Обратная сторона медали III

   7.
   В городе 16 октября практически прекратилась жизнь учреждений. В сберкассах во мраке готовились к сожжению документов, в некоторых наркоматах (Вержбицкий посетил Наркомфин) никого не было. В полутемном ГУМе «купил три кило свеклы. О радость!» На родной Преображенке у мясомагазина увидел, как работники магазина тащили домой окорока. На фабрике им. Щербакова работники били директора, который пытался удрать с имуществом на автомобиле.
   Даже неделю спустя, 23 октября, Вержбицкий в дневнике отмечал, что с неба «падает черный снег. Это остатки документов, сожженных в печах центрального отопления. Маленькие черные бабочки».

   Из дневника Вержбицкого. «19 октября. Опять обман, опять прикрывательство. А сейчас мне сообщили, что у Абельмановской заставы толпа сама стала задерживать бегущих и выволакивать их из машин». Обратим внимание на то, что еще и 19 октября продолжалось бегство из Москвы. Поэтому «панику» нельзя ограничивать только датой 16 октября.

   8.
   Сами Вержбицкие решили несмотря ни что остаться в Москве. Налеты фашистской авиации следовали один за другим. Кроме скупых сводок в газетах, отсутствовала всякая печатная информация, неизвестны были и постановления Моссовета, если они вообще были. Два дня не вывешивалась на улицах «Правда». Никаких сообщений или заявлений ни от ЦК партии, ни от Коминтерна не было вообще с начала войны.
   Через 10–12 дней в Москве стали исчезать последствия несостоявшегося бегства.
   «28 октября.
На улице стало чиннее, спокойней, чище… Тон в разговорах уравновешенней».
   7 ноября 1941 года.
«Невеселый праздник. По улице идет „демонстрация“ — две сотни женщин и мужчин, подтянутые поясами с лопатами и ломами на плечах. Холодно, ветер, падает тяжелый снег. Огромные очереди за картошкой и хлебом. Радио все утро хрипело и срывалось. Говорят, что это немцы „сбивают волну“... В параде на Красной площади участвовало несколько сот танков. Это очень успокоило москвичей. Хотя некоторые говорят: „Зачем они парадируют около Кремля, им нужно быть на фронте!“ Сталин сказал, что война продлится еще несколько месяцев, полгода, а может быть, и „годик“».

   9.
   Если бы не эти свидетельства очевидца, просто невозможно было бы себе пред ставить, что москвичи, только что пережившие страшную опасность возможной оккупации и гибели Москвы (или они не предполагали, чем кончится дело?), могут так спокойно ставить на чашу весов рядом свободу и независимость своей родины и своевременную выдачу зарплаты. Безусловно, это говорит о том, что тогда не были известны зверства фашистов, люди слабо представляли себе, с чем им пришлось столкнуться, и главное, не так уж патриотично были настроены. Это сегодня, когда забылось многое из того, что помнить не хочется, осталась в памяти одна своевременная выдача зарплаты, это сейчас пенсионеры кричат о счастливом прошлом. А в конце октября 1941 года баба с мясорубкой в руке во дворе Колодезного переулка кричала другое: «На что мы страдаем? Пусть бы коммунисты дрались с фашистами за свои программы, а мы-то при чем?» 

   Из дневника Вержбицкого:
23 октября 1941г.
   Прошло 4 месяца войны а в газетах нет никаких итогов. Сплошное неведение.
   Вместо призыва "стереть с лица земли" появились лозунги "измотать силы". Кому?

   В центре поубавилось людей и авто.

   16 и 17.10.41 некоторые платили 20'000 рублей за доставку в Казань на авто.

   Ведется перерегистрация продовольственных карточек. А то многие получали на "умершие души", выкупив карточки у уехавших.

   В "Метрополе" выбиты все стекла.  На Театральную площадь упала фугаска.

   Повсюду продолжают судить и расстреливать шкурников и расхитителей.

   Володя хотел пойти пешком из Москвы, но ему стало жалко патефон с пластинками,  который тяжело нести.

   С неба падает черный снег. Это остатки документов,  соженных в печах центрального отопления. Везде маленькие черные бабочки.

25 - 27 октября
   Обьявлена по радио всеобщая мобилизация женщин до 40 лет и мужчин до 45 лет на рытье окопов.

   На дверях сапожника записка:  "Все ушли на фронт.  Походите босиком". Шутники!

   Зашел напиться раненый боец Петр Платонович Ягупов. Долго сидел и рассказывал.
   Ему 37. С маршевой ротой с горем пополам  достиг фронта около Вязьмы, в 7-ми км от боя. У бойцов не было ни одной винтовки. Кормили плохо (300-400 г хлеба, без горячего).
Многие были разуты.
Победного пафоса напрочь нет. Очень мало автоматов.
Роту, посаженную на платформы, немцы разбомбили. Командир сказал:  "Спасайся, кто может!"
Разбежались по лесам.
Колхозники бегут в город.
      Ягупов из-под Орла.  Десятник по ремонту дорог. Артиллерист, а назначили в пехоту. "В пехоте легче, я согласился.  . ."
   "Много обмана", "До власти не доберешься" (как и сейчас они нас впритык видеть не хотят и это к лучшему), "Евреи воевать не согласны,  они все уехали в Кхуйбышев".