Прокуратор Иудеи

Перед ложем – кубок фалернского, и папирус ждет прокуратора...
И наложницы в доме шепчутся. Идет каждый с мешком своим...
Прокуратор читает табличку – в ней послание императора.
И на лбу у раба-фракийца прорезается город Рим.

Где твои голубые горы? Исчезает в кубке история.
Цицероново красноречие помогает в делах любви.
Вырастают в пустыне замки, миражами – фантасмагории!
И оружие претор бросит, чтоб не видеть рассвет в крови.

Пусть на белом осле в ворота, где слепец прозревает перечнем
Комаров и верблюдов звездных, что составили караван,
К нам въезжает пророк... «Осанна!» –  галилейским кричат наречием.
Я люблю это время, люди! – Ненавижу часов обман!

Архимед! Я – наместник Сирии, ждущий письменного подтверждения,
Что земную точку опоры ты нашел, не сместив Гадес.
Ты наденешь черную тогу, запасешься, как мим, терпением,
И увидишь, как солнце падает, заслоняя собою крест!

Иудея – не Понт Эвксинский, предлагая себя прокуратору,
Не считает себя наложницей. Бьется в стены тараном Смерть!
Эй, сойдите с трибуны, граждане! Предоставьте тому оратору,
Пока камни бросают в блудницу, соловьиные песни петь!

Это Понтий Пилат виновен, что стреляет жизнь катапультами.
Что есть истина в первой инстанции, то не знают уж во второй.
Император Тиверий Август говорит, что покончит с культами.
Я терновый венец припрятал, не натешились чтоб игрой!

Прокуратор, как слон безумствует. И о зубы он точит гладиум.
Коль клинок не вонзится в тело, сон пустынь станет обратим!
Иды марта еще не кончились. И пурпурный плывет палладиум
Императорский в небе города. Город Смерти – Ерушалим!

Опрокинут кубок фалернского. Улетает сон прокуратора.
Я на меч свой бросаюсь острый, древнегреческий вспомнив миф.
На арене амфитеатра бьются на смерть два гладиатора.
По равнинам иссохшим скачет вдруг внезапно прозревший скиф!