Голоса ль чьи заходят сказать

             I
Голоса ль чьи заходят сказать,
как под вечер устанешь охотиться?
Так с гнедого сошёл бы казак,
отскребла чтобы душу, как скотница!

У опаловых штор на ветру,
с палисадником, вымытым давеча,
с мыльных рук в твою кожу вотрусь, —
чугунком задних ног не отдавишься!

На коленях смола, как кирза.
Здесь отброшены всякие шалости.
Сколько б раз с тебя жив ни слезал —
кто-то третий за шторой вмешается!

Шире ль ног в пустоту уходил,
за садами ль распался на атомы?
Бригантина ль, как тяжесть гардин,
твою душу за годы выматывает?

Приблатнённая чудь в январе
набежит отлежаться с подковами.
За одну ль я Сибирь постарел,
что, как хвою, по снег упаковывают?!

Сыплет перьями с уток и кур:
в хэллоуин херувимы все — совами.
Голубком как вокруг ни воркуй —
кто-то серый язык мне высовывает!

На престижной тропе выезжал.
Занимался любовью с парадами.
Как под хвост бы зашла мне вожжа,
за Стожары аж сердце выпрядовало!

Кто ж ты мне в этом хворосте лет?
За снежками, вповалку по валенки,
Грибоедова, в грудь одолев, —
сарацинами галки подваливают!

Кисть рябины по горло в снегу
(на малиновом шарфе б повесился).
Слово пар с твоих губ сберегу,
выходящий дугой над полесьями.
          
            II
Трубы замерли. Сосны неймут.
Расписнье отпущено затемно
нагонять свой небесный хомут,
для страны и любви обязательный.

У подъезда, с сырого крыльца,
жёлтой лебедью свет чуть заслыша,
я не стал бы в себе созерцать,
как ходили мы цугом на лыжах.

Робеспьров как пить дать уймут,
да и наша заря не закатится
в отступающих к морю минут,
где другая б стояла, за катером.

Что-то есть в тебе — ясно как день —
от урановых схронов до трона:
что — хоть вербною веткой задень —
за Урал твой тебя не затронут.

Род прощанья... — но что ж ты во мне
разбежалась как лестница в небо:
на ступеньках души, онемев, 
разрешиться в последнюю небыль?!

Рикошетом — в отчаянных круг:
в негативе набрать переписку,
где подруги — как в заводь — запрут:
хлороформом деревья опрыскивать.

Небожителей гневная сечь,
выбирая прыжок с парашютом,
не затянет, чтоб яйцами стечь, —
бытие сковородкой прощупывая.

Я не знал тебя в профиль как боль:
всё монетой сходила не царскою,
где загривок твой держит ковбой,
и особо с подпругой не цацкается.

Даже тени не слышу с ресниц
пред паденьем державы, как яблока.
Если сможешь, — хоть как-то приснись,
пусть амнистия в масть не объявлена.

Лишь копытный отскок по стене
разойдётся, как Троцкий со Сталиным.
Хватит, милая, в нас сатанеть —
хоть рога до оленьих наставила б!