Монгольферы, свежи и дополинны...

* * *



 1.


 Пёс - твой восторженный бред бери,
 школьник, влюбившийся в Брэдбери!
 Ночи твои, словно конники,
 сквозь "Марсианские хроники"
 мчат по магическим россказням...
 А спозаранку - хоть поползнем -
 сызнова в школу. И вот оно -
 будни, набычившись вкопанно,

 целят в зрачки марсианские,
 дабы мечты твои царские
 бились реально, без роздыха
 за привилегию воздуха!
 Бились, чтоб в зелени, в темпере
 из одуванчиков Брэдбери
 бражка пилась бы счастливая
 под слобожанскою ивою...

 Вызреют синие венчики,
 скрипку согреют кузнечики -
 памяти долгой хранители,
 инопланетные жители.
 Брэдбери с летом венчается,
 мёд горьковатый качается.
 Реет над звёздными сотами
 Рэй, не летун самолётами...





 2.


 Полдень. Дрожащие веерно крылья.
 Горизонтальный сапфировый хвост.
 Над первобытным лугов изобильем,
 словно гипноз, – трепетанье стрекоз.

 Плавность пришельца в летательном жесте.
 Вот, к лепесткам наклоняясь едва,
 в зное стеклянном застыли на месте
 внегалактические существа.

 Кто-то у линз Андромеды туманной,
 губы кусая, завидует мне. –
 Пенью лесной приозёрной поляны,
 лепету летних малиновых дней…






 3.



 Оттолкнувшись от места и времени,
 поднимается ввысь монгольфьер -
 без обиды, вины и без бремени
 мнимых чисел и звуков-химер.
 Приближается к облаку белому
 полный крепкого воздуха шар.
 И тебе, загорелому, смелому,
 машет снизу рукой Буссенар.

 И выходит, что лётчику-отроку
 с капитаном Сорви-головой -
 он оставил по свежему оклику
 над колючей склерозной травой.
 Чтоб пробиться с оранжевым знаменем
 сквозь барханы и зыби песков,
 чтоб прижучить винчестера пламенем
 чуингамы полков-чужаков...

 Справедливость отваги и странствия,
 амперметром искрящийся Верн -
 вот все признаки Божия царствия,
 где не нужен у власти экстерн.
 Монгольфьеры, свежи и доподлинны,
 прорастут над монголом земли. -
 Лётным шаром, смородиной родины,
 золотистой корзиной рули!