Греческие танцы
1. ТАВЕРНА «АННА»
Пепел сигары с ночью сливается, тлея;
отражается в теле блестящих олив твоих взгляд.
Желтых вин твоих – что их на свете сильнее;
золотом всех янтарей пахнет твой виноград.
И не высказать, как под платана вселенскою темью
всей жизни натянута скрученная струна,
как ревом зурна мою душу проводит сквозь землю,
как в стонах бузуки сквозь листья стекает луна.
И как сочится душа в нашем ночном покаянье,
как, не стыдясь, за слезою сбегает слеза, –
так, разливаясь над гор голубыми краями,
зноем залива утро нахлынет в глаза.
2. АФРОДИТА ПАНДЕМОС
(Tsifteteli – I)
Я прельстился как мальчик безусый, представивши, будто
карий, как нефтяной, с поволокою взгляд
(Гриф бузуки отблёскивал перламутром!)
говорит нечто большее… – Большее говорят
твои плечи и бедра, и каждая линия тела –
на потребу смотрящим выпущенная река:
как ты в танец вошла – будто владеть восхотела
осью неба, сквозь тростниковый навес потолка
полновластно ведя, расправляя пространство и время,
на Тебя – и Ничто, словно лезвием, мир раздвоя.
Ох – крещеной душе! Да в каком оттоманском гареме
прапрабабушка знойно царила твоя?
На каких площадях Птолемеев столицы
ты ночную буравила тьму, как живой обелиск?
Как созвездьями плыли в веках твои многие лица,
как, кружась, ты снопы высекала смеющихся искр,
о, точило мечей! о, звёзд нескончаемый омут!
о, воронка, чтоб каждой под солнцем излиться судьбе!
Тростниковый навес. И гости, крича половому,
снег бумажных салфеток в награду бросают тебе.
3. ПЕРЛАМУТР
(Tsifteteli – II)
Звезды лучами плескали, играя:
ай, Дамаскини, ай, золотая!
Утро ненастно; но в тысячах утр
память хранит среди туч и прибоя
танец ночной, как причастье святое,
струн переборы, и тот перламутр…
Таинство светом облитого тела,
в сени плюща, между волн и луны, –
вновь рассыпаются гребни волны
трелью о берега гальку, – и смело
меткий ловец перламутровых лун,
в такт повороту бедра иль запястья,
звука с движеньем захваченный связью,
бьет тетивой, отпуская стрелу…
Ай, Дамаскини! Тобою, как луком,
грозный воюет Эрот, как лозой,
царствует Вакх! – Как, спрягаясь со звуком,
в тьму высекаешь звезду за звездой.
4. ЛЕБЕДЬ РАССВЕТА
(Zeibekiko)
Как рассиялось под солнцем, как побелело
водное лоно, как распустилось,
дивным цветком расцвело!
Вытянусь в рост, в воздух выведу белое тело,
в сумерках лет – устало паду на крыло.
С черным пером твоим смешаны белые перья
будут мои в общей утробе земной.
Мы прорастаем в безвидных садах подреберья
и возвращаемся в теплый, сырой перегной.
Справа и слева – века, лишь в средине – сиянье,
белый полет в небе мелькающих крыл.
Радость моя, недомыслимость расстоянья
света, и в нем – волн неустанной игры…
5. РАЗОМКНУВШАЯ ЗВЕНЬЯ
(Hasaposerviko)
Разомкнувшая звенья цепи целодневной,
как заклепы, расковывая времена,
словно голый юродивый, византийскою невмой,
убежавшей из церкви на площадь, несется она –
то, как ус виноградный, крутясь, то улиткою странной,
вообразившей, что она – ветер в горах,
синей ласточкой в облаках облетает Балканы,
строя в воздухе гнезда – по кругу –
травинка к травинке – что враг
не сумеет разрушить: всё сделано прочно, наверно,
сразу в вечность, как купол Софии, как хоросы звёзд…
А звезда всё блестит и блестит
над приморской таверной,
а в случайных глазах – набежавшие лучики слёз.
6. ОСЕНЬ
(Pontiaka)
Эту позднюю осень понтийскую кто же не знает –
как стихий расшалившееся дитя,
горизонта края, словно стеклышки, разбивая,
сухогрузы волной опрокидывает не шутя.
Кто ж не помнит тех праздников, с гулкими небесами,
среди августа, на виноградном току,
когда девушки, зА плечи взявшись, плясали,
загорелые икры купая в багряном соку.
Как забыть, если даже и после случилось родиться,
лай овчарок, и автоматов змеиные рты,
мат конвоя, и те голубые петлицы,
и телячьи вагоны в сторону Караганды…
Снова осенью веет: вон как сквозит вечерами;
взявшись зА плечи, носится туч грозовых бечева.
А как пели триремы… Как медью доспехи играли…
Помнишь, будто вчера. Всё было только вчера.
____________________________
Анри Матисс. Танец с настурциями. 1912
Свидетельство о публикации №115090300558