Реквием по XX веку

               Нашей стране, что построена  старшими, потом и кровью.
               Той, на защиту которой вставали они, как один.
               Родине нашей, что матерью стала и чёрствой свекровью.
               Детям - ушедшим её; и дожившим до поздних седин.




Мир перевёрнут,  безжалостно,  ленинской властной рукою.
Тот, где отныне вся белая кость - в невысокой  цене.
Новые гимны оркестров,  во славе иные герои.
Вера народов, что счастье возможно - не только во сне.

Годы стахановских будней, работа без сна и без края.
Наших родителей, столь непригодное к жизни жильё.
Стяги колонн и плакатов кумач, что несли к Первомаю.
Путь в Воркуту, тех - кого, не спеша,  заклюёт  вороньё.

Вести газетные, и ежедневные радио-речи.
Реки закованы в цепи, безмолвных бетонных плотин.
Встречи  папанинцев,  и  метростроевцев  громкие  встречи.
Подлость доносов,  не знавшая соизмеримых глубин.

Бывший сосед, торопясь заселялся, в пустое жилище,
и навсегда норовил позабыть даже имя твоё.
Нос воротила овчарка побрезговав зековской пищей,
крест наспех сбитый его завершал бытиё.

Времени  не было, в небе тревожно гремели раскаты.
Пала Европа, склонясь без труда под фашистский сапог.
Этот июнь, что принёс  столько горя, так верил в расплату.
В этом всех павших заслуга, что наш  защитили порог...

Вражеским полчищам,  были хребты перебиты достойно,
силой и волей людей, что весь мир поразили в те дни.
Раны латала страна, победившая в нескольких войнах.
С фронта - в работу, убрав ордена, поспешили они.

Лишь  на "сто первом"* привычно ложились седые туманы.
Гордо замки красовались на петлях закрытых дверей.
Сны, что случались порой, будоражили память обманно -
грязь отметая из теней растраченных попусту дней.

Кто-то, вернувшись, молчал обо всём до последнего вздоха,
резал газеты,  и нёс на очко - без портретов вождей.
Время невзгод и свершений страны пролистала эпоха,
смыв на брусчатке следы проходивших в колоннах людей.

В храмах забытых тускнели в безлюдных подсобках иконы.
Звёзды балета мечтали сбежать за бугор круглый год.
Пел победитель-народ, чтоб не слышать далёкие стоны,
Шёл к коммунизму, всё так же уверенно глядя - вперёд.

К звёздам бесстрашно взлетал, целина покорялась впервые,
ждал терпеливо  момент, где для  счастья черёд подойдёт.
Верил и жил, и - внезапно придя, к разделенью России -
Встретил нероновы дни, всей  истории  - Проклятый год.

Нам говорят, наступила пора всепрощенья и мира,
и уваженья достоин любой, под гранитной плитой.
Рок позади, что принёс столь кровавых России кумиров,
только вот память не смыть - по приказу, забвенья водой.

Если не всех, кто ушёл, то хотя-бы родителей вспомним:
веру их - в лучшее, быт их, и радость простейшим вещам,
честность и скромность, готовность всегда помогать посторонним,
их трудолюбие - качества, что прививались и нам.

Нет той страны, и не склеить обломки разбитого рая.
Быстро разъела людские сердца меркантильности ржа.
Не понимаю душой это, и не приняв отвергаю,
вновь возвращаясь в далёкую жизнь, что идёт не спеша.

К улицам тем, где за час не проедет машина, порою.
К тем танцплощадкам и встречам, чья радость умчалась как дым.
К тем кинофильмам, их добрым, весёлым, бесстрашным героям.
К веку ушедшему в лету, где был я таким молодым.







* «Сто первый километр» — неофициальный термин, обозначающий способ ограничения в правах, применявшийся в СССР к отдельным категориям граждан. Им запрещалось селиться в пределах 100-километровой зоны вокруг Москвы, Ленинграда, столиц союзных республик (Киев, Минск, Ереван и так далее), других крупных, а также «закрытых» городов (Севастополь, Днепропетровск).

В годы политических репрессий на 101-й километр и далее отправляли членов семей репрессированных по ст. 58 УК РСФСР.

Позднее подобной высылке подвергались, главным образом, не работавшие граждане (тунеядцы), диссиденты, рецидивисты и осуждённые по особо тяжким статьям УК РСФСР.