Сказ о принцессе и драконе

Покоился, стало быть, дракон. Покоился в вечности, изначальной, как то и было заведено. Чем еще и заняться в ней, в вечности этой самой? И оттуда, из вечности, золотым сиянием озаренной, насквозь вдоль-поперек проникнутой, очевидно вполне ему было: покоится в ней всегда, уж чего бы там ни случилось. То совсем целиком, как есть, то какой-то своей частью только, ну а все же одно - покоится. А случалось оно-то, конечно, всякое - и о том, уж конечно, нет-нет, да дракону и вспоминалось. И такое, порою, вспомнит, что прежде было - а и то, чему только еще предстоит приключиться-сбыться. Ну, так вечность - на то же она и вечность.

Вот, рассыпаны в ней события, пестрым ворохом - и в каком уж захочешь порядке, так их и собирай. Собирай, да в узоры складывай, заново перемешивай. Составляй их, в цепочки себе увязывай, да такие отыскивай связи, каких нипочем - оттуда, из времени - не увидишь, не разглядишь. Это - только отсюда уже, с высоты предельной, с глубин окончательных ясно видится. Вспоминал дракон - и занятье такое было ему охотой. Вот, иную картинку подцепишь взглядом, из потока событий выхватишь - ну, а сам соберешься-примеришься, крылья сложишь, бесконечным своим вытянешься всем телом. Да и рушишься, низвергаешься вниз отвесно, и летишь, стремительный, вечность пронзая насквозь. Тут и ловишь его за хвост, мгновение - сущность юркую, ускользуть норовящую, только не тут-то было. Хвать - и держишь уже в  охапке, трепетное, живое, да сжимаешь крепко, запах его вдыхаешь. Воспоминания запах, да. Ощущаешь всю плотность его, наполненность, содержательность, сочность - и что? Проглатываешь, конечно. Ну, а там следишь, как внутри оно растворяется, разворачивается, заполняя и замещая, так что скоро глядь - ни дракона уже, ни вечности, а одно лишь событие это, в потоке тобою взятое. Им тогда и становишься,  увлеченный, самозабвенный, и за целую, верно, вечность не придумано лучшей игры - так уж дракону кажется. Вот, тогда и случается это снова. Начинается время. Раз - и тронется, мягким таким толком. И пошло, пошло. За картинкой - другая, новая, и опять, и как будто еще и помнишь -  частью своей какой-то - что лишь искры они, мгновения, пузырьки в золотом сиянии крохотные, да малые. А чем дольше об этом не вспоминаешь - тем оно интереснее же становится. Тут уж сами они, к одному одно, зацепляются, образуют собою связность и непрерывность. Поток, стало быть - и в скользишь в нем, в потоке этом, и почти забываешь, что можно вынырнуть - до того увлекательное занятие.

Про свои путешествия эти дракону сыскалось бы много чего поведать  - да вот только кому оно здесь и рассказывать, в этой вечности? Тут - кого ни возьми - всякий сам же не прочь находками поделиться, за какими, по-правде, во время-то и ныряют. Так что всякий своим переполнен доверху. А и самое что и вовсе уж чудо дивное - это там, на другой стороне, повстречать друг дружку. Там, во времени, то есть. Такого уж не забудешь. Возвратишься, вынырнешь из потока - и другими глазами уже глядишь. На такого, с кем время одно на двоих делил. Будто даже и ближе становишься - хотя бы, казалось, куда и ближе? Ведь и так же - одно, единое. Только это, конечно, из вечности только и понимаешь - что другой начинается много скорее, чем ты кончаешься. Да и нет никакого другого - не предусмотрено. Никого, ничего - все один бесконечный ты, всю вечность собою занял, сам же в себя впадаешь, и вот - ни конца, ни края. И покоишься, стало быть, и покоишься - пока не придет черед окунуться заново. В это время, где все до того уж отдельно, что хочешь-не хочешь, а дух захватывает. Каждый раз - будто заново, привыкнуть-то  невозможно. От того же и хочется повторить - и еще, и еще разок. А иным, говорят, удавалось почти что и насовсем в этом времени потеряться. Так что вечность и вовсе уже не вспомнится, даже мельком свет ее не проглянет. Ни намеков тебе, ни знаков, совсем ничего такого - и покуда ее, вся цепочку событий-то, не пройдешь - по порядку, одно за другим, не обгонишь, ни перепрыгнешь - ни малейшей надежды на возвращение. Но такое не каждый может. Это надо еще научиться, такой игре. Ну, а чем же и заниматься, когда вот она, целая вечность - в распоряжении? Впрочем, разве какой она и бывает, как вот не целой только? Это время, того и гляди, норовит рассыпаться. Крошки мелкие - только, значит, и успевай - подбирать их, да. Сплошь концы да начала, границы да берега - здесь одно, там другое, совсем отдельное. А потом, обособленности этакой посреди, неожиданно, проблеском - единение. Тут почти уж и вспомнишь, как все на самом деле. Но стараешься, все же, не сразу вспомнить. Ведь иначе-то - сразу игра насмарку, почитай, все заново начинать. Постепенно и копишь такие проблески -  одно за другим мгновения. Да  поглубже, понятно, прячешь - уж покуда  их столько не наберется, что и все, и вид уже делать поздно: продолжается, мол, игра. Ну, тогда одно-то и остается. Признаешься - себе же: вспомнил. Выныриваешь, а как же. И чего? Покоишься. Пребываешь. Покуда за хвост не ухватишь какую-то снова искорку. Чтоб вела за собой, исчезала, дразнила, пряталась - и покуда в погоне этой вовсе не растворишься, чтоб совсем ничего от тебя и не оставалось. Кроме скорости этой бешеной, на которой вторгаешься, вслед за ним - пузырьком  отдельности вожделенной - прямиком во время. И оно тогда - у тебя внутри - начинается. Но ведь это только сначала помнишь. А потом уже кажется, и напротив - ты у него внутри. Вот тогда-то все и случается.

Вспоминать, между прочим, всего интересней, когда все сложно. Те цепочки, где непонятно, да перекручено, эдак вывернуто - не сразу и разберешься. Иногда ведь - нырнешь, а поток - до того уж спокойный он, что едва и от вечности отличишь. И чего, получается, ради было тогда стараться? Вот, когда уж по-настоящему выдастся заблудиться - это самое то и есть. Чтобы прямо до самого дна, до последних своих глубин. Самому чтобы верилось: потерялся, все. Нет возврата, не будет. Некуда, стало быть, возвратиться. Так и - кажется - сгинешь здесь, насовсем. Навсегда и останешься - даже и не исчезнешь. Не вполне прекратишься, а так вот и станешь ходить, по кругу. Да и с каждым витком погружаться, где все-то темнее, да непонятней. Вот такое потом же и вспоминаешь, едва не с дрожью: получилось - себе говоришь - ну надо же! До чего далеко забрался! Уж нырнул, так нырнул - говоришь - еле выбрался, в самом деле! А какой интерес, если ровно, да гладко, да только глаза прикроешь - как и сразу же этот свет, золотистый, который-то ты и есть, настоящий, то есть? Это разве сочтешь потом приключением? На прогулку, и то не тянет.

Там, во времени, кем-то оно и сказано: все счастливые семьи похожи, мол, друг на друга. То есть, счастливы, стало быть, одинаково. Да и семьи ли только? Счастье - не все ли уравнивает, к единению возвращая? Не то ли, по существу, и есть, что скорого пробуждения запах - не что иное? Так и есть оно, дело ясное. И в песках этих, тамошних - времени, то есть - запаха этого слаще и быть ничего не может. Так и ловишь его, навстречу ему бежишь, а то и ползешь, из последних из самых сил, ни на что иное не променяешь, ни с чем не спутаешь. Запах вечности, запах дома - само собою. Только мысль-то, она же и  продолжается. Каждая несчастливая - прямо так вот и говорят - семья несчастлива, мол, по-своему. Меньше, стало быть, счастья - больше разнообразия. Так уж оно устроено. Потому как в предельном единстве, которое счастье-то все и есть, вообще - какое разнообразие? Хвост же собственный - да и тот все в кого-нибудь продолжается. Всем во все и перетекаешь, так что не отделить. И помыслить такое даже - возможности ни малейшей. Все и всё - одно, и ни степени, ни различия. За такими странностями - это уж только нырять во время. Забывать - а потом уж, вернувшись, и ощущать. Невозможное, небывалое: свежесть, заново. Новизну этой, то есть, извечной вечности. И такое оно - каждый раз, как в первый. Ради этого, да. Конечно же. Вот и вся она, самая древняя тайна. Кто отведал, однажды на вкус испробовал - непременно уже пленится, и повторит, и опять, и снова. Ведь на то оно, время, собственно, и придумано: не иначе, как только что вечность собой оттенять. Для этого. Видно, лучше и не бывает - все на славу сделано, изумительно. Ну, дракону-то тайна, конечно, была известна. А не то бы ведь и драконом-то был едва ли. Потому как иного если, как покоиться только в вечности, и не знаешь, то никак же тогда и не называешься. Для чего бы они там, названия, в самом деле? Уж какие тут имена, когда все едино? И совсем ничего не бывает такого, чтоб цельность, да неразрывность могло бы собой нарушить? Но она ведь и вечность бы вечностью не была, не умея в себе невозможное заключать - и уж в этом, как раз-то, радость драконья и состоит.

И по вкусу оно ему было - мыслить себя драконом. Можно было, конечно, как уж душе угодно - по-другому, иначе, совсем по-всякому. Уж во времени этих имен, да названий - хоть отбавляй. Просто так уж оно выходило: нырнет - и во всяком своем путешествии, первым делом, только-только чертами да формой обзаведется, образ примет, какой-никакой - непременно драконом же и окажется. И потом уже только,  спиралью в слои поплотнее вбуравившись, да ввинтившись, кем-то еще становится. Оставляет, теряет себя, утрачивает - за витком виток, покуда в таких, наконец, местах уже не окажется, где не то, что сиянием вечности - драконом-то вспомнить себя не может. Вот, тогда-то оно, конечно и начинается - всерьез, да почти и взаправду, по-настоящему. Да и то еще не всегда - это надо же, все-таки, изловичиться. Вечность - ладно, та кое-как еще забывалась - но драконья-то память нет-нет, а почти неизбежно всплывет, да вспыхнет, и в дремучую самую даже вторгнется глубину, из любых приключений - наружу, непрошенным этаким поплавком - выталкивает, так что никак и не погрузишься. Поначалу, конечно, даже порой и досадовал. Потом-то почти и смирился уже, чего уж. Все одно, ничего не поделаешь с этим: раньше, позже ли - возвращаться. И последним же шагом, на самом уже пороге, уже дома почти что прямо - неизменно, гляди-ка, драконом опять окажется. Потому как драконы из вечности этой, почитай, состоят-то едва ли не целиком. Хоть бы даже и обретались себе во времени - от начала его, и до самого, что ни на есть, конца. Кто-то должен же, все-таки, как-то за всем у них там присматривать. Ведь во времени - так оно: и моргнуть не успеешь - сразу то вкривь, то вкось. А назвался драконом - давай, выравнивай, распрямляй. Больше некому. Хранители, что тут скажешь. Судьба такая. И всегда же еще их, драконов, и не хватает - ведь миров-то количество неусветное, так за каждым - попробуй-ка, уследи. До того и устанешь, бывает -  игра - игрою, а и в вечность вынырнешь с облегчением. Так, дыхание только перевести. Занырнешь обратно - и уж так оно там все успеет перемешаться, за что и схватиться, порой - не ведаешь. И не то, чтобы так уж сетовал на судьбу - что и жаловаться, коли ведь сам же такую выбрал? Просто трудно, трудно порою оно бывало. А особенно - если совсем уж один окажешься. На всем протяжении, сколько взгляда хватает, этого балагана. Сообща-то оно - веселее, все-таки. От того изначальной достаточностью своею поступиться готовы драконы вполне охотно. Там, во времени, встретишь себе подобное существо - и, как будто, и ноша легче, и дело идет на лад. А всего-то и надо - с кем-то себя разделить, на мгновение стать одним. То есть, точно как дома. Но только - во времени же, в пространстве, какого и все-то существование - под вопросом, это вовсе не говоря уж о равновесии. Каковое, известное дело - в драконьем веденьи, под ответственность личную вручено, от и до. Мир, само-то собою, конечно же, совершенен - покуда за ним присматриваешь, как следует. Только все норовит усложниться, умножиться, отразиться в себе, наизнанку вывернуться, спутаться, слоями перемешаться - поди-ка ты, выправи, да разгладь. А и если не ты, то кто? Не успеешь - такими свернется петлями, что и сам позабудешь, где он тут, выход. Да и был ли, и есть ли, куда вообще выходить отсюда. Да, вот именно - даже и до такого, порой, доходит. Путешествие - путешествием, а круги в закольцованном мороке нарезать - удовольствие, знаете, то еще. Впрочем, что? Все одно же - деваться некуда. Никакого иного способа не придумано, только прямо в сумятицу эту плюхаться, и скользить, продираться, собою самим же - пребыванием да присутствием -  хоть какой бы порядок, а все ж-таки  восстанавливать. Это только оно говорится так - что одно, мол, драконье присутствие исправляет соотношения искривленные. На деле-то - через, прямо, себя пропускать это все приходится. Кто не пробовал - тому и, понятно, не объяснишь. От того иногда не хватает кого-то рядом. На тебя похожего, хоть бы в чем-то. Пусть не обликом - ладно, что в этой кажимости дракону? - но звучанием только, оттенком и  устремлением. Отблеском вечности, отпечатком, знакомым запахом.

А помимо того - не так уж и много дракону нужно. То есть, можно сказать, и совсем почти ничего. Он не то, чтобы весь целиком духовный - там такого, во времени, не положено - но питается, в общем и целом, потоком света. Обыкновенного самого, что уж там ни на есть. Светил-то на каждом шагу разбросано, щедрой горстью - с голоду не помрешь. Соответственно, из него же, из света, дракон-то и состоит. Свет - который у них там, во времени, вместо вечного - он же, в общем, того, ничего так, плотный, вполне питательный. Позволяет, то есть, построить тело - какое уж, никакое. Ну, такое, впрочем - своеобразное, этого не отнимешь. При желании можно бы даже и уплотниться - хоть до твердости прямо алмазной, вполне себе ощутимой. Так что  плотности этой, да тяжести до того же порой наберет дракон, что - по мере нужды - становится разных миров серединой круговращения. Ну, не прямо вот целой вселенной - но так, галактики. Кто-то должен же. Но оно и надо на первых порах, на самых - уж потом и само замечательно, в общем, крутится. Тут же, главное, правильный ритм изначально всему задать. Там-то можно уже и расслабиться, разредиться. Рассредоточиться, распылить себя дымкой, туманом, радугой обернуться. Даже  время бывает и поиграть. Заберешься поглубже, память драконью свернешь, запрячешь - ну и вот, и пожалуйста, путешествуй. Сколько хочешь, тела да миры меняй - ничего такого дракону не возбраняется. Все везде одинаково. Никогда, нигде, ничего ни разу не повторится. Происходит, вроде, само по себе, случайно. Предначертано от начал времен, до последнего смутного колыхания. Наслаждайся - в свободное, как говорится, время. Чтобы, только, пожалуйста, без существенных отклонений. Чтобы все, как положено. Чтобы - путем. Тем самым. От которого отклониться, ясное дело, и не возможно. Только лучше бы вот про такое дракону не говорить. Почему-почему? Да пожрет, на месте. И - обратно тогда, домой. Прямо так вот, как есть. Из гущи событий, в самый разгар игры. Раз - и все, и опять начинать с начала. И обидеться не успеешь - потому что сначала же вспышка, огонь да свет, а потом-то ведь сразу про все уже и понятно. Дома, все же. Какие уж там обиды. Понимаешь - такая она, у него, работа. Пути выпрямлять. Не каждый возьмется, точно. Так что, в общем, с этим - поосторожнее. И, желательно, про устройство мира - само же собой, естественно, совершенное - как бы тоже не очень, что ли, распространяться. Потому что драконы про это знают такие вещи, что бы лучше совсем никому не знать. И они бы, пожалуй, тоже, наверное, не хотели. Только что тут, теперь, поделаешь. Не успеешь вылупиться - изволь уже приступать. К отправлению самых прямых, непосредственных, совершенно безотлагательных же, драконьих своих обязаннностей. Прямо, то есть, сейчас. А и лучше бы, что ли, позавчера еще. Или нет - от начала времен. Вот бы это бы - самое то и было. Скорлупу, и ту отряхнуть с себя забываешь. Как-то сразу - не до того уже. Драконы, они же не вылупляются, где попало. В мире, глядь-ка, родился дракон?  И к чему бы оно, столь радостное событие? Все к тому же, хотите - проверьте: все давным здесь давно уже, стало быть, вверх тормашками. И само по себе не поправится нипочем. Значит, требуется вмешательство. На то и они, драконы. Присутствуют, то есть, в мире. На всякий случай - принято говорить. А уж случай такой - это будьте уверены - ждать себя не заставит. Такие дела. Сидишь себе тихо в яйце. Пребываешь, по старой памяти. Покоишься. Обретаешь свою полноту, целостность потихоньку взращиваешь. И вот тут - неожиданно - выясняется: мир, он, значит, того. Погибает. Очередной. Так и рушится, на глазах. И надежда его, распоследняя уже самая - в этом вот, да, яйце. И ну очень, ну прямо очень хорошие существа этак бережно-бережно прикасаются, нет, ни в коем случае не торопят. Просто... ну... вот немного еще, и все. И совсем уже будет поздно. То есть, может быть,  и сейчас уже даже поздно. Только - вдруг? Неужели не может случиться чуда? И печалью своей затопляют мир. И без этого, очевидно, довольно уже безрадостный. Даже будет, вернее оно сказать, откровенно мрачный. Вылупляется, второпях - а куда и деваться-то? Поглядеть кругом - и чего они в мире своем вообще нашли? Мир, как мир. Не первый, и не последний. Ну, подходит себе к концу. Было бы, в общем, о чем так плакать. Но обратно уже в скорлупу свою не полезешь. Уж теперь-товедь точно  не так поймут. Надо же все это как-то спасать, возвращать на путь. Даже дело-то сложности не великой... но вот так, спросонок... Эх. И потом уже понимается, что не будь там давным-давно уже все не ладно - вообще и яйцом-то еще оказался бы в тех краях. Кое-где ведь оно вполне себе все налажено. Запустили - работает, не сбивается. Так, поглядывать если только, изредка. Для порядка. А бывают места - вообще никак, без поддержки с воздуха. То есть - свыше, сказать вернее. И вот эта поддержка им - самый дракон и есть. Отошел пообедать - пиши пропало. По-хорошему, надо, конечно, сворачивать это все. Но пока разберется дракон, пока донесет еще... Пока, наконец, для всех очевидно станет... Так, пока. насебе ии держит.  И держится- на одном только, разве что, чистом свете. Хоть уж этого есть в избытке - и то еще не везде. Бывают, бывают места. И не надо про это, впрочем. Мир - он что? Он, извстное дело, гармонией же проникнут. Совершенен - слыхали, нет? Вот и все. Остальное - уже служебная информация. Что случится? Ответственность, вместе с познанием, сразу же и придет. Неотъемлемо. Да, такие законы. Уже не особенно интересно? Вот и славно. В общем, сидит дракон. Источает им, значит, всю эту их гармонию. Равновесие подпирает - только бы, думает, как бы не шелохнуться неосторожно. Полетит же все, тут же. И мечтает, конечно. О чем, о чем... Чтобы рядом кто-нибудь оказался, это все хоть как-то понять способный. Не на смену, нет. По призванию ежели служишь - об отпуске как-то не очень думаешь. То есть, краем сознания понимаешь, что и, в общем, оно бы неплохо было. Только, как бы - потом, потом. Когда, наконец, свернут уже это все. Родное, любимое, чтоб его, так и эдак. А сейчас - вот бы просто вдвоем посидеть бы с кем. Помолчать. Уж нашлось бы, о чем. Нашлось бы. Или вот - ну, может, конечно, совсем несбыточно, но и все же - отпустить эти линии судеб, на вечер, на ночь. Как-то раньше они обходились же, сами, а? Просто так вот, взять, отойти в сторонку. И еще на шажок. Еще. Вроде держится, да? И тогда вот - знаете, чем заняться? Наделать миру еще дракончиков. Потому как если чего-то миру и не хватает... Да понятно, что надо двое. И какой-то еще совместимости, и взаимности. И желания - в это вот самое прямо мгновение - обоюдного. Удивительно, да, отчего так мало драконов в мире? Вот, об этом и речь. Об этом. Вспышка вечности, свет золотистый, да. Не такой, как здесь. Настоящий. Чтобы насквозь пробрал, разнес, разметал обоих. На такие частицы, которые никогда и познанию не откроются. Ну, а там  и собраться, сложиться потом обратно. Сначала - в одно, единое. Потом уже, медленно, в трепетные отдельности. Вот и все. К утру - заступать на дежурство. В истоме. В ужасе - от того, что здесь, у них, успевает случиться за ночь. Нет бы, что ли, последовать дружно примеру, а? Кого уж там, вместо дракончиков, им полагается делать ночью? Нет же. Если бы. Разве не сладостней рвать эти нити, в полотно бытия сплетенные? Это много волнительней, правда же - выворачивать основания, перепутывать тонкие нити потока судеб, грязное с чистым, высокое с низким смешивать - и во всем этом дальше потом барахтаться. Да беспомощно до того, что и рад дракон бы крылом махнуть - да не может. Жалко. Все же знает, какая в течении правильном сила и красота. Иногда - уж на сколько хватает взгляда - вообще же единственным остается, кто про это хоть что-то знает. Получается, так. Ему и впрягаться, значит. Раз уж некому больше, совсем, совершенно некому. Исправлять, налаживать, в меру сил. Сил-то этих, конечно, с запасом внутри заложено. Но, бывает, посмотрит - едва только крылья не опускаются. До чего исхитрились все вывернуть, искорежить! Дома - все, как один - до чего прекрасные существа! Изначальным сиянием переполнены, океана предвечного плещутся мирно волнами. А случится только скользнуть во время - ну такого, такого наворотят... Уж и сами не рады. Сначала-то, кажется, так оно интереснее. Когда путано все, и сложно. Но должны и пределы же быть, какие-то. От порядка вещей допустимые отступления. Расхождения мерные, допуски поправимые. А не так, как обычно - не взглянешь, без содрогания. Например? Нет уж, даже не стоит и начинать. Оглянитесь, что ли.

Ну и вот. И покоился, стало быть, в вечности этот дракон, крайне собой довольный. До того - вспоминал - кособокие, исковерканные витки, ведь нарочно же не придумаешь. Но и - справился, кое как. За витком виток - и ведь каждым, до самого дна, прошел. Мало не показалось. Стало, стало почище. Светлее, как-то. Кто бы знал, чего оно, впрочем, стоит - вот едва ли, не глядя, решился бы судьбами поменяться. Непростая прогулка вышла, чего тут и говорить. Дело, в общем, теперь-то, конечно, прошлое - самому теперь только, разве, повспоминать. Ведь должна же и награда какая за все это полагаться. Ну, вот это, похоже, она и есть. Память. Даже в вечности -  в общий поток не вливается целиком. Не сразу, во всяком случае. Остается, не смешивается. Добыча его, законная. Знай, покойся теперь. Смакуй себе потихоньку. Угощай, конечно, если кому по вкусу. Но кто не был - едва ли, конечно, тот вкус оценит. Уж такой он. Своеобразный, да. Вроде - дома, и вечность уже кругом. Ничего отдельного, все - свое, все - общее. А гляди-ка, что-то и остается. Вспоминается так, что понятно -  именно было же с ним, и ни с кем иным. Роскошь, в этом сиянии мало кому доступная. Заслужил, наверное. Так вот, бережно, и хранит, без нужды не торопится ворошить. Потому как оно здесь - так. Все светлей, от любого прикосновения. Пока вовсе и не останется, кроме света этого, ничего. Ну, тогда уже - снова нырять, понятно. За обрывками этими, лоскутами, клочками памяти. Которые до того уж дивно собой оттеняют вечность - согласишься на что угодно. В общем, дракону нравилось. Тут уж каждому - что по нутру ему. Все равно, что купаться. Иному - спокойная гладь, а кому - водопады, гребни, и чтобы, конечно, пена, и пузырьки. Потому что, если без пузырьков - то, как будто, совсем уже и не то. А какие они, пузырьки, бывают! Смотришь издали - все похожи. А вглядишься, так в каждом - отдельный мир. Со своим же, каким-то, устройством, по-своему сдвинутым равновесием. Залюбуешься. В каждый - хоть же вот прямо сейчас ныряй. И нырял дракон, ну, а как же? Иногда - выбирал. Высматривал что-нибудь эдакое себе. А когда и случайно, навскидку, в любой попавшийся. Все равно интересно. Тут с чего оно не начни - хоть бы с мира и мало чем примечательного - а едва углубишься, уж только и думаешь: ничего себе! Вот, какой не возьми. Да хоть этот, к примеру. Ничего, как будто, особенного и нет - но и, все таки, лакомство. Драгоценость.

Мир, как мир. Перекошенный, как и все, по-своему. От порядка вещей на порядочном удалении. Но, пожалуй, не самые, все же, дебри. Бывало хуже. Где начало-то здесь? А, ладно. Ничего там особенного, как будто. Воплощения, воплощения. Имена, да формы. А, вот. Отсюда. Здесь, где память драконья исподволь пробивается. Смутно-смутно, даже и не понятно - это что оно, вообще. Ну, родился, как все, среди всяческих прочих сущностей. Ни о вечности, ни о чем - понятия ни малейшего. Только тяга, куда-то. Подальше, понятно, отсюда - ну да, еще бы. И порою - проблески только редкие. Как бы что-то такое есть, за гранями и пределом. Разумеется, есть - только это отсюда ясно. Там - поди-ка ты, вспомни, как оно все, на деле. И ведь вспомнил же, а? Не сразу, не сразу, нет. От первого самого зова - неблизко, до возвращения. Поплутал, как обычно, на славу, что называется. Есть, что вспомнить. А вот и понятно, кстати - почему это показался особенным пузырек. Не один он, дракон, потому что, в нем. Кто-то есть еще. Но ведь - тоже узнал не сразу. Приближались - медленно, узнавали друг друга, касались, теряли и расходились. Обретали, заново. Столько раз, что почти невозможно и сосчитать. Все понятней оно, разумеется - с каждым прикосновением. Что одно, что другое - странные существа. Не отсюда, как будто. Другие-то, смотришь - накрепко в тамошней жизни ткань вплетены и вписаны. Как родные, как дома,  в этих витках своих, перекрученных. Ничего и знать не хотят иного - погрузились, что называется, с головой. Все, конечно, потом всё вспомнят. Будет радости. Ну, а эти вот, двое - словно бы чуточку раньше прочих. На шажок-то, всего - ну а там, изнутри, ощущается разница так, что трясет, наизнанку  едва ли не выворачивает. Нездешние, стало быть - ладно, но делать-то с этим что? Кто бы, может быть, подсказал? Так-то, смотришь - на каждом шагу подсказки. Но ведь их же видеть - еще научиться надо. Узнавать, различать, внутри сохранять отпечатки эти. Не терять. От намека к намеку, в потемках, наощупь, почти вслепую. Да понятно, что выбрались. Все когда-нибудь выбираются. Навсегда не застрянешь, время - оно не вечность. Но как будто и важно, все же - что все ж таки прежде прочих. Там, по крайней мере, казалось важным. А оно - не простое, конечно, дело. Только - теперь-то ясно - на том и держались, что были там, друг у дружки. А без этого - так бы и заблудились. Каждый раз и встречались, как будто заново. Еле-еле, едва узнавали один другого. А какие, по этому поводу, были страсти! Ведь и чувствуешь, что - родное оно, твое. Пахнет домом, лучится знакомым отблеском. Но не так, чтобы сразу понятно было. Дуновением, отзвуком, тихим шелестом. Только чтобы совсем уж не потеряться. Не терялись. Но, именно, как находились - чудо. Этим чудом, наверное, и держались. Других-то чудес не случалось. Долго. Едва не до самого, разве, уже конца. Потом уже только забавно стало - скользишь себе, вместе, сквозь тамошние потоки. В единое целое заплетаясь. Друг с дружкой сначала, а там и еще, еще, в единство свое включаешь и то, и это - пока, наконец, окончательно все не вспыхнет. Полыхнет, и, конечно, тогда - поминай, как звали. В самом-самом буквальном смысле. Здесь-то, все-таки, никаких имен. Не положено - да и зачем они? Это там оно, только, во времени же и важно. Как зовется, как выглядит, что из себя представляет. Тут - кому представлять, когда всё из сплошного света? Ну да ладно. Чудом, не чудом, а главное - находились. Обгоняли, один другого. То один впереди, то другой окажется. Подгоняли, будили, всячески тормошили. Только снова бы не накрепко уснуть. Там казалось - едва ли не ранили только, разве. А иначе-то как? Теребишь, трясешь - а от ясности изначальной только одни крупицы. Да еще и свои, у каждого. Понимаешь, что надо же разделить, непременно, скорее, любой ценой. А другой - тот во что-то свое проснулся, твоего не вмещает, не может, сопротивляется. До обидного доходило. Предлагаешь ведь  - лучшее. Прямо самое только лучшее, что уж нашел и вспомнил. Что с того, что в кривых отражениях тамошних преломленное, так что вовсе и, кажется, не узнать? Так и были. Похожи - и не похожи. Исключительно были подобраны, этого не отнять. Так подогнаны, что захочешь - лучшего не придумаешь. И не надо. Хорошая вышла игра. С приключениями, всерьез. Чем закончилось? Ну, а чем и могло-то, а? Вот же, что же: покоится. Вспоминает. И как раз не то вспоинается, как наладилось, выправилось, поправилось. Это, вроде бы, как всегда, ничего особого. Все счастливые - точно - счастливы одинаково. А вот как выбирались оттуда, из мглы да сумрака... Это - да. Вот уж это, знаете ли, история.

Все же, странный был мир. Бывают они такие, что от истины нет ни проблеска, ни крупинки. Непроглядная темнота, как хочешь - так и выныривай. По наитию, разве что. Ну,  а этот - иной. Вся предельная правда давно известна. Простыми словами изложена, растолкована. Любому доступна, понятна - чего бы, казалось, и пожелать? Но какая-то хитрость во всем заложена - так, что вроде бы всё и ясно, а от слова к делу - попробуй-ка, перейди. Будто пропасть какая-то - и ни мостика, ни обхода. То есть, впрочем, как раз обходов и было там, без числа, без счета. Один - их послушать - другого короче, надежнее и верней. И не принято даже было, как полагается, странствовать в одиночестве - хотя, вдуматься, как же еще пробираться, из тьмы на свет? Нет, у них там все было общественное, зачем-то. Такая уж вот особенность. Как-то принято было: в толпу собьются - да так по пути и следуют. Не беда, что по кругу - главное же, что вместе. Ну, вот так и ходили. Куда? Да куда придется. А куда он выводит, круг? Это что. Иным-то почти удавалось ведь. То ли что-то услышат где, то ли сами смекнут, про что-нибудь догадаются. По-хорошему - разобрался же, так и что? Ну и двигай, куда тебя зов ведет. Но ведь было, опять же, не принято, отчего-то. Непременно же надо с ближними поделиться. Ну, с такими короткий был разговор. Лечили, как правило. Повезет - так уж попросту тело сменишь, срока не дожидаясь. Может, даже оно и на пользу иным пошло. А совсем уж плохо - когда остальных в правоте своей убедить удастся. Почему, почему. Потому, что всякому к вечности собственный путь открыт. А пока за другими шагаешь, в следы попадать стараешься - ничего и не видишь, кроме самих следов. Что в кольцо они свернуты, где уж тогда понять? Да и ладно, и мало ли, кто себе как развлекаться выдумал. Просто - странно.

Вот, в таком очутился месте. Жизнь за жизнью, по кругу, одно и то же. Вроде, что-то и чувствовал - безымянное, сложное, непонятное. Поначалу-то все сверялся - как оно, у других? Неужели не сходится, различается? Что же делать, как быть тогда? Ну, кругами тамошними, конечно же, походил - как без этого? Но и стал раздумывать, потихонечку. Что-то начал свое искать, все к согласию внутреннему прислушивался. Зов, не зов - что-то было такое, которое и вело. А потом уже память была драконья. Как-то так вот, проснулась - сполохом мимолетным. И еще одним, и еще. По чуть-чуть и скопил себе понимания. Но, наверное, будь один - так и спал бы, до сих бы пор, в спину проводнику уставившись. Вроде даже и знал, что, конечно, едва ли такой он в мире один-единственный. Полагал, что своих на пути непременно встретит. И встречал, пожалуй - только как вот узнать их, да? А вокруг, между тем, все такое уже чужое, что хоть прямо сейчас - домой, ничего не держит. И понятно, что так вот, с наскока, едва ли оно получится - но и вынырнуть все же хочется, поскорее. Так и мыкался - вспомнит, да позабудет. Вот, тогда и узнал, и встретил. Что - кого? Вот и нет, не дракона вовсе. Это сам же, потом оказалось уже - дракон. А такое, такое оно ему встретилось существо - там и слов-то не было, подходящих. Про драконов-то все там знали, тайна невелика. С малолетства прямо, книжки такие еще, с картинками. Сказки - вот им название было. Сказки. Всей-то правды, понятно, никто не напишет - но, как будто, не удивишь там драконами никого. Ну, драконы. И ладно. Читали, знаем. Потому, когда память проснулась - так было не по себе. То есть - как, дракон? Они же - другие, судить по книжкам. Огнедышашие такие, и с крыльями непременно. Ну, а сам? На вид - ничего же, как будто, общего. Так, конечно - от первого проблеска путь неблизкий, до истинного обличья. Это сколько слоев снимать! И на каждый - по жизни, а то и больше. А пока переменишь тело - считай, половину и позабыл. И давай тогда - начинай, только разве что не с начала. Только встреча и помогала. Потому что ведь, как уж - неведомо, а встречались. И о чем-то, конечно, друг дружке напоминали. Ближе к делу стали уже узнавать навскидку. Ты! Ну вот, и нашлись, наконец-то! Снова вместе, как полагается. Слой за слоем снимали, скидывали. Обнажались, пока уже свет изнутри пробиваться не начинал. А пока не встречались - жили, как все, ничего о себе, как будто, не ведая и не помня. Так - тоска одна, да томление непонятное. Ну, а встретишь, зато - сразу ясно, что не впервой. Что не раз уже вместе были. Но и, все-таки, будто заново. Имена же с формами все меняются. Не успеешь привыкнуть - глядь, а пора прощаться. И понятно - до скорого, только ведь сердце-то замирает. Вдруг - возьмет, да все? Не получится, в новый раз? Получалось, впрочем. И находишь, в охапку сгребаешь, на миг отпустить боишься. Потому что ведь остальные - другие они, совсем. Ну, а тут-то - родное, без оговорок. Кто узнает первый - так прямо же и дрожит. От волнения, от чего же? Это сколько всего предстоит напомнить! Постепенно, не испугать бы. Потому что - ну как же можно? В целом мире друг дружке - одни. Конечно же, надо бережней. Да, теперь-то, отсюда, приятно вспомнить. Там же было - иначе. Порой и несладко им приходилось. Как бы, вроде, и ясно, что друг для друга - а природа кругом такая, что как-то нескладно все. Вот и мучились, вглядывались. Сомневались. Должно же, будь оно все по-правде, как-то мягче идти, поспокойней, да поровней. Непонятно уж, кто им такого наобещал. Хоть бы, вроде, и верно - потом оно так и стало. Когда вспомнили столько себя, что уже не спрячешь. Но - не сразу, конечно, вспомнили.

Пред-какое-то вот, помнится, воплощение. И почти уже ясно все. И память драконья - едва ли не в полный голос, да и путь -  не то, что бы виден весь, но, в общих чертах, проглядывается. То есть, видно - где верх, где низ. И куда, и какой тут положен выбор - тоже, как будто, особой загадки нет. Вот и встретились. Он, конечно, что помнит - выкладывает, не медля. Мол, дракон. В лучезарность предвечную путь держу. Не один - непременно с тобою только. По пути нам, стало быть. Давно уже по пути. А в ответ - и чего? Или, хочешь сказать, что и я - дракон? Может быть - отвечает. А точно и сам не знает. Только то, что держаться друг друга положено им обоим. Остальное - туманно, толком не разобрать. Никакой - тут слышит - совсем я и не дракон, ничего такого и близко в себе не чувствую. Но и, вроде бы, не отходит. Чем-то, значит, притянуты - только чем? Говорит - ну, а как же оно, тогда? Если, ладно, допустим, даже ты и дракон. Ну, а я-то ведь - нет, ничего подобного! Как мы вместе с тобою будем? Если разные же совсем? А дракону ответить совсем не просто. Смотрит пристально, все-то понять, разобрать пытается. Кто же, что же за существо перед ним такое? Пахнет домом, росою и ветром тамошним. Да и выглядит лучезарно - такое ни с чем не спутаешь. Но и верно - с драконами сходства мало. Позже как-то пришло оно, понимание. Ждать недолго себя заставило - прозрел таки, в самую сущность сумел взглянуть. Даже, вроде, сподобился объяснить, чего ему там открылось. А вначале-то если чего и знал, так, пожалуй что, вот оно: настоящая перед ним, как из сказок, живая сидит принцесса. И сиреневым, значит, сияет отсветом. Поразмыслил, припомнил, чего там и как, в этих самых сказках. Хорошо, говорит. Ты, пожалуй, у нас и действительно - не дракон. Но и все-таки - оставайся. Ты - принцесса? Принцесса, еще какая. Ну так, значит, сама понимать должна, сколько всякого общего между принцессами и  драконом. Так же прямо и пишут, в сказках. Открывай, читай. Вот, гляди, и картинки даже. Это, видишь, она - похищена, в заточении. Ну, а вот и дракон. Посмотри, до чего же довольное это чудище. Ну, всей правды тебе не напишут, не нарисуют. Что понятно - должно между ними чего-то происходить. Книжка детская, все-таки, ты откровений не жди особо. Уж сама поразмысли, да. Тут же все вообще с ног на голову перевернуто. Ты подумай - они же драконами, что? Малышню пугают! А на самом-то деле - хочешь, все тебе объясню? Для чего здесь нужны драконы, зачем они и к чему? Да и вечер уже, голодная, верно, а? Это ладно, сейчас, сейчас.

Ну, тогда он и сам еще светом питаться не научился. Все подряд жевал - теперь и подумать странно. Хотя, в общем, в тот вечер, как раз, оказалось кстати. И на следующий вовсе не лишним было. Вот не раз же порадоваться успел, что занятию этому вовремя обучился. Ткань туземного бытия пожирал  не просто - а сначала ему придав подходящую форму, да состояние. И не так, чтобы в этом деле самых вершин достиг - но принцессе, как будто, нравилось. А чего же тогда ему и желать? У него же задача одна была - удержать, покуда само все собою не разъяснится. В заточении, то есть. Уж чем-нибудь, да пленив. Разъяснилось, конечно. Всматривался, вникал, разгадать пытался. А потом до того все увиделось ясно, что больше уже и сомнения не осталось. То есть, в том оказалась правда, что и разные - но и, все же, одной они с ней природы. Лучезарные. Только он - золотистый, она - сиреневая. Отчего? Неужели, до самых до этих пор - никаких догадок? Ну, грифон же, понятное дело, само собою! Не совсем еще, впрочем, грифон. Грифончик. Только-только что вылупиться успел, в скорлупках, даже еще и не отряхнулся, перышек не расправил. Нет, а как вы себе это представляли? Где, по-вашему, если не в сердце, все это происходит? Нет, настолько буквально, конечно, совсем не стоит. Надо образней, что ли. А то ведь от слов - все равно понимания никакого. Это как-то почувствовать только, никак иначе. Он и сам, между прочим, драконом был тем еще. Так, название только, смутные отголоски. Пробуждался не быстро - хотя, если вдуматься, так ведь драконам и полагается. Существа же неспешные - да и к задаче такой приставлены, где только беда от спешки. Он и так-то поторопился. То ли сам не стерпел - до того поскорее драконом побыть хотелось - или, может,  нужда в нем была особая, чтоб исполнил в мире предназначение, ну, а может, и то, и другое, как часто оно бывает. Только так вот случилось - на свет появился... как бы сказать-то, а? Ну, слегка недовысиженным, пожалуй. От того все больше и норовил - посидеть себе,  тихо-тихо. Наверстывал, взращивал, что в скорлупе не успел впитать. По итогу сумел, конечно - но покуда недостающего не добрал, даже крыльев, и тех за собой не чувствовал. А принцесса? Грифончик, конечно, чудесное существо - но ведь он же совсем еще  крохотный был, в то время. То порхает себе, а то и клубочком свернется - да знай, посапывает. И дракону, все больше, дела  доводилось иметь с принцессой. А уж та всем принцессам была принцесса. Потому и желала, чтоб если чего происходит с нею, непременно бы шло по особенному разряду. По высокому, да. А какой же еще полагается Их Высочествам? И вот смотрит она на дракона, смотрит. Вроде, правда дракон - хоть и верно, что недовысижен. А каким надлежит ему быть, дракону? Вообще, за что про них книжки пишут? Чем известны, как только не мощью, не силою исполинской? Крылья, значит, в пол-неба размахом чтобы. И не лишним бы стало умение эдак дыхнуть огнем - чтобы кое-какие вопросы сами собой решались. А пещера? Ну что это за пещера? В книжках вовсе другое рисуют - смахивает на замок. А не этот приют отшельника в захолустье. Ну и вот еще, наконец. Между прочим - в какую сказку не загляни - завсегда дракон нарисован на куче злата. Соответственно, и вопрос: что же ты у меня за дракон такой, непутевый? И когда уже станешь высиженным, как должно? Полноценным, то есть, драконом, с золотом и крылами? И еще - неужели одни мы с тобой и останемся, в целом мире? И не будет ни новых грифончиков, ни драконов? Может, вовсе такое и не возможно, и самою природой не предусмотрено? Чтобы хоть бы какое потомство у нас случилось? Ну, а ежели нет - так зачем оно все, тогда? То, и это, и слишком уж многое не стыкуется. Вкривь, да вкось - и не хочет никак наладиться. Как же? Сам говорил же - на то и драконы в мире. Равновесие восстанавливать, порядок вещей поддерживать. Уж про целый мир говорить не буду - но в пещере-то разве еще не пора навести порядок? Чтобы стало - да ладно, ну пусть не по высшему образцу - но хотя бы уютнее как-то, что ли? Просто - правильно и пристойно?

Ответов дракон не знал. Пещеру свою - убежище скромное, тихое - любил он, какой была. Что до крыльев - и рад бы, конечно, скорей расправить, всю жизнь об одном о том и мечтал - только вот не умел не то, что полетами овладеть - даже просто почувствовать их за спиной не мог. И особенно - в нужный момент. Вроде, знаешь, что там они - только не чувствуешь ничего. И, действительно, много ли проку от этакой вот оснастки? И дыхание это, чтобы огнем и пламенем... Как и делается такое, представить себе не мог. Все надеялся, подрастет - и случится само собою. Подрастал - а случаться оно не желало, по-прежнему, ни в какую. Из-за этого он и трубку любил курить: дым, конечно, не то, что огонь - но и все-таки. Хоть бы слегка похоже. Что до золота... Золото было прекрасно, без всяческих в том сомнений. Собирал по крупинке,  принцессе преподносил. Золота было мало - но как же смотрелось оно на ней! Как же дивно тогда оттеняли они друг друга, как играли, встречаясь, сиреневое с золотым! И не знал, что бывает в мире подобная красота.

Удивительно, все же. Отсюда - из вечности, то есть - глядя, точно зная, чем дело кончилось... непонятно, о чем и волнения было столько. Потому как однажды, конечно, и полыхнуло, и  крылья расправились так, что пол-неба собою заняли. Все сидел-сидел, да тихонько себя и высидел. А тогда уж и целый выводок появился: золотых, и сиреневых, и таких, которые вперемежку. Как самим возвращаться настало время - путь пройдя, назначенья свои исполнив - оглянулись, и глядь: умножается в мире драконье семя, расширяется, распространяется их наследие. Не совсем, получается, покидают места обжитые, остаются частицей себя - и в частицах этих миру надежда и утешение, так что можно в покое и радости возращаться: есть кому присмотреть за миром, не совсем останется тот заброшенным, самому себе предоставленным. Без присмотра ведь - бросить страшно, и в самом деле: так с пути соскользнуть-то и норовит, уж такое оно там у них устройство.   

Вот про золото, кстати, вышло совсем смешно. Когда память драконья вернулась - совсем и полностью - оказалось, что сколько ни есть его, в мире, золота, все, до крошки, драконами древности было сотворено. И труда никакого дракону оно не стоит, а собой представляет телесное отправление. Иногда возникает же, все же, необходимость - истребить там какое-то непотребство. Вот, тогда его, значит, дракон-то и попросту пожирает. Самый действенный способ, проверено. Безотказный. И случись среди пожранного такое, которое вечности сопричастно - так немедленно в самую вечность и возвращается. Ну, а все остальное - считай, что шлак. И чего с ним такого делать, как бы и непонятно. Вроде, в вечность-то не забросишь: не та природа. И в себе таскать - удовольствие невеликое. Но и миру вернуть обратно - совсем не выход. Еле-еле, бывает, изъял, только вычистил уголок - так и мало ли, стоит ли рисковать? Ну, драконы тогдашние выход-то и придумали. Пережгут в себе, значит, какое зло, переварят, пропустят через себя. Чтобы, стало быть, светом оно прониклось. Распадется в утробе оно драконьей, да и заново собирается. И в таком соберется виде, что не только уже чисто от малейшей скверны, но, к тому, и предвечного света несет в себе отпечаток. Ровно, сколько чего и было - а природа уже иная. Это чтобы законов тамошних не нарушить. С этим было, конечно, строго: вот как хочешь, а чтобы не убыло, и не прибыло. А не то равновесие разом-то пошатнется.  Так оно и возникло, золото. Это позже к нему обитатели здешние пристрастились - да  и как еще! Убивали, крали, войны друг с дружкою затевали. Ничего - полагали - ценнее и нету в мире. Может даже, отчасти и были правы: как-никак, а драконье оно творение, и не чуждое вовсе миру, но и порядка уже иного. Через это, конечно, немалое вышло зло - но уж так у них это заведено. На таком от вечности удалении и не то еще приключится. Все одно - хоть, глядишь, и барахтаются в грязи, понимания ни о чем ни малейшего не имеют - а ведь в каждом, кого ни возьми, по предвечному свету тоска сидит. Как увидят чего, хоть отчасти ему подобное - так и тянутся, только дай, да еще, и побольше дай! А того и не видят, от наружного блеска совсем ослепшие, что всей ценности в этом золоте - что оно как бы памяткой им оставлено, мол, и здешних грязей помимо бывает еще чего-то. Очень, кстати, немало давали за золото этой грязи. Ткани, то есть, туземного бытия. Под конец изловчился дракон его делать в изрядных уже количествах - от чего среди куч, как рисуют в книгах, бывало, и возлежал. Не всегда успевали они с принцессой его расходовать. У грифонов-то ведь иное оно, призвание. Это дело драконье - смыслы, да равновесия. А грифоны затем же в мире, чтоб из всякого безобразия красоту творить несусветную. И вот - именно, несусветную, потому как уж если она, красота, в полноте проявлена, так и ясно становится: не бывает такого в мире, не отсюда такое великолепие. Иному, стало быть, свету принадлежит. Кто увидит - не сразу, но глядь - как будто и прозревает. Как в себя приходит, на краткий миг - от того же, что память предвечная просыпается. Таково оно в мире и было, грифонье возвышенное служение. И пока еще тамошней пыли с перышек не стряхнула - так что светом вовсю сиреневым воссияла, и сама по себе красотой растеклась по миру - исполняла предназначенье на чем имелось, так что помощь от злата драконьего в этом была немалая.

Не о золоте тосковала, в пещере сидя, выжидательно так на дракона глядючи. Не о тканях, понятно, тамошних - хотя рада была и тому, и другому искренне, только что они - лучезарному существу? Красотою желала быть, совершенство миру являть собою - как оно им, грифонам, и полагается. И явила, конечно, в избытке и полноте - да такой, что в краях тех и видано прежде не было. Ну, не прямо, что сразу, конечно - за слоем слой, а уж там воссияла, да озарила. Дракону-то ведь и с начала с самого было видно, так что даже и удивлялся порой - ну о чем, сиреневая, тревожится? А потом уже стало и вовсе явлено несомненно. Распахнулся в ней будто какой источник - и широкой рекою в мир красота и хлынула. Но потом, потом. Поначалу-то много волнений было. Как из вечности обернешься, всякое вспоминается. Вспоминается, только видится по-другому - не как им казалось оно, во времени, а как было на самом деле. И такое понятно становится - окажись оно все изначально легко да запросто, так и спали бы вместе, в обнимку, в своей пещерке. И по сей бы, пожалуй, день - так и спали бы. А и верно - к чему бы тогда стараться, вспоминать изначальность свою, да тянуться к свету? Неужели и так оно не сойдет, когда сытно, тепло да весело? Для того и печаль им была дана, чтоб не слишком уж сладко спалось, друг с дружкой. Чтоб ворочались, да просыпались, хоть иногда. Вот, пожалуй, ей-то же и обязаны. Что известно дракону было - так что может он все на свете, а вот как - непонятно, именно. Значит, надо бы поднапрячься, в себя поскорей придти, силу вернуть великую, глубоко внутри затаенную. Будто сброшен в сырой колодец: сверху - свет, а поди-ка ж ты, доберись-ка, выберись. Стенки гладкие - ни упора тебе, ни лесенки. Все карабкался, прыгал, все-то пытался вылезти - а никак, до того хитроумно ловушка была устроена. От того и о крыльях же вспомнил - когда уж совсем отчаялся. Вспомнить - вспомнил, да только немалым трудом оказалось их выпростать, да расправить. Весь же плотно увязан какой-то будто бы паутиной - и покуда не стащишь с себя, не сдерешь, не сцепишь, нипочем-то к высотам не воспаришь. Непростое оно занятие оказалось. Иногда все казалось - да ну их, крылья. Может, лучше еще бы по стенке разок, с разбегу? Сам-то легче и легче же становился - паутины-то счищено, и немало. И почти уже, кажется, получается - вот же, вот он, почти уже самый край! А не тут-то и было: скользь на дно - и опять начинай, ободранный весь, сначала. Ну, а там уже вроде и показались. Только кончики самые, крыльев этих - до полетов нескоро еще дойдет. Но когда уж увидел - что есть они, в самом деле, не обман, не выдумки, не пустая байка, для утешенья - тут уж дело быстрей пошло. Но, опять, и расправить их только мало - это надо уметь же еще, летать. А крыла-то - громадные! Все по стенкам шуршат, задевают, ранятся - так и думалось: много ли пользы с них? Разве, только, грифончика вот укутать - хоть бы что-то, на том спасибо. Подосадует, отдохнет - а потом и опять за свое скорей. Так-то, в общем, и изловчился, на открытый простор и выпорхнул. Как уж вышло оно - и сам до конца не понял, только с радостью той едва ли чего сравнил бы. Разве только, и правда, грифончик когда, в охапке. С высоты оно, кстати, много чего ясней оказалось видно. И как тамошний мир устроен, и где в нем чего неладно. Да и как бы эдак поправить его, чтоб пусть не как вечность сама сиял, но хоть малость получше смотрелся - не то, что было. Тем и занялись. Тут уж у каждого свой подход - а глядишь, составляют вместе одну картину, да какую - глаза не отвести! Малышню свою даже к делу тому приставили - научили гнутое выпрямлять, покореженное выравнивать, расправлять, что скомкалось, да слежалось. Так и было у них: пыхнет, значит, дракон негасимым пламенем, паутины да пыли спалит изрядно, непотребства какого пожрет - да глядишь, золотишка-то и навалит. Ну, а там и грифоньи хлопоты начинаются - что прекрасное, в мире собрать, составить, по местам разложить, к одному другое соотнести - потому как любой красоте подобает соседство достойное, подходящее, от какого всему и выигрыш очевидный. Ну, а ежели блесток сиреневых натрясти - так и вовсе кругом все становится, будто наутро праздника. Да и свет изначальный, к тому, так и пышет, сквозь кажимость всякой вещи - не захочешь, а залюбуешься. Даже было и жаль, просыпаться-то, окончательно. До того хорошо оно все, под конец, наладилось - как родное совсем почти. Порожденьицам собственным и вручили - тем-то рано было в вечность еще, во свет. Только-только же и пришли, не успели толком во времени наиграться - ну, и пусть их, натешатся, все одно же домой запросятся. Как добраться - путем же и объяснили. Да и что объяснять-то, когда он и так ведь, путь - золотая дорожка с сиреневыми краями, из глубин неизменно в высокие выси тянется, весь немалым трудом расчищен, как отмытый блестит - захочешь, не потеряешься? Вот, теперь и покоиться можно, с толком да расстановкою - а наскучит, так просто друг с дружкой перемешаться: то ли вспомнить, а то ли, напротив, чего и удумать нового. Бесконечно же их, миров - выбирай, ныряй. Да еще на игру им - остаток вечности отведен. Так, глядишь, все и шепчутся, о своем. А давай - говорят, подначивают - а вот так вот еще, и так, или вот еще эдак - но только гляди, не теряться надолго чтобы! Не теряться, ни в коем разе - или тут же чтобы и находиться, непременно только же, обязательно, ты смотри! - Я буду. - И я. - Ныряем? Только это, грифончик - держись, покрепче...