Волхв

Уже три дня блуждаю я в лесу.
Бреду уныло по звериным тропам.
В душе сомненье, безысходность, ропот,               
Как гири неподъёмные несу.

Сплелись стволы, отжившие своё.
Дороги нет, лишь вырванные корни               
Погибших исполинов, что покорно
Упали ниц, закончив бытиё.

Что привело меня в угрюмый лес:
Какие-то таинственные слухи
О чудесах, творящихся в округе, 
О старце, что является окрест.

Случись болезнь, а он уже в селе.
Приходит тихо, будто ниоткуда.
Помнёт, пошепчет, даст травы – и чудо…
Уходит так же, взяв лишь хлеб себе…

Как горестно и неуютно тут.
Луч солнца в сумраке ищу напрасно…
Изба кривая в чаще непролазной –               
Нет признаков того, что здесь живут.

Спешу к избе, минута дорога.
Надеждой вдалеке темнеет крыша.
Устал безмерно. Всё ж Господь услышал…
Мне путь закрыла тёмная рука…

От ужаса упало сердце вниз.
В смятенье жутком, я подумал: леший!
Здесь не пройдёт ни конный и ни пеший –
Вот плата за рискованный туризм.

– Есть лешие в лесу, я не из них, –
Так начал он, – их мир в соседстве с нашим,
Тяжёл он для людей, и много старше…
Передо мной стоял седой старик.

Не леший к вам – идёте вы к нему,
Себя на страх настроев и смятенье,
И от того приходят к вам виденья
Тех сущностей, что возлюбили тьму. 

Старик был худ, длинноволос, суров,
А вот глаза чисты, как у младенца…
Тихонько отворилась дверца в сенцы,
И мы вошли в убогий ветхий кров…

– Ты отдохнуть хотел, так отдохни, –
Сказал старик, – вот хлеб, поешь с дороги.
Тебя теперь едва ли держат ноги –
Натёр, разбил их о кривые  пни…

Уснул мгновенно, набираясь сил.               
Широкая скамья была мне ложем.
Проснулся от того, что осторожно   
Таинственный старик меня будил:

– Зачем пришёл, чудес хотел найти?
Но, вижу здесь не просто любопытство,
Мечтой живёшь переустроить быт свой? –
Тогда, быть может, нам и по пути.

– Чудес хотел, хотя не верю в них, –
Ответил я, –  но двинулся в дорогу,
Чтоб лично от тебя узнать о многом,
И записать об истине в дневник.

Скажи, отец: что привело сюда,   
И как живёшь, людской не слыша речи,
И для чего взвалил себе на плечи
Всю тяжесть непосильного труда?

– Мне лучше здесь, – ответил твёрдо он, –
Спешит весь мир за призрачным и тленным.
Мамона захватил там власть надменно,
И «золотой телец» залез на трон…

В роду моём есть издревле волхвы,
Хранящие устав и память предков.
Теперь свои уставы знают редко –
Чужим законам в плен попали вы.

– А что ж законы не для всех одни?
И разве плохо следовать законам?
Будь рядовой иль «царствуешь на троне» –
Для каждого написаны они.

– Все наши правила, устои звались – КОН!
Всё остальное значилось за КОНом.
Веками, где насильем, где поклоном,
Над совестью верх заимел закон!

И  разуму бывает вопреки:   
Оправдан жулик, осуждён невинный.
И случаев таких есть список длинный –
Закон и Совесть часто далеки…

Я перебил: «Как знаешь где больной?
Селений много по лесным опушкам.
Сюда не долетит и грохот пушки,
А ты приходишь точно, в снег и зной».

– Иду на помощь, если слышу зов.
И мне искать не надо направленье.
Есть голос свой у каждого селенья,
Ну, а больного слышу я без слов.

– И вот ещё, что спать мне не даёт.
Хочу спросить – где истинная вера,               
И почему вражда идёт без меры,
И всяк готов к убийству за своё?

– Так притча есть о четырёх слепцах,
Пытавшихся слону дать описанье.
Всяк нёс и защищал своё незнание,
Они, подравшись, разошлись в сердцах.

Во всех ученьях Истины зерно,
Но целое рассыпано до срока.
Чтоб вырвать вас из кандалов порока,
Путь указать Учителю дано!

– Скажи, мудрец, а можно ль бить дитя?
– Конечно бить нельзя, но шлёпнуть надо,
Когда в беду упорно лезет чадо,
Чтоб не случилось хуже погодя.
               
– Зачем нам совесть, если жизнь одна?
Твори, что хочешь, радуйся беспечно…
– Да, жизнь одна – одна, но бесконечна
Для тех, кто в злобе не упал до дна.

Немало их, кому дороже ад:
Кто ненавидит, гонит, шлёт проклятья
И вводит в грех сестёр своих и братьев…
Но всем не поздно повернуть назад.

– А что есть смерть?
– Вот истина, мой друг:
Когда в любви живёте и заботе,
Тогда себе вы смерти не найдёте,
Хотя и видите её вокруг.
               
Теперь уже меня старик спросил:
– Во что ты веришь? Я ответил:
– В совесть.
– Ещё во что, скажи, я беспокоюсь,
Что для свершения не хватит сил.

– Я верю в Бога и в святую рать…
– Не в Бога верить – Богу верить надо,         
Жить в мире и любви, не за награду… 
А что Он есть – об этом надо знать!
   
– Ты объясни, – я вновь задал вопрос, –             
Хочу понять тебя: как это можно 
Жить одному в лесу, где так тревожно,
Где каждый бы отчаялся до слёз?               

– Я не всегда в лесу – иди, смотри   
На мир другой, где я бываю чаще.
Он не похож на сумрачную чащу,
Увидишь, что скрывается  внутри:

Как будто чёрный занавес упал
(Я в истине виденья не уверен),
Изба кривая превратилась в терем,
Исчез деревьев рухнувших завал,

И куполом открылась синь небес.
Всё озарилось тёплым, нежным светом.
Сырая осень обернулась летом –
Сады цвели, где был дремучий лес.

А старец – этот древний славянин –
Предстал в красе богатырём былинным   
(Таких я видел в детстве на картинах) –
Кудряв, светловолос и без седин…

– Что это было? – я спросил его,
Когда виденье райское исчезло, –
Мираж иль чудо, расскажи мне честно,
Иль хитрый фокус, только и всего?

– Я не факир, ты тоже сможешь так,
Когда поймёшь живую суть Природы.
Готов ли ты свои потратить годы
На обученье – в тяготах, в трудах?

Как неожидан был его вопрос.
Представил зиму я, избушку, стужу.
Грядущее меня повергло в ужас!
До жертв таких я точно не дорос.

– Нет! – крикнул я с испугом старику,
Я не готов к такому испытанью…
Мне надо на работу…на собранье…
Я… не могу…я… просто… не смогу…

– Ну что ж, – сказал старик, – здесь выбор твой.
Меня он быстро вывел на дорогу.
В свой мир я возвращался понемногу –
В такой привычный, серый, дорогой…

Мне часто снится русский богатырь
И лес, и терем в лучезарном свете…
Я выбрал бегство (страх мне был советник),
Алмазу мыльный предпочёл пузырь…