Над пропастью. Размышления о книге Сэлинджера

      Я столько чуши несусветной наслушался про роман Селинджера, который у нас больше известен под названием «Над пропастью во ржи» («Ловец на хлебном поле» в переводе Макса Немцова), что мне и смешно и грустно стало.
Я представил, что бы сам герой произведения сказал по поводу всей этой глупости, которую несут просвещённые дяденьки и тётеньки «о нескольких днях из жизни умного и нервного юноши по имени Холден Колфилд».
— Мне выпала честь познакомиться с твоими матерью и папой, когда они пару недель назад приезжали на беседу с доктором Тёрмером. Они славные люди.
— Да, ничего. Нормальные такие.
Славные. Вот еще какое слово я по-честному ненавижу. Фуфло. Как услышу, блевать тянет.

     99%  за то, что он и о моих рассуждениях выскажется подобным образом. Я с этим характером знаком очень хорошо, и поэтому иллюзий не строю.
     Герой — 16-летний пацан — судья. Судья жесточайший, который легко отбрасывает любые смягчающие обстоятельства подсудимых, «угодить» ему невозможно. Он судья и самому себе, он прекрасно понимает, что он лжец, что он трус, что сам он ничтожество, что он дурак, что он нездоров психически. Он говорит об этом предельно откровенно (этим и ценна книга!) Но мудрые искусствоведы, словно в упор не видя этого, начинают нести несусветную оправдательную чушь. А Холден адвокатов ненавидит (как и отца своего втайне, который тоже адвокат), он бы с удовольствием накакал бы всем высокоумным литературоведам на их мудрейшие лысины.
     А ведь судья, в сущности — палач. Я не удивляюсь тому, что убийца
Леннона уселся дочитывать «Над пропастью во ржи» рядом со смертельно раненным певцом, и наплевать ему было, что это преступление - невероятное горе для огромного количества людей.
     Процитирую из Википедии: «Основным мотивом убийства Джона Леннона Чепмен впоследствии назвал то, что он хотел «похитить славу» музыканта и стать знаменитым, ему было тяжело чувствовать себя «большим ничтожеством» и «большим пустым местом». Позже он признался в осознании того, что принял ужасное решение из эгоистических соображений: «Я чувствовал, что, убив Джона Леннона, я стану кем-нибудь».
       Известно также, что Чепмен считал Леннона «обманщиком», как и некоторых других знаменитостей. Так, жена Марка Глория вспоминала его, прочитавшего книгу о Ленноне: «Он рассердился и назвал Леннона ублюдком. Он был зол из-за того, что Леннон проповедовал любовь и мир и имел при этом миллионы». За несколько часов до убийства Чепмен прочёл интервью Джона в текущем выпуске Playboy и вновь осознал, «как прав он был, считая Леннона обманщиком, и как правильно было бы убить его». Тогда же, незадолго до убийства, Марк включил в отеле телевизор и стал представлять, как много будет о нём репортажей в СМИ и как все будут задаваться вопросом, зачем он убил экс-битла.»
      У Холдена, Слава Богу, не было в руках оружия, иначе участь Стрэдлейтера, проститутки и её сутенёра могла бы быть весьма печальной.
      Книга Селинджера правдива. В России гораздо ранее Тургенев разглядел нигилистов, родных братьев Холдена, подобные им ребята спустя некоторое время преобразились в большевиков и накуролесили в истории ХХ века так, что расхлёбывать придётся ещё многим поколениям. Интересный момент, как только эти парни, которые были никем, вдруг становятся всем – они тут же превращаются в свою очень крутую противоположность или в жесточайших убийц.
      Удивительного в этом ничего нет. В стае волков и в львиных прайдах та же картина: щенки поджимают хвосты ровно до того момента, когда представится случай занять место вожака. Проблема лишь в том, что в человеческом сообществе подростки, если нет настоящего контакта с родителями, настоящей любви, становятся опасны. И криминальная хроника просто вопит о жуткой волне подростковой преступности.
      В какой-то момент читать книгу становится очень непросто, настолько силён эффект присутствия. Велик соблазн начать всячески оправдывать Холдена, потому что выписан он просто стереоскопически. Читатель незаметно от самого себя вполне может начать отождествлять себя с персонажем. Как сердобольно все ухватываются за малейшие светлые штрихи! Про двух парней, с которыми он играл в футбол – он же не сказал, что они подонки, про покойного рыжего брата так хорошо вспоминает, сестрёнку любит, даже пластинку купил, и даже: «Понимаешь, я себе представил, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей, и кругом— ни души, ни одного взрослого, кроме меня. А я стою на самом краю скалы, над пропастью, понимаешь? И мое дело— ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть. Понимаешь, они играют и не видят, куда бегут, а тут я подбегаю и ловлю их, чтобы они не сорвались. Вот и вся моя работа. Стеречь ребят над пропастью во ржи. Знаю, это глупости, но это единственное, чего мне хочется по-настоящему. Наверно, я дурак.»
      А я отчётливо вижу, что бы сказал сам Холден, если подобную речугу толкнул бы ему Страдлейтер или Экли. «Фуфло, подонки, ишь, детей они пожалели, притворы»,-  сказал бы он, и ни за что бы им не поверил. А читатель настолько опьянён «эффектом присутствия», что глотает эту липу, как ни в чём не бывало. пытаясь разглядеть в них какой-то смысл невероятный. А ведь это важный ключик к пониманию Холдена. Это он сам ощущает себя в опасности, это он нуждается, чтобы кто-нибудь поймал его над пропастью, в которую он летит. И это ему, как уткам пресловутым, нет места на своём пруду, нет точки опоры в этом мире. Мир необходим ему для согласия с самим собой, он лихорадочно ищет связи с людьми, хоть с кем-нибудь, хоть с проституткой, ему так плохо, что не до секса ему, настолько этому пруду промёрзшему нужно тепло, боль такая идёт со страниц книги, что физически ощущается! Но мир, который он отталкивает от себя проклятиями,   жутким зарядом негативизма — не может к нему приблизится, хотя и пытается.
     Сам Сэлинджер закончил свою жизнь отшельником, практически никого к себе не подпускал, возможно и потому, что то, что увидели в его романе сердобольные умники – это такая дурь, такая неправда. Нонкомформизм! Пацана гонят взашей из четырёх школ за неумение учиться, за паталогическую лень, а он говорит про тех, кто чего-то реально добился или добивается в жизни, что они притворы и фуфло, противопоставляя всему лишь желание спрятаться в какой-нибудь хижине. Ни единой мысли хоть о каком-нибудь созидании у него нет, «фуфлу» и «притворству» у него не находится никакой альтернативы, уже по той хотя бы причине, что он и лжец, и притвора, и бездельник. А откуда альтернатива возьмётся при неразвитом мозге и реальных проблемах с психикой? Огромное обаяние юности, которое в нём, разумеется, есть, личностного содержания ему добавить не может, хотя многих героев книги (и читателей в том числе!) подкупает!
      Книга просто кричит, посмотрите – вот абсолютно реальный человек. Он жутко страдает, его взросление – вивисенкция,  операция без наркоза, он не в состоянии разобраться ни в себе, ни в мире! Он бодается, ранясь при этом, и раня близких и родных. Он реально опасен и для себя самого, и для тех, кто, на их несчастье, может оказаться случайно на пути.
    
      Уверен, что очень многие, в той или иной степени, узнают в Холдене и самих себя, и своих детей, и внуков. Взросление — тяжкий труд.  Геркулесовы подвиги, по сравнению с этим — просто увеселительные прогулки.