Теперь в стране такая благодать

                *     *     *   
Теперь в стране такая благодать,
что ширь земли сливается с небесной.
На отсеченье руку ль мне отдать,
что ей теперь вовек не обеспесеннить?

Вбиваю шаг — как сваи — поутру,
как гражданин во весь гражданский кодекс:
к чему я сам с размаху здесь притрусь,
чтоб вещий дух не пасся за щеколдой?

Я говорю: что время — это путь,
где пыль столбом и пальцы рук в нажиме.
Кому б и мне с обочин пасануть,
чтоб за плечом и душу обнажили б!

Стою, смотрю, как катится страна,
куда — не знаю, но куда-то катит —
свой, как куранты, бой распространять
и дни держать, как солнце, в перехвате.

У глупой мысли нет причин любить:
темна вода и ветер тратой водит.
Зачем столь многим не забрили лбы
иль не послали жизнь сложить за орден?!

Я не давал забыть себе труда,
вернее, труд — забывчивости ради — 
мне не давал в забвение удрать —
чтоб на листву дворовый труд истратить.

Теперь — как полдень выведет с крыльца —
смотрю в себя: как жизни полдень пройден;
что не хватало прежде созерцать,
принадлежа к отсутствующим в Родине.

Так у судьбы — наученных пора,
где в две восьмёрки — узел автострады —
развяжет рот мне: вещи отпирать
и в горсть земли свой шаткий дом достраивать.

А я -то думал: жертвы не при чём,
и устарел оптический товарищ;
что не тебя он в жертву предпочёл,
и ты как пить дать из страны отвалишь.

Но оказалось — как Донбасс в огне —
не сам себя ты вывел с пяти стенок:
со всех сторон — как полоумных гнев —
гвоздит страну и лживый голос стелет.

По углеводам шли б, как по грибы,
и жгли б дома — народец обезвредить,
что в сотый раз, пред тем как погребли б,
встаёт и бьёт их в самый дебет-кредит.

Не греть бы грелку (к боку приложить)
раньше, чем сам с души не свалишь камень:
так эти струны из телячьих жил
простой заколкой кровь мне отмыкают!

Спесив и нежен, как последний изм...
в окно троллейбуса Тверской опознаваем,
ты за стеклом свой мир не изменил,
хоть, как батрак, был отдан жизни в наем.