.

Входит  Алик  в  институт –
Вовка  мелкий  тут  как  тут.
Произносит  Вовка  мелкий:
«Хватит  дома  над  тарелкой
На  бифштексы  пялить  взоры.
Маханём-ка  лучше  в  горы:
По  тропинкам  прошвырнёмся,
С  кручи  каменной  сорвёмся,
Воду  выпьем  из  озёр…»
Ах,  да  Вовка – фантазёр!

Алик  долго  колебался,
Алик  молча  улыбался.
И  спокойно  отвечает:
«Папа  в  горы  не  пускает».
Я  не  буду  ноги  мучать,
Я  пойду  по  Красной  лучше –
Выскребу  свои  карманы,
Прошвырнусь  по  ресторанам,
Выпью  пива  дюжин  пять,
А  на  горы  наплевать!

День  проходит,  два  проходит,
Алик  в  комитет  заходит.
И  к  нему  без  лишних  слов
Обратился  Крикунов:
«Слушай,  Алик,  завтра  май,
Ты  туристов  собирай,
Захватите  три  корзины –
Побежите  в  магазины,
Там  купите  то,  что  надо.
Завтра  утром  у  ограды
Соберёмся  в  турпоход.
Вот  уже  который  год
Собираются туристы:
Потихоньку  утром  мглистым
Отвезёт  нас  транспорт  скорый
За  осточертевший  город;
На  лесной  полянке  гладкой
Мы  поставим  турпалатки,
Разожжём  ночной  костёр…»
Ах,  да  Миша – фантазёр!.






         Стефаненко  и  его  любовь.

Драма  в  одном  действии  с  балетом. Два  убийства
 за  десять  минут.    Выпито  200  граммов  яда!

Занавес  поднимается:
Лесная  поляна  на  берегу  болота. Квакают  лягушки.
Лимонная  заря  лежит  на  поникших  берёзах.
По  поляне  гуляет  козёл. Издали  слышны  крики.
Козёл прислушивается,  произносит  короткую  речь  и  прячется  в  зарослях  малины.

КОЗЁЛ:  (прислушиваясь и дёргая  ушами)

- Опять  Стефаненко  Володька
Резвится  на  тёмных  болотах!
Чучилину  Люду  ласкает
И  глушит  столичную  водку
Средь  зарослей  тёмных  малины.
Он  страстен,  горяч  словно  дьявол,
Она  же  стройна,  как  берёза…
И  льются  горючие  слёзы
С  разросшихся  веток  малины.
Свидетелей  Вовка  не  любит,
Пойду  я  и  спрячусь  в  малину!

(Козёл  уходит.  На  болото  выбегает  Чучулина.
 Она  танцует  танец  влюблённой  цапли  и  поёт).



ЧУЧУЛИНА:

Ах,  где  мой  красавец  Володя!
Я  жду  его  долгие  ночи.
Неужто  кудрявый  Володя
Меня  поласкать  не  захочет?
Станцую  я  страстное  танго,
Его  подожду  под  малиной.
И,  если  ко  мне  не  придёт  он,
Я  выпью  цианистый  калий…

(Танцует  танго.  Володи  нет).

Он  мне  изменил.  Я  несчастна.
Я  белого  света  не  вижу.
Так  пусть  же  он  всё  же  узнает,
Что  я  его  крепко  любила.
Прощай,  кучерявый  Володя!
Я  выпью  цианистый  калий.

(Пьёт  калий.  Умирает  в  тишине…
Выходит  козёл).

КОЗЁЛ:

Я  вижу  ещё  одну  жертву
Несчастной  любви  и  страданий…
Но  кто  это  мчится  болотом?!
Неужто  кудрявый  Володя?!
О,  Боже!  Какое  несчастье.
Пойду  я  и  спрячусь  в  малину…
(Вбегает  Володя.  В  петлице  у  него  роза).


СТЕФАНЕНКО:

О,  где  моя  стройная  Люда!
Я  алую  розу  принёс  ей.
(Замечает  её).
Но  что  это?  Боже!  Что  это?
И  пахнет  цианистый  калий…
Неужто  она  порешила,
Что  я  не  люблю  её  крепко.
О,  горе!  Где  нож  мой  булатный,
Я  с  жизнью  покончу  своею.
(Достаёт  нож).
Прощай,  дорогая  Людмила,
Прощай,  моя  стройная  Люда.
Мы  встретимся  скоро  с  тобой
В  загробном  и  сладостном  царстве.

(Вонзает  нож в  сердце  и  умирает.
Выходит  козёл)

КОЗЁЛ:

Несчастные,  бедные  люди!
О,  как  они  крепко  любили!
Зачем  вы,  родные,  забыли,
Что  вовремя  надо  к  любимой
Всегда  на  свиданье  являться!

(Козёл  плачет  и  уходит  в  малину).
ЧАСТЬ III      

          *   *   *
   
Мы  дружили  вдвоём,
Речь  вели  обо  всём,
Что  бывало  и  будет  на  свете.
Вместе   шли  мы  домой.
И  сидели  порой
В  небольшом  институтском  буфете.

Говорили  здесь  мы
О  метелях  зимы,
О  весне,  о  далёкой  планете,
О  глазах  голубых
Однокурсниц  своих –
В  небольшом  институтском  буфете.

Помню  я  новый  Год:
В  серебре  небосвод…
И  письмо  в  светло-синем  конверте.
Ты  сказал:  «От  родных…»
Прочитал  и  притих…
И  ушёл,  ничего  не  ответив…

Ты  ушёл,  не  сказал,
Как  уходит  роса
От  весеннего  дня  на  рассвете.
Ты  ушёл,  не  сказал…
Я  сидел  и  молчал
В  небольшом  институтском  буфете.
               Пижоны
Что  ж  вы  ходите  по  городу
Одинокие  и  гордые,
И  упорные  и  грозные,
И  комически  серьёзные?
И,  изрезанные  фарами,
Насмехаетесь  над  парами…

А  потом.  В  затихшей  комнате,
По  ночам  подушки  комкаете
И,  в  полосках  света  лунного,
Непонятного  и  глупого,
Вы  во  сне идёте  парами
То  бульварами,  то  парками
И  смеётесь  над  упорными:
«Что  ж  вы  ходите  по  городу,
Одинокие  и  гордые?»

                *     *     *

«Прощайте, - сказала  ты  тихим  голосом, -
Уйдём  от  лирических  отступлений…»

Я  медленно  гладил  волнистые  волосы
Дрожащими  пальцами  в  сильном  волнении.

«Не  верится! – Крикнуть  хотелось, - не  верится!
Я  знаю,  ведь  ты  пошутить  решила…»

И  рвётся  в  мельчайшие  брызги  сердце,
Разбитое  страшной  неведомой  силой.

…  Пойти  по  планете,  осколками  сердца
Швыряясь  в  объятья  страданий,

Врываясь  в  любую  открытую  дверцу
Любовью  разрушенных  зданий?..

Пойти,  вспоминая  ненужное  прошлое,
Храня  равнодушье  в  горячей  крови?..

Нет!   Прокляты  будьте,  которые  пошлое
Приносят   в  великое  чувство  любви!


                *   *   *
Может быть и я имею свойство
Забывать, каким я раньше был,
И, храня железное спокойствие,
Сообщить, что я вас разлюбил.

Может сердце не забьётся больно,
Позабудет радость встреч, тревог,
Обойдёт тропинкою окольной
Перекрёсток наших двух дорог…

Нет! Мне кажется, не так-то просто
Позабыть о прошлом и уйти.
Верю, что дойду до перекрёстка
По любому трудному пути. 



ЧАСТЬ  IV      ЛИРИКА

Мне  б  хотелось  дойти  до  истоков  веков,
До  крупинок  родного,  земного.
И  по  тропам  зверей,  по  дорогам  дедов
Всё  пройти  и  увидеть  всё  снова.

                Два  сонета
                1.
Мы  часто  задаёмся  целью
Забыть  о  прошлом  навсегда, -
Забиться  в  комнату,  как  в  келью,
Забросить  всё.  Всё – ерунда!
Но  прошлое  к  тебе  приходит,
Воспоминанья  сердце  сводят
То  звонкой  песней  озорной,
То  в  белом  саване – тоской;
То  мыслью  сонной,  бесконечной,
То   шквалом  позабытых  дней
Ушедшей  юности  своей,
То  лаской  трепетной  и  вечной.
И  всё  припомнишь  ты  один
От  детства  до  своих  седин.
 
                2.
Умытое  в  вечерних  росах,
Я  вижу  детство.  Как  во  сне
Село  простёрло  на  откосах
Седое  небо  в  тишине.
Река  широкой  лентой  вьётся,
Расправив  крылья,  ветер  бьётся
Среди  раскидистых  дубрав, -
В  окно влетает  запах  трав
Давно  некошеных  лугов.
А  за  рекою,  на  просторах,
Как  корабли  в ночных  дозорах –
Громады  золотых  стогов.
Закаты  в  тёмно-красных  красках
И  колдуны  в  народных  сказках…


              *     *     *

Снег  ложится  на  поля  тонкой  пеленою.
Нарядились  тополя  шапкой  ледяною.

Стынет  синяя  река в  берегах  угрюмых,
Бесконечно  далека осень  в  тихих  думах.

Впереди  и  позади  вся  в  зиме  дорога.
Подожди,  не  приходи! Подожди  немного.

Снова  будет  шелест  вьюг
В  тёмных  шубах  сосен.
Ну.  а  я  хочу,  мой друг,
Вновь  увидеть  осень.

Плещут  в  окна  тополя  золотой  волною…
Снег  ложится  на  поля  белой  пеленою.


                Зима  (отрывок)

Январь.  Чуть  сказочно  и  нежно
Мороз  разрисовал  узор.
В  саду  застыл  в  убранстве  снежном
Деревьев  молчаливый  взор.

В  бусинках  льда  на  ветках  ивы,
В  коронах  белоснежных  туч
Сверкает  солнечный  игривый
Вечерний  странствующий  луч.

Алеет  на  волнах  сугробов.
Вдруг  исчезает…  снова  там.
И  в  комнаты  влетает.  Чтобы
Пройтись  по  тёмным  уголкам…

Зима  у  нас  непостоянна.
Ещё  апрель  совсем  далёк.
Вдруг  ночью  налетит  нежданно
Весенний  тёплый  ветерок.

Пройдёт  среди  садов  белёных,
Смахнёт  сверкающий  наряд.
И  грусть  деревьев  оголённых
В  саду  находит  утром  взгляд…





           *     *     *

Тихо  речка  журчит и роса,  как  слёзы,
Заиграла  в  ночи на  ветвях  берёзы.
В  тихом  свете  свечи засверкали  грозы,
А  сердечко  стучит о девичьих  грёзах.

Лунный  свет, словно  снег на  дороги  ляжет,
Кто  тебе  обо  мне в тишине  расскажет?
Я  стою,  как  во  сне, ночь  крылами  машет.
Кто  тебе  о  весне в  тишине  расскажет?

Или  ветра  волна, или  росы-слёзы…
Шелестит  тишина в серебре  берёзы…
Где-то  песня  слышна, увядают  розы.
Пролетели – весна и девичьи  грёзы.

                *     *     *

Лёгкие  серебряные  капельки
Утром  опустились  на  цветы…
Лёгкие  серебряные  капельки –
Светлые,  красивые,  как  ты.

И  какой  волшебник  вас  придумывал,
И  какой  ваятель  создавал?..
Вдруг  неосторожно  ветром  дунуло –
Он  на  землю  капельки  сорвал.

И  они  последним  светом  бросились
В  омут  неба  ярко-голубой –
Радужные  капельные  россыпи
Умирали  под  густой  травой.

И  хотелось  мне  кричать  и  требовать!..
Безучастно  плыли  облака…
Я  хочу,  чтоб  ты  была  мне  капелькой,
Только  не  на  миг,  а  на  века!
























ЧАСТЬ  V      Холостяки


                Холостяки

Как-то  странно,  мой  друг.
Или  мы  постарели  настолько…
Поженили  друзей  и  отдали  кому-то  подруг.
И  на  свадьбах  роскошных 
смакуем  старинное  «горько»,
Запивая  вином.
Как-то  странно  и  стыдно,  мой  друг.

И  усевшись  в  такси
проспиртованным  дрябленьким  телом,
Молча  мчимся  домой.
В  голове,  как  всегда,  чепуха.
И  смеёмся  над  тем,
как  невеста,  краснея,  несмело
Под  неистовый  крик  целовала  в  щеку  жениха.

В  нашей  комнате  мрак.
Надоевшая  узкая  койка.
Утром  будит  будильника  нервный,
навязчивый  звук…
Как-то  странно,  мой  друг, 
или  мы  поглупели  настолько –
поженили  друзей  и  отдали  кому-то  подруг.






                *     *     *

Ночь  вползает  в  квадраты  окон,
Ломит  голову  пустотой…
Почему  нет  сейчас  вас  около,
Удивительной  и  простой?

Может  быть  на  другом  полушарии,
Оборвав  нашей дружбы  нить,
Ваши  тёплые  очи  карие
Будет  кто-то  другой  любить.

И  вы  сами  забудете  прошлое –
Сотни  губ  за  десяток  лет…
Где  же  вы,  дорогая,  хорошая,
Почему  вас  со  мною  нет?!















              *     *     *

Тебе  всё  равно,  что  в  комок  я  слипся,
Что  слился  со  звоном  пивных  кружек!
Хочешь,  повисну  дешёвенькой  клипсой
В  одном  из  овалов  твоих  ушек?!

Тебе  не  верится,  что  сердце – извёсткой,
Что  губы  мои  женских  губ  не  знали!
Хочешь,  я  стану  стеклянной  блёсткой
В  прозрачных  складках  твоей  вуали?!

Ты  ведь  не  знаешь,  что  к  твоему  шагу
Готов,  как  младенец  к  соску  прильнуть!
Хочешь,  последним  криком  лягу
На  твой  уходящий  спокойно  путь?!














…  Пропою  о  себе  вам  сонет –
Грустно  до  боли. –
Жил  на  земле  Сидоренко – поэт
И  алкоголик.
Он  и  поныне  живёт  и  живёт
Радостно  очень,
Он  и  поныне  горючее  пьёт –
Пьёт  между  прочим.
Пьёт,  чтоб  залить  свою  злую  беду –
Пьёт  не  напьётся…
Пьёт  за  счастливую  чью-то  звезду,
Пьёт  и  смеётся.




Глухая  ночь.  Смеётся  звёздный  хор.
И  я  иду  домой  скотиной  пьяный.
Да  иногда  присяду  под  забор
И  подышу  предутренним  туманом…









Наливай  бокал  полнее,
Наливай!
Песню  звонкую  дружнее
Запевай!

Вот  бокал  пошёл  по  кругу –
Отпивай!
Синеокую  подругу
Обнимай!

Обнимай,  как  землю  ночью
Тишина…
Что  грустишь?  Иль  нету  мочи
Пить  вина?..

Пусть  её  глаза  смеются
Про  любовь.
Волны  чувства  в  сердце  рвутся
Вновь  и  вновь. –

Загляни в  глаза  смелее, -
Поцелуй.
Что  на  свете  есть  сильнее
Винных  струй?!







ЧАСТЬ  VI     Стихи



                Триптих



                *     1     *

Осень  за  стёклами  окон  намокла,
Город  путав  руками  дождей.
Молча  смотрю  я  в  оконные  стёкла,
Словно  в  пучину  умчавшихся  дней.

Ветер  уселся  на  крыльях  у  клёнов,
Крыльями  бьётся  в  объятьях  ветвей,
Плачет  на  мокрые  спины  влюблённых,
Плачет  о  прошлой  свободе  своей.

Ветер!  Соратник  и  друг  мой  безликий!
Где  твоя  сила  и  воля  твоя?
Раньше,  как  демон,  всевластный,  великий,
Нынче  бессилен  и  низок,  как  я.










                *     2     *


Помните,  шёл за  вами,  словно
Пёс  за  куском  хлеба.
Шёл  и  кричал  безмолвно
В  небо,

Словно  в  чернильную  лужу,
Изъезженную  звёздами-лодками.
Ветер  орал  простужено
Глотками.

Помните  жёлтые  слёзы  осени
В  парках  на  лицах  клёнов.
Вы  проходили,  бросили
Взгляд  отдалённый.













               *     3     *


Мысли
повисли
паутиной
длинной
в  комнате.
Помните,

В  окна  смеялась  луна
Жёлтой  холодной  пастью.
В  стёкла  врывалась  волна
Колкой  свободой  счастья.

Помните,
В  комнате
У  окна  руки  целовал,
Исковеркан  и  скомкан,
Вам,  незнакомке.

В  серой  холодной  комнате.
Конечно,  помните!









                *     *     *


Ты  не  думай,  что  я  не  люблю.  Даже  рук
Я  твоих  никогда  позабыть  не  смогу.
Просто  песня  моя,  мой  единственный  друг
Отшумела  в  дождях  и  в  глубоком  снегу.

Вот  такую,  как  ты  я  уже  полюбил.
Она  точно  такая – простая,  как  ты.
Вот  такой  же,  как  ты  я  уже  приносил
Нашей  давней  любви  голубые  цветы.

И  безмолвно  синеет  ушедшая  даль,
А  в  грядущую  даль  я  вступить  не  готов.
Пусть  о  ней  мне  напомнит  затихший  рояль,
И - из  песен  простых  простота  твоих  слов.













                *     *     *


Влюбляться и любить для нас уже не новшество.
Мы  все  любили,  да  и  нас  любило  множество. –
Любили  долго  и  по-настоящему,
Любили  коротко  минутами  неряшливыми

Девчонок,  от  признания  немеющих…
Нам  даже  нравились  замужние,  стареющие…
Одетых  простенько  и  разодетых  праздно.
Их  трудно  вспомнить – они  все  разные.

…  Не  надо  слов  и  театральных  жестов!
Не  надо  слёз – они  сейчас  не  в  моде.
Я  ухожу  от  щебетаний  женских
И  от  дыханья  женского  на  морде.












                Письма

Как грустно находить давно полученные письма
Среди  страниц  истрепанных  романов.
Вот  в  этом  был  ты  бесконечно  высмеян,
А  в  этом был  любимым  и  желанным.

Как  много  говорят  давно  забытые  слова
О  тех,  кто  был  и  кто  остался  другом.
Вот  перед  этим  ты  безмерно  виноват,
А  с  этим  песни  пел  на  всю  округу.

И  многое  сейчас  уже  не  сможешь  ты  вернуть,
Как  не  вернуть  зимой  безумный  хохот  лета…
Как грустно иногда найти и в тишине взглянуть
На  строки  в  распечатанных  конвертах.

                *   *   *

И  грустно  и  смешно:  копаешься  в  старье!
И  от  знакомых  писем  пахнет  гнилью.
И  хочется  рвануть  по  всей  стране.
Чтоб  жизнь  вертелась  бешенной  кадрилью.
Чтоб  было  всё – вода,  огонь…  И  я
Верчусь.   Но  здесь – без  пользы  и  без  дела.
И  хочется,  чтоб  жуткая  агония
Рванулась  в  коченеющее  тело…
Потом  прийти  домой,  похорошев,
Снять  сапоги,  покрывшиеся  пылью…
И  грустно,  и  смешно – копаешься  в  душе,
И  от  старинных  писем  пахнет  гнилью.
                Хиромантия

Запутавшись  в  лапах  сердечных  сомнений,
Поверив  в  судьбу  и  в  безжалостный  рок,
Студенты  из  КИППа – моё  поколение –
Идут  принимать  от  гадалок  урок.

Пустые  глаза.  И  дрожащие  пальцы
Сжимают  измятый  коричневый  рубль.
Какое  несчастье  на  плечи  им  свалится
Хотят  они  знать  и – срывается  с  губ:

«Хиромантия…»

Мне  стыдно  подумать – моё  поколение –
Забыв  нашу  жизнь,  что  бушует  вокруг,
Судьбу  узнаёт  и…  стоит  на  коленях…
Судьбу – на  ладонях  изношенных  рук.

Им  двадцать  всего,  но  они  позабыли,
Что  мир  в  эти  годы  безумно  богат.
Судьбу  узнают  из  покрывшихся  пылью,
Изъеденных  гнилью,  истрёпанных  карт.

Беззубая  бабка  прошмакает  в  рвении
И  всё  над  тобой.  Как  над  гробом  споёт…
Мне  стыдно  подумать – моё  поколение! –
Мне  стыдно  сказать  и  представить – «моё…»



                *     *     *

Я  его  встречал  на  улице
С  чёрной  сумкою  не  раз.
Теплота  тихонько  хмурится
В  глубине  спокойных  глаз.
Седина,  как  будто  инеем,
Скрыла  голову – года.
Я  его  не  знал  по  имени,
А  встречал  лишь  иногда.
Он  ходил  проворно,  скоренько,
А  порой,  достав  кисет,
Со  знакомым  старым  дворником
Шелестел  в  листах  газет…


                *     *     *

Спокойствие?  Кому  оно  дано!
И  что  оно  имеется – всё  враки.
Студенту,  убежавшему  в  кино,
Профессору  в  полуистлевшем  фраке!?
Им  всё  равно  и  всё  не  всё  равно.
Спокойствие!  Кому  оно  дано?
Измызганному  типу  у  пивной –
Он  глушит  пиво,  уплетает  раков.
А  может  быть  голодной  и  шальной,
Бездомной,  облезающей  собаке??
Спокойствие?  Кому  оно  дано?
И  что  оно  имеется – всё  враки!!!


                Стальная  конница

Тягучий  день  к  тягучей  ночи  клонится.
Сижу  один – забыт  и  не  забыт.
А  завтра  унесёт  меня  стальная  конница,
Позванивая  серебром  копыт.

Быть  может  ты  сейчас  с  другим.  Бессонница
Под  лунным  хохотом  вас бережно  хранит.
А  завтра  унесёт  меня  стальная  конница,
Позванивая  серебром  копыт.

А  может  быть  одна  глядишь  в  окно,-
всё  вспомнится! -
Сжимая  в  голове  комки  обид.
А  завтра  унесёт  меня  стальная  конница,
Позванивая  серебром  копыт

 

                Я  говорю…

Я  говорю  «Люблю»,  целую  в  губы,
Гляжу  в  глаза,  как  в  искорки  огня.
Но  почему  мой  взгляд  другую  любит,
Которая  не смотрит  на  меня.
Я  говорю,  что  по  тебе  тоскую.
Твои  слова в  моей  груди  звенят.
Но  почему-то  я  люблю  другую,
Которая  не  смотрит  на  меня.



                Пишу…

Пишу.  Зачем  и  для кого  пишу?
Рву  сердце  на  мельчайшие  кусочки.
И  шёпотом  прерывистым  дышу
На  куцые  изъеденные  строчки.

Кому  пишу?  Быть  может  для  тебя.
А  ты  сейчас  по  новогодним  залам
Рвёшь  сердце  на  кусочки  у  себя
И  раздаёшь  его  кому  попало.

Кому  пишу?  Быть  может  для  другой.
Которая  застенчиво  и  мило
Повсюду  ходит  по  земле  за  мной,
А  я  иду,  не  замечая,  мимо.

Пишу…  зачем  и  для  кого  пишу,
Рву  сердце  на  мельчайшие  кусочки?
И  шёпотом  прерывистым  дышу
На  куцые  изъеденные  строчки…








В  её  глазах  кипит  весна.
С  ней  юноша – в  пальто,  в  папахе, -
Идёт  и  не  находит  слов.
И  от  его  папахи  пахнет
Весенним  запахом  цветов.

Пусть  осень  приоткрыла  дверцы,
Идёт  дождями,  холодна.
Но  в  каждом  взгляде,
В  каждом  сердце
Шумит  и  буйствует  весна!..


                *     *     *

Мне  пишет  мать:  бери  пример  с  отца,
Он,  видите  ли,  в  двадцать  пять  женился.
А  если  бы  на  старости  не  спился,
То  был  бы  идеалом  до  конца.

Бери  пример  с  порядочных  людей, -
Создай  для  жизни  крепенькую  база:
Приобрети  квартирку  с  унитазом
И  с  трепетным  звоночком  у  дверей.

Что  ж,  мама,  подожду. 
Ведь  я  послушный  сын.
А  одному  в  пивной  нетрудно  спиться.
Но  вдруг,  когда  ты  разрешишь  жениться,
Мне будет  лучше,  если  я  один?!


                *     *     *

Оголтелая  ночь.  Может  быть,  озверев,
И  сминая  асфальт  каблучищами  модными,
Подойти  и  стоять  у  знакомых  дверей,
Прижимаясь  к  замку  исковерканной  мордою.

Молча  слушать,  как  ты  тихо  спишь  у  окна,
А  за  окнами  ночь  перевёрнута  ветрами,
И  в  красивых  глазах  паутиночки  сна,
И  ты  ищешь  во  сне  дорогого  и  верного.

Он,  конечно,  не  я.   Он,  конечно,  милей, -
Ходит  рядом  с  тобою,  счастливой  и  гордою…
Оголтелая  ночь.  У  закрытых  дверей
Прижимаюсь  к  замку  исковерканной  мордою!













ЧАСТЬ  СЕДЬМАЯ:

Заяц – артист  и  шакал – индивидуалист


Решили  звери:  летнею  порой
Спортивный  лагерь  экстренно  откроем
В  прекрасном  месте  где-то  возле  моря
Для  укрепленья  мышц  и  для  смягченья горя.

Послали  львов – баскетболистов,
Жирафов  двух – волейболистов,
Бег  на  сто  метров – черепаху,
Штангистку – тётю  Росомаху,
Шеф-повара – месье  Барана,
Двух  крокодилов  для  охраны,
Осёл  там  замполитом  стал,
А  всем  заведовал  шакал:

Чтоб  был  всегда  во  всём  порядок
Для  дня  составил  распорядок –
Когда,  мол,  сон,  когда обед;
А  чтобы  не  случилось  бед,
После  отбоя  никуда
Ходить  не  смейте  никогда!

В  столовой  в  плавках  не  сидеть!
Иначе  будете  иметь
В  порядке  экстренных  наград
Вы  с  ног  сшибительный  наряд…

Жираф  плевал  на  все  законы:
Гулял  до  трёх  определённо,
И  с  ним  всегда  давала  маху
Штангистка  тётя  Росомаха.

Два  крокодила  как  всегда
Смывались  лазить  по  садам
И  с  криком  бегали  назад,
Схватив  полфунта  соли  в  зад.

У  львов  была  своя  традиция:
Смываться  ночью  за  границу
И  порезвиться,  как  нигде,
В  светящейся  морской  воде.
Оттуда  попадали  браво
На  пограничную  заставу, -
Там  капитан – бульдог -  для  мщенья
Читал  мораль  за  нарушенья
И,  поругавшись  в  меру  сил,
К  шакалу  в  лагерь  проводил.
Шакал  таким  явленьям  рад –
Изволь  и получи  наряд.
Осёл  из  той  же,  братцы,  шайки –
В  столовой  восседал  без  майки,
На  замечания  осёл 
Не  реагировал.  И  всё!

Шеф-повар  - хитренький  баран
Всегда  вводил  зверей  в  обман,
Он  притворялся  будто  слеп,
Давал  им  получёрствый  хлеб.
Волейболистки  антилопы
И  ночью  бегали  галопом,
И  с  хохотом  в  своей  палатке
Играли  меж  собою  в  прятки.

(У  всех  зверей  была  гроза –
Ехидный,  подлый  динозавр:
Ловил  зверей,  и,  тёмной  ночкой
Бил  ластами  по  пятой  точке).

…  Довольны  были  все  и  рады,
Когда  из  ЗверАгитБригады
Под  крики  и  безумный  свист
Приехал  к  ним  Косой - артист.

Гони  концерт! – вскричали  звери.
«Я  не  могу».  «А  мы  не  верим».
«Я  не  могу – Косой  сказал,
Безумно  выкатив  глаза, -

Нет  бегемота - кларнетиста,
Нет  кашалота – гитариста.
Я  так  охрип!  Я  так  устал…»

Не  верю! – Закричал  шакал, -
Гони  концерт,  да  поскорей!
Гони  концерт  для  всех  зверей…
Косой  с  трудом  две  ноты  взял
И  трупом  перед  ним  упал.


Шакал  вскричал:  «Ты  претворяться!
Схватить  его  за  ноги,  братцы!
Эй,  кто  там  среди  нас   силён?
Нахального  Косого – вон!»

Примчались  в  темпе  носороги –
Косого  сцапали  за  ноги,
Швырнули  с  помощью  лисицы
Вдали  от  лагерной  границы.

…  Косого  барсуки  нашли
И  в  КИПП  больного  привезли.
И  с  той  поры  до  сих  моментов
Он  постоянным  стал  клиентом
Больницы,  где давал  Павлин
Лекарство – антишакалин…

Прочесть  мораль,  друзья,  пора  настала:
-  Ко  всем  чертям  таких  шакалов!..













ЧАСТЬ   ВОСЬМАЯ:   Зрелые  стихи


                Отпуск

Я  приехал  домой.
Десять  дней,  не  считая  дороги.
Мать  печёт  пироги,
а  отец  поспешил  в  гастроном.
Мой  братишка  мундир  теребит  в  небывалом  восторге,
И все просят меня рассказать  поскорей  обо  всём.

Мы  садимся  за  стол.
Мой  отец  не  спешит  и  спокойно
Наливает  стакан – и  мне  и  себе  по  рубец.
Поправляет  усы.
Он  прошёл  через  многие  войны.
Но  мне  кажется,  что  почему-то  взволнован  отец.

Говорим  о  заводе,  о  службе,
о старых знакомых,
О  войне.
И  о  том,  чтобы  не  было  больше  войны.
Чтоб  по  пыльным  дорогам  из милого  отчего дома
Не  ушли,  как  когда-то  ушли,  не  вернувшись сыны…

Город  в  пенном  цвету,
я  вхожу  в  нашу  старую  школу.
В  коридорах  пустых  сапоги  непривычно  стучат.
В  этом  классе  когда-то  в  мальчишечью звонкую  пору
Мы  сидели  за  партами
Стайкой  крикливых  галчат.

Тишина.
Солнце  вьёт  за  окном  золотистые  нити.
И,  как  в  давние  дни,
говорливые  клёны  звенят.
И,  как  в  давние  дни,  я  хочу,
чтобы  старый  учитель
Торопливо  вошёл  и  сказал  мне:
«Ну, здравствуй солдат».

Улыбнётся  чуть – чуть  и  пожмёт  мою  руку учитель
Я  его  посвящу  в  сокровенные  думы  свои.
Тишина…
Солнце  вьёт  за  окном  золотистые  нити,
И  мелодия  детства  над  партами  тихо  стоит…

В  сквере  воздух  весенний,
волнующий,  вязкий.
Детский  радостный  смех  ветер  крыльями  мнёт
на лету.
Только  бабушки  строго  у  самых  заветных колясок,
Охраняя  внучат,  как  солдаты  стоят  на  посту.
                Жизнь

Не помню, то ли в юности, то ль в детстве
Пророчили мне все наперебой
Жизнь без тревог и безо всяких бедствий,
И без ошибок, совершённых мной,
Спокойствие и маленькую славу,
Жену, что всех красивей и статней,
И на работе старшинство по праву,
И милых вундеркиндов – сыновей…

А вышло всё гораздо интересней,
Гораздо всё труднее и сложней…
Я целовал в тайге холодный ветер,
И не в столице, а в глухом краю,
В рабочих валенках и полушубке встретил
На новой стройке я судьбу свою.

А если вдруг случалась неудача,
Виски сковав руками над столом,
Сидел и думал, слушая, как плачет
Пурга за белым маленьким окном.
И в этот миг, отбросив смех и шутки,
В часы тревог надёжна и крепка,
Мне на плечо уверенно и чутко
Ложилась друга сильная рука.

И мне смешно, мне как-то не по сердцу
То, что твердили все наперебой:
«Жизнь без тревог и безо всяких бедствий,
И без ошибок, совершённых мной».
                *     *     *


Ты говоришь,
                что любишь сразу многих.
Одну – за внешность,
                третью за мечты.
Вот этой нравятся   далёкие дороги,
А этой – чуть увядшие цветы.

У этой –
 сны немые –
                счастья вестники,
У той – задорный и весёлый смех.
Ты говоришь,
                что любишь сразу нескольких,
Ты говоришь,
                что любишь сразу всех.

Но дни пройдут
                и среди этих многих
Найдёшь одну,
                единственную ты.
Ей тоже будут нравиться дороги
И грустные увядшие цветы.

В ней будет всё,
                что ты любил когда-то:
Весёлый смех,
                мечты,
                печальный взгляд…
И терпкий цвет
                вечернего заката,
И звон садов
                за сеткою оград.

В ней будет жизнь твоя,
                свободная, как ветер…
А ты мне повторяешь
                вновь и вновь,
Что любишь всех.
                Но ты ещё не встретил
Большую,
                настоящую любовь.   


















      …  В  переулке  Таврическом

Он  пришёл  к  нам  на  базу  шагами  нестойкими,
Рассказал  о  себе  на  вопросы  в  ответ.
И  в  консервную  банку  на  маленьком  столике
Осторожно  поставил  увядший  букет.

Рассказал  нам  о  том,  как  на  геологическом
Вы  когда-то  учились  и  были  дружны…
Вы  остались в Москве,  в  переулке  Таврическом,
Он  приехал  сюда  по  призыву  страны.

Он  вас  очень  любил.  Звал  с  собою.  Растерянно
Мял  в руках  одинокий  транзитный  билет.
Вы  в  последний  момент  поднесли  неуверенно
Из  весенних  фиалок  изящный  букет.

Говорили:  «Люблю!  Буду  ждать…  Обстоятельства…»
Он  неловко  молчал.  Он  умчался  в  туман.
Вы,  конечно,  могли  не  давать  обязательства,
Но  зачем-то  пошли  на  прикрытый  обман.

…  Две  недели  назад  он  погиб  в  экспедиции –
Кто-то  мог  умереть – надо  было  спасать.
Впрочем,  вам  со  столичной  своей  эрудицией
Это  вряд  ли  когда-то  удастся  понять.

Обеспеченный  муж  после  ссоры  панической
Вам  приносит  цветы  на  капризы  в  ответ…
Вы  остались  в  Москве,  в  переулке  Таврическом,
И  на  столике  модном  изящный  букет.





                Стих – рифма:

МОСКВА – ТОСКА…




                Одностишие – фраза:

«Пусть  пропоёт  нам  бедный  Окуджава».













ЧАСТЬ     ДЕВЯТАЯ:    Поэма
                «Письма  из  Георгиевска»


5.1.64 г.         I

Когда  встаю  я  утром  рано
И  выхожу  на  частный  двор,
Я  вижу – глупо  так  и  странно –
Старинный,  маленький  собор.

Живу  у  новой  я  хозяйки –
Переменил  свой  адресат. –
Здесь  нет  ни  Тузика,  ни  Лайки, -
Из  двух  деревьев  пышный  сад.

Удобства  те  же  в  сей  квартире,
В  пяти  шагах  собор  стоит,
Завод  консервный  в  полумиле
На  круче  маленькой  форсит.

По  праздникам  идут  старухи
Церковный  совершать  обряд
И,  как  рассказывают  слухи,
Целуют  там  Христоса  в  зад.

И  их  никто  не  укоряет.
Обряд  как  видите  простой,
Тем  более  здесь  уверяют,
Что  у  Христоса  зад  святой.

Да  и  меня  мучат  сомненья,
И,  кажется,  я  буду  рад
В  одно  святое  воскресенье
Поцеловать  Христоса  в зад,

Покаяться  в грехах,  краснея,
Поцеловать  священный  крест,
И  попросить,  чтоб  Он  скорее
Забрал  меня  из  этих  мест.

Всё  остальное  в  этом  роде
(Работа,  ясно,  здесь  не  в  счёт) –
Пока  никто  не  бил  по  морде,
Но  скоро  может  быть  начнёт.

                II

Письмо  совсем – совсем  недавно
От  Крикунова  получил.
Мишель,  ты  знаешь,  парень   славный,
Но  тоже  номер  отмочил:

По  неизвестным  мне  причинам
В  Новосибирск  уехал  он
И,  как  и  мы,  спокойно,  чинно
Попался  в  лапы  мерзких  жён.

Вернулся  то  есть  он  к  супруге
К  своей  законной,  так  сказать.
Но,  не  в  пример  другим,  о  друге
Пока  решил  не  забывать.
Из  Краснодара  сообщили:
Бакунина  (какой  кошмар)
Из  института  исключили…
Вот  это – истинный  удар.

Подробностей  пока  не  знаю –
Как  и  за  что?  Пока  вопрос.
Но  очень  часто  вспоминаю
Его   большой  эффектный  нос.

Аношина  у  нас   сместили
(Да,  гибнут  славные  носы!)
Приехал  новый  простофиля
В  наш  ВУЗ  из  Средней  полосы.

Шлёт  тётя  Клава  нам  посланья,
Пьём  потихонечку  вино.
Но  мы  с  тобой  и  дядя  Ваня
Его  бы  выпили  давно.

Всё.  Новости  уже  иссякли,
А  дней  полёты  мчатся  прочь.
И  будет  в  нашей  старой  сакле
Быть  может  сын,  быть  может  дочь.
 
25.1.64 г.            III

Ну  вот,  минуло  три  недели,
Как  начал  я  писать  ответ.
А  вдохновенье  еле-еле
Появится.  И  снова  нет.               
Оно,  конечно,  было  б  проще
Без  всяких  рифм  и  ерунды
Излить  свои  мечтанья  в  прозе,
Добавить  капельку  воды.

Но  ежели  Воло  Стефанкин
Изволил  рифмами  писать,
Я  просыпаюсь  спозаранку,
Произношу:  «Едрёна  мать».

Хватаю  лист  и  авторучку
И,  чуть  зардятся  небеса,
Ищу  на  небе  Музу – тучку
И  лью  степенно  словеса.

Воло  я  часто  вспоминаю:
Над  Крымском  ночи  тихий  мрак,
По  улицами  уже  гуляют
Отряды  кошек  и  собак.

Калитка  тихо  заскрипела,
И,  с  козьей  ножкою  в  зубах,
В  дымину  пьяный,  в  кофте  белой
Воло  является  в дверях,

На  цыпочках  проходишь  тихо,
Садишься на  мою  кровать,
За  стенкою  ворчит  Гушиха,
Что  ей  опять  мешают  спать.

Потом  штаны  свои  снимаешь
И,  подавив  улыбкой  грусть,
Бесповоротно  объявляешь:
«Мол,  завтра  я,  Егор,  женюсь!»


9.1.64 г.          IV

О!  Сколько  сладостных  мечтаний
Тогда  теснили  нашу  грудь.
Предчувствие  больших  скитаний
И  предстоящий  в  жизни  путь.

Ну  вот,  получим  мы  дипломы,
Подъёмные,  возьмём  билет
И  двинем  от  родного  дома
Туда,  где  дома  даже  нет.

Какие  мысли  и  надежды!
Но  день  явился  роковой
И  мы,  как  низкие  невежды,
Обзавелись  своей  женой.

Теперь  всё  есть.  Кровать,  перина
Обед  и  чистое  бельё,
И  мы  с  тобой  спокойно,  чинно
Взираем.  Каждый  на  своё.

Живём  и  тлеем  еле-еле.
А  раньше – грустно  и  смешно –
О  бригантинах  песни  пели
И  пили  терпкое  вино.
А  раньше  мы  с  тобою  гордо
Могли  сказать:  «Пардон,  мерси»,
Рвануть  к  своим  «чувихам»  в  город
И  взять  шикарное  такси.

Но  час  пробил!  И  дух  тлетворный
Утих  в  бушующей  груди,
А  мы  пытаемся  упорно
Вернуть,  что  было  позади 

Но  час  пробил!  Мы  тихо,  чинно
Сидим  сейчас  перед  женой…
А  раньше  пели   «Бригантину»
И  пили  терпкое  вино...   


12.1.64 г.        V

Ну,  что  сказать!  Твоё  посланье
Меня,  признаться,  потрясло:
Феноменальное  созданье!
Ну  и  Воло!  Ох  и  Воло!

Всё  чётко!  До  предела  строго.
А  Костя  в  обмороке  был.
Ах,  да  Воло!  Ну  и  Волоха!
Под  старость  номер  отмочил.

И  после  долгих  промедлений
Держали  с  Костей  мы  совет –
И  порешили,  без  сомнений,
Насочинять  тебе  ответ.

Но  так  как   мы  умом  не  блещем,
Погрязли  в  суете  мирской,
Письмо  мы пишем  в  форме вещей
Без  подковырок,  мой  родной.

Письмо  мы  пишем   в  форме  мирной.
А  молоко?  Вот  наш  ответ –
Забыли  запах  мы кефирный,
А  молока  здесь  вовсе  нет.

Всё  хорошо!  А  в  магазине,
Где  с  Костей  мебель  мы  нашли,
Сейчас  всё  пусто.  С  Константином
Мы  всё  к  себе  перевезли.

Супруги  наши  потрясённо
Вам  за  приветы  бьют  челом
И  восклицают:  «Одарённый
Стефаненко. Ну  и  Воло!..»

Идёт  рассвет  в  седом  тумане.
Пора  заканчивать  ответ.
От  нас  прекраснейшей  Светлане
Громадный  передай  привет.





P. S.

В  конверте  под  кушеткой  новой
Я  ваше  фото  берегу.
Преуспевающей  Рубцовой
Целую  стройную  ногу.

Шакалы!  Фраера  и  черти!
Не  видел  вас  я  с  давних  пор!
Но  я такой  же,  вы  поверьте,
Чуть  взбаламошенный  Егор.

Привет  от  жён,  от  Константина…
Пишите!  Поздно.  Надо  спать…
Я  очень  занят.  Алевтина
Решила  всё  переписать.

Заря  шагнула  по  округе,
Вползает  на  хозяйский  двор…
Целую  нежно  ваши  руки.
Пишите!  Слёзы  лью…
Егор.