Мемуары о аморе

     Фантазии и чувства свара,
     - Так создаются мемуары.
     К словам серьезным люди немы,
     - Тем  обоснован выбор темы.

Устал я петь, устал я пить,
Устал я даже говорить,
Устал быть честным, устал лгать,
Устал я женщин соблазнять;
И, подытожив жизнь свою,
Последний гимн я им пою.
Хочу я вспомнить всех матрон,
В которых я вложил “патрон”.

Лет в шесть иль в семь
                в сенном сарае:
Нас - пятеро, и с нами Рая;
У самой стенки, возле дырки,
Мы в Раю тыкали пипирки;
И было детям невдомек,
Что в этом был большой порок.

Лет в десять был один сюжет,
О чем я не скажу… о, нет.
 
В пятнадцать мы в игру играли,
И две жены со мною спали,
И в каждую из этих жен
Я был как надо погружен.
Мне было стыдно и приятно,
А им, пожалуй, не понятно,
Я был лишь на год старше их,
А стыдно было за троих.
Их звали Алла и Нинон,
За откровение “пардон”,
Но ведь за давностию лет
Давно их затерялся след.

В шестнадцать - с Верой
                повстречались,
Но роли наши поменялись:
Она была на год взрослей,
Да и значительно хитрей.
Мы после танцев в степь ушли,
На траву где-то прилегли…
И долго я не мог понять,
Как трусики с бечевкой снять.
И тщетно мой горячий шепот
Гасил протеста нежный ропот,
- Сезам свой клад не открывал,
И я бечевку оборвал.
Не мог я знать, чего хотела,
Зачем легла и нежно млела;
И весь наш спор вился вокруг
Тематики: я муж иль друг.
Измотала Верка – сучка,
Довела меня до ручки:
Только я долез до места,
…Нечем уж - кусочек теста.

И позже, в ребячьей беспутной попойке,
Я ощутил свою душу помойкой:
В пьяном угаре в темном подвале
Рвал я подвязки с бесчувственной Вари.
...И шли через город в ночной тишине
Два пилигрима, как будто во сне.
Фонари на асфальт наши тени бросали,
Чулки у теней из карманов свисали.

Над неуемным теснятся невзгоды,
Долго ль лишиться желанной свободы,
Но что-то спасало меня, и не раз,
От грабежей, от насилья и краж.
Многим друзьям тех запутанных лет
Не далось уберечься от жизненных бед:
Тот  же Роман - без отца и догляда,
Я слышал, томился в тюремной ограде…

И вот загремели трубы армейские,
Где вы, девчата вполне компанейские,
Бритые головы, девами ласканы,
Скоро закроем железными касками.
Кончился скромный проводы – вечер,
Друзья разошлись, смолкли все речи;
Лишь Любаша одна одиночество скрасит
И ласкою нежно пыл страсти погасит.
Так я думал, надеясь на опыт подруги,
Но иначе все было, напрасны потуги:
Если я начинал к сундучку наклонять:
-Не жена я тебе чтобы мной управлять,
- Говорила она и, ложась на кровать,
Растянулась бревном, готова умирать.
Я сказал: -Подними свои ножки повыше. 
- Уйду-ка я лучше сразу на крышу…

Вот, такая любовь и такие, вот, страсти;
Примерно такое же было и в части
С разницей той, что принес из деревни
Я мандавошек от “лягушки царевны”.
Потом я узнал, что друзья новобранцы
Имеют уже политань в своих ранцах;
И что интересно, стало известно,
Всех награждает все та же “невеста”…

Нудной, пожалуй, служба была…
Точно не помню, где адрес взяла;
Но часто писала мне девушка Рита,
Толь с фабрики ткацкой, толь с общепита.
Много друг другу мы писем писали:
Чьи - слезку пускали,  чьи - воскрешали…

Кончился срок, и сказал я: - Сгори, ты…
И вот я у ног моей синьоРиты…
Романтика писем, и проза свиданья…
Да, были в постели; да, были лобзанья;
Но в письмах я Риту свою возносил,
И, думалось мне, что ей “Грачик” светил;
- Так назвала меня моя дева,
В манере весеннего рокот напева -
А тут появился какой-то моряк…
Так, значит, ждала не меня… о, дурак!
И  “Грачик”  увидел образ иной:
Два стеклышка круглых и зуб золотой…

Свобода, гражданка,
                да с чем же сравнить;
Какими слов перлами их огранить.
То - жизни начало, то - ада конец;
Ты, ведь, мужчина! Ты  не юнец!

И закрутила своим  многомерьем
Жизнь непутевого парня – повесы.
Излишек по жизни дурного примера
Множит любовные драмы и пьесы.

…И кличку квартальный тогда получил,
Я к Валечке в квартал раз приходил;
Конечно, я был у зазнобушки чаще,
Но с градом упреков свидание слаще:
«Это что ж за любовь,
                ты, ведь, не был давно;
А девчонки вчера уходили в кино…
В  “общаге”  условия - горе и смех:
Четыре кровати; на улице снег…
Я полуприлег на Валюшину койку,
А он под штанами уж делает стойку,
А Валечка, умница, все понимает,
Оставив юбчонку, трусишки снимает,
Его из темницы на свет вызволяет,
И сфинксову позу на мне принимает.
А кто-то, ведь, сейчас гуляет,
- Девчонкам Валя говорит
И глазки томно закрывает,
Сама ж любовь со мной творит;
Потом сидит на мне, щекочет;
И не в езде, и нету кочек;
Но прыг да скок, прыг да скок:
Доеду я, лишь дай мне срок…
От этой Валькиной езды
У девок мокнут три п....
Уткнулись в книжки и молчат,
А души: - Вы…бери, - кричат…
А уж когда одни мы были,
В кино идти не наш черед,
Головкой спинку койки била
И выла, будто, черт дерет.
Я думал, Валину любовь,
Поскольку россказни раздуты,
Уже никто не превзойдет;
Но безграничны страсти путы…

И светло, как ребячья забава,
Со значимостью важных дел
Завертелась любовь - отрава
Хороводом горячих тел…

На спор, с апломбом,
                без подтекста
Давала Танечка обет,
Что без любви не будет секса…
А - позже делала минет.

Была хохлушечка Людмила,
Стояла в позе очень мило:
Грудь по постели распластав,
Волной вздымала кверху попу,
И я по выбору  въезжал,
Иль в “Азию”, или в “Европу”;
И нам коротки были ночи,
И не смыкались наши очи,
И не забыть мне тех ночей,
Жар губ и жертвенных речей.

Была Людмила из Ростова,
Хоть с самолетом не знакома,
Но способ  “бреющий полет”
Меня поверг в сплошной отлет.
Помню, были с Надеждой;
Были мы без одежды;
Ласки были баз страсти,
У рассудка во власти;
Помню я все, что было
Очень четко и ясно;
И в душе не остыло,
И в паху не погасло.

А позже были: Неля, Катя…
Могли божественными быть,
Ушли в былое без возврата,
Но мне их все же не забыть…

В очень интимном и тесном кругу,
Часто творятся, сказать не могу,
Не то, чтоб секс игры, не то, чтоб бардак,
Но, впрочем, пожалуй, почти, что и так:

Мы с Леной, то Сашина девушка знать,
С достойным терпеньем пытались узнать:
Откуда и как корень жизни растет,
Какую нагрузку бюстгальтер несет,
В каком состоянии твердеет сосок,
И, также, насколько полезен наш сок.

 Я возле сосочка, по темному кругу,
Пальцем вожу и смотрю на подругу,
Она ж, прикрыв глазки и ротик открыв,
Малиновый цвет корешочка покрыв,
Горячими губками… о, мои  други;
Проворно язык ее ходит по кругу,
А пальцы, как змеи, снуют между ног
И гладят яички; в глазах моих смог,
И трепет по телу, по коже озноб;
Я в исступлении груди согреб…
Вздрогнул всем телом, спустил тетиву,
И в полусознаньи  лечу в синеву;
И судорог корчи, крик из груди;
Прикрой мне ладонями рот… остуди.

И тут же, вот страсти кипят не слабее,
И друг с моей дивой, супругов роднее,
Сплелись в, непонятнее спрута, клубок:
Русые пряди, черный лобок…
Пальцы на “скобке”, язык меж грудей;
Плачи и стоны, и вой все сильней;
В экстазе безумном ревем в унисон,
Резонируем воздух, таков уж фасон…
………………………………………..