Великому Бунину. Беатриче. Лаура и Данте

    Тот день, когда они впервые увидели друг друга, был роковым и для неё:   
«Было  и  Её сердце страстно и нежно; но  сколь непреклонно  в долге и чести её.
Владычица  моя,  Она прошла  мимо  меня, готового отдать всю жизнь ей, 
одиноко сидевшего в сладких мыслях о моей любви к Ней.
   Дабы приветствовать Её, я встал,
смиренно склоняя перед Нею своё побледневшее чело.  Я трепетал.
Сказавши мне несколько ласковых слов, Она продолжала свой путь.
У меня от счастья рвалось за нею сердце, разрывало грудь...»    
    Двадцать один год он славил земной образ Лауры – богине подобный;
ещё четверть века – её образ загробный. 
     Он сосчитал, что  за  всю жизнь видел  её, в общем, меньше года;
но и то всё на людях и всегда «облечённую в высшую строгость»  всегда.
Всё  же вспомнил он и другое тогда:   
«И  Она  побледнела однажды.  Это  было в минуту  моего отъезда. 
Она склонила свой  божественный  лик вдруг, 
Её  молчание,  казалось, говорило:  зачем покидает меня мой верный друг?»
    Чёрная чума 1348 года, в несколько недель поразившая  в Авиньоне шестьдесят  тысяч  человек,
поразила  и Её... Навек.
   «Ночь, последовавшая  за этим  зловещим  днём, когда  угасла  звезда,
сиявшая  мне в жизни, или,  точнее сказать, вновь  засияла в небе навсегда, 
ночь эта начинала уступать место Авроре,
когда некая Красота, столь же дивная, как и Её земная, на заре,
коронованная драгоценнейшими алмазами  Востока, встала предо мной.
И, нежно вздыхая, подала мне руку, столь долго желанную мной...»
     В 1533 году король  Франциск  Первый,  проезжая Авиньон,
приказал вскрыть полуразрушенную гробницу, находящуюся в этой капелле, нарушил покой Её он,
убеждённый горожанами Авиньона, что именно в  ней покоятся останки Лауры и Её ауры. 
В   гробнице  оказались  кости.  Но  чьи?  Точно  ли  Лауры?
Имени, написанного на гробнице тонко, нежно, осторожно,
прочесть было уже невозможно.
–––––   
Иван Бунин. Прекраснейшая солнца. (Отрывок).
     Тот день, когда они впервые увидели друг друга, был роковым и для нее:    
    Было  и  Ее сердце страстно и нежно; но  сколь непреклонно  в долге и чести,
 Владычица  моя,  Она прошла  мимо  меня,  одиноко сидевшего в сладких мыслях о моей любви к Ней. Дабы приветствовать Ее, я встал, смиренно склоняя перед Нею свое; побледневшее чело. Я  трепетал; Она же продолжала свой путь, сказавши мне несколько ласковых слов.    
     Двадцать один год он славил земной образ Лауры;
еще четверть века -- ее образ загробный. 
Он сосчитал, что  за  всю жизнь видел  ее, в общем, меньше года; но и то все на людях и всегда "облеченную в высшую строгость".
Все  же вспоминает он и другое:      -  И  Она  побледнела однажды.  Это  было в минуту  моего отъезда.  Она склонила свой  божественный  лик,  Ее  молчание,  казалось, говорило;  зачем покидает меня мой верный друг?
    Черная  чума  1348  года,  в  несколько недель  поразившая  в  Авиньоне шестьдесят  тысяч  человек, поразила  и ее.
-  Ночь, последовавшая  за этим  зловещим  днем, когда  угасла  звезда, сиявшая  мне в жизни, или,  точнее сказать, вновь  засияла в небе,  ночь эта начинала уступать место Авроре, когда некая Красота, столь  же дивная, как и Ее земная коронованная драгоценнейшими алмазами  Востока, встала предо мной. И, нежно вздыхая, подала мне руку, столь долго желанную мною...
    В 1533 году король  Франциск  Первый,  проезжая Авиньон,  приказал вскрыть  полуразрушенную  гробницу,  находящуюся  в  этой капелле, убежденный горожанами Авиньона,  что именно в  ней покоятся останки Лауры.  В   гробнице  оказались  кости.  Но  чьи?  Точно  ли  Лауры?  Имени, написанного на гробнице, прочесть было уже невозможно.

Авиньон, апрель, 1932