Тарас Шевченко

Читая  Л. Большакова «Дорогами Кобзаря"
к 250-летию города Оренбурга



Эпиграф:
Приехал в Оренбург, -
Тарас Шевченко встретил
И напоил меня он музой доброты,
Со грустью не тая.
Промчался встречи миг
И Оренбург меня проводит;
Чистым, белым, свежим хлебом,
Все мудрости в печали затая.


               I


Подвысь! Пошёл!
И тройка понеслась через Форштат;
Храм, колокольня,- Пугачёвский бунт
И Орская дорога по историческим местам,
Перед тобой открылась,- всё наяву.
Чернь поднялась, сжигая всё, громя,
И воинский Георгия собор,-
Взирал на это всё в колокола звоня.


Собор твердыней для Пугачёва стал:
Гремели пушки, дробью казаков разя.
И мысль о Пугачёвском бунте,
Вошла в тебя,- как призрак дня.
И Неженский Форпост, и Орские ворота
Загородили всю свободу пред тобою затая,
И заспанная, грязная, но милая молодка
В воскресный день,- как лучик для тебя.


Судьба избы,- от тухлости тошнило.
И теснота, и отдохнуть нигде,
И нищета вокруг развёрнутого мира,
И ширина земли повсюду и везде.


Роскошные луга, Уральские затоны,-
Повсюду благодатная земля.
Сплошная бедность,
Думали Сокира и Шевченко,-
Въезжая в Островную крепость
Пред Каракумскими степями
Жизни мудрость открылась вся.


Безмолвна ночь Урала,- тишина.
И луч луны, он к морю мчится,
И камыши шуршат, журчит вода,
Кобзарь вбирает эту красоту в себя,
И мысленно ваяет акварелью:
Безмолвие, тишину, магические лица.


И песня детства Украины милой
Вошла  с сироткой, слёзы на глазах.
Боль к горлу подошла,- терпи Тарас
И унижение судьбы острее приближалась,
К душе матросского певца,
И жизнь твоя вся в памяти промчалась.

 
              II


Стихи лились при слове  Островной.
Здесь казаки живут,-
Тарас Шевченко вздрогнул,
Воспоминая, Украину, дом родной.


"Чему не можно,- добрым людям ради" -
И земляков беседа завелась.
И бедность на него взглянула, косо, сзади,-
Кусочком сахара в Ивасиных глазах искрясь.


Стыдливое признание хозяйки:
"Соседка, одолжи десяточек яиц".
Вселились те слова при миге расставания
И скрылась вдаль село,- пыль в небо поднялась.


Бытует много разговоров,- все о прошлом.
Тарас Григорьевич,- смысл песен стариков.
Нам б ключевой б водою с тяжкою судьбою,
С народом всей б России поделиться
И рассказать судьбу поэта о жизни его:
Доброй, трудной, не простой.


Почтовая, постой! Озёрная – «Опять хохлы?»
"Нет с – русские живут",- и снова в путь.
Казацкие станицы бегут навстречу,
Красногорского села постой,
Редут Гирьялл, вот Троицк промелькнул
И рядовой Шевченко тяжело вздохнул.

 
Казачьи хаты, горы, рощи, чистая речея
Всё мило, всё в тебе, всё несмотря
На узость казематского окна, -
Проходит ночь в застенках Губерлея.


Пикет казачий, станция Подгорная
И несмотря на смену лошадей,
Поднялся ты, на плоскую вершину
Открылась пред тобою леденящая пустыня,
Прекрасные красоты Губерлинских гор, -
Влились в тебя и рощи сине – голубые,
Прорезали в тебе таинственный мир – взор.


Прекрасны все красоты гор, хребтов, ущелий.
Здесь жажду утолят подземные ключи
И с мудростью народной они вечны, -
Ведут к добру – ростка сквозь трудности пути.


              III


Да. В Орской, песни здесь не льются, -
Тяжёлых вздохов мёртвое молчанье,
Вокруг поэта стихи страданий вьются
И отгоняют злобных демонов объятья.


Казармы батальонов, - новенькая крепость
И деревянный «экзерцгжгауз», - позор знай,
Судьба солдат муштрою затемнённой
Глядит в твои глаза, - страдай, запоминай.

 
Муштра, - изнеможение до муки,
А запрещение писать и рисовать? –
Всё это принесло тебе страдания и муки,
Кто не жил так, - им это не понять.


Горбы верблюжьи словно волны моря,
Однообразие в степи, - тоска всё гложет,
Но тайный дар, набором красок для тебя,
Скрывал от cглаза в голенище сапога.
К расстрелу каждого четвёртого готовит,
Злобой чёрной ненавистною томим.


Был заговор солдат, - мучитель уничтожен,
Торжественно убийца в землю погребён
И от расстрела сей указ позорный отменён, -
Победой дружною солдатской побеждён!


Легенды льются, - быль раскрывает правду,
А прочитаешь смысл легенд правдив, один:
"У палачей одно, - убийством жизнь развязка,
Кто борется за правду, -правда это жизнь".


               IV


По – новой начались твои все испытания:
Первопроходцем стал, - с Буртаковым вперёд!
Вас ждут пески Киргизии, - пути страдания,
Семьсот вёрст  пути и ширь Аральских вод.

 
Собрались в путь три тысячи телег
И тысячи верблюдов колючки всё жевали.
Напутственный молебен, в облаке пыли:
Башкиры, русские, киргизы за пылью исчезали.


Закончился четвёртый трудный переход,
Исчезла Оренбургской крепости тюрьма, -
Встречает Вас казахская земля.
И вновь вперёд, а впереди невиданный Арал,
Потоком льётся средь холодных гор течёт,
Как новый призрак неведомый зовёт. 


Вот речка Орь с прохладой на пути,
Лежат отроги Музоджарских исполинов гор,
Надвинулись на Вас острее, круче
И тишь утра и солнце вновь встаёт,
А впереди и позади конвоем с Урала казаки,
И, ты, Тарас природу эту созерцаешь с грустью.


Как бела скатерть ковыля необозрима
Чудесная и чудная прекрасная картина:
Ни стрекота кузнечиков, ни пенья птиц, -
Немы и бездыханны звуки каравана исполина.


Степной мираж, он как степной пожар
И двадцать две версты, в альбоме зарисовок.
Ночь у залива Ори Тихо дремлет, спит,
И чудная картина пред тобою, - изумляет очи.


Пространство расширялось, светом обнялось
Огней струями параллельных направлений;
Всё это в твоей памяти осталось и слилось
И окружил огонь весь караван карэ строений.


Два дня Вы шли по обгорелому пути, -
Спасительный вновь берег Ори и опять ночлег.
Реку Вы Орь вброд, вместе перешли,
Ночлег и снова в путь, и бесконечна степь.


                V


Тарас Шевченко переносил все тяготы пути,
Он шёл вперёд на трудность не смотря;
Неведомое море очень трудно обойти,
А позади пути вновь крепость и казарма ждёт
Муштрой всю злобу в казематах затая.


Домой шлёт письма друг твой, Бертаков:
"Родные, милые когда сумею я домой прийти?
Октябрь, зима, весна и лето вновь пришло, -
Отчёта губернатор требует прошедшего пути".


А наш поэт в казарме. Шагистика, - позор,
Словесность, - унижение достоинства души,
Мир человечности не уничтожит вздор,
Бездушною машиной воинской муштры.


Здоровье иссякает, - дух весь источён,
Но живопись спасает от шагистики – муштры.
Киргизы просят: "Где карандаш? – Рисуй,
Твори художник для нашей и своей души".
И наполняет акварель солёный воздух моря
Большого сумрачно – таинственного дня.


Все впечатления твои в казарме укрепил
В послании сердечном, нежном к Репниной:
"Что жив, здоров, - не счастлив, весел он,
Наброски акварелью в бумаге закрепили
Мир трудный, тяжёлый жизни не простой".


Здесь был ли не был, что о том сказать?
Народ всё сохранил от мук его и ссылки той.
Весь Орский край сумел  понять, объять
Легенды о сыне с Украины что с доброю душой.


              VI


"Оренбургская зима", - "Болдинская осень", -
За двести дней создал шедевры, - цикл стихов,
Портретов галерею, добрых жизненных умов,
Пейзажа красоту вселил он наши очи.


Апрельский обыск и арест, - трагический провал.
Бездушная и чёрствая рука полёт его прервала,
Но несмотря на этот солдафонский мадригал,
Судьба, Тарасу, множество друзей послала.


Друзья все руки подали ему, сказали: "Приходи.
Побольше воспоминаний дружбы – доброты".
В дом к Кутиным, - здесь часто был поэт,
Расправит чёрный ус: "Чи живи? Чи здорови?"
Свободно чувствовал среди друзей себя поэт.


Вот Лазоревский у порога встретит: "Заходи!"
А встречи с Юдиным, прекрасные и добры очи,
Так проводил поэт бессонные трагические ночи,
И дом Гарка и в стужу грел до ранней до весны,
И Казаковский дом согрел теплом тебя:
"Рисуй, твори! Здесь не казарма, - пиши стихи!"


Допросы и допросы в свободе обвинившие тебя
И «высочайшая воля», - гибель творческой души;
Огонь вновь пожирал твои бунтарские стихи,
Награда каземат, - страдания за широту души.


Знакомых, несмотря на это, стало больше:
Семья Киршей, Блаламбергов, Костроминых,
Тепло и доброта идёт от дружеской руки,
Орлов в письме не раз Сергею Левицкому писал:
"Не зря, не зря по вечерам я с жадностью читаю
Шевченко запрещённые правдивые стихи".


Сокира весть на родину, на Украину шлёт.
Читают в этих письмах Тараса земляки:
"Тарас Шевченко, - не прерванный полёт,
А мысль определяющая доброту души!"
 

               VII


Татарский тракт ведущий на Уфу
И батальонов дислокация перемещений,
Но несмотря на это Шевченко посещает Каргалу,
Татарке Забаржад он посвящает стихотворение.


А в мыслях вновь проходит Пугачёвский бунт,
Тревожный мир Сентовской слободы зовёт:
"Царь Петр третий, ему двери открывает,
На пир повстанческий, разгульный приглашает".


Твердит: "Богатые татары все в Оренбург ушли,
А бедняки татары ждали Емельяна Пугачёва.
Мне говорят, - Царь батюшка нас в бой веди, -
Мы все за правду сражаться, умереть готовы!"


В мираж видения пурга вся снежная ушла,
И двинулся татарский полк на взятие Оренбурга.
В бою геройски пал повстанческий тот полк,
Не посрамив в бою Емельку Пугачёва – бунтаря.


             VIII


Вот пишет наш Шевченко повести, поэмы
Под неизвестным нам названием "Варнак"
В них схожи между собою человеческие судьбы,
Соединила тех героев речка Елек, иль Илека

 
У этой речки под землёю соленая глыба,
А возле, рядом небольшая крепостца.
Тарас был поражён величием простого старика:
"О как прекрасен наш народ, почтенен, смел
В нём нет заискивания, - они все бунтари.
Хоть наш мужик бесправен, обворован и холоп
Смотрю на них, беру бумагу, рисую от души".


Подвал у каземата смрадный, жуть холодный
На север обращёна камера из камня для меня,
Но несмотря на это  мысль направлена Тараса:
"Бунт освободит Россию от невежества и зла".


Встречает вновь Тарас сочувствие своих друзей,
Которые вселили в его душу смысл доброты:
"Прочь уходит из подвала царский приговор,
Друзья ведут его к себе наперекор его судьбы".


Крутит и въюжит белый снег и снежная пурга;
Чиновники с доносами до Петербурга мчаться,
Елецк для дружбы растворяет двери для Тараса,
Не испугавшись царской милости, - проклятья.


                IX


Дом губернаторский фасадом смотрит на Урал,
В нём не почётный гость Тарас Шевченко, нет:
"Входи, наш арестант, пиши с меня портрет, -
Хороший тон в портрете нынче очень в моде".

 
Лишь только крепость рук друзей и близких:
"Поэт – художник,  дружба наша пригодится,
Мы облегчим  твоё несчастье в ссылке от царя".
И мир опального поэта к свободе устремился.


Огромен и прекрасен губернаторский дворец,
Тарас портрет Петровны Образцовой написал,
И по доносу – склоки превратилась в тяжбу
В субботний день, кто на Тараса кляузу послал?


Кто мерзость, подлость послал тебе тогда,
По – новой каземат, Мрак стен и тухлая вода, -
Тот поцелуй ревнивца мужа Обручёвой послала,
Вокруг Шевченко безумство, подлость обвивала.


               X


Усиленный конвой, сидишь, как арестант,
И рядом каторжник в колодки заключённый,
Слилось в душе всё это проклиная, теребя
Свою судьбу в холодном, мрачном каземате.


Все поиски к духовной доброте зашли в тупик,
И беспощадно сорван лист благой календаря,
Путь тяжких, долгих следствий встали на пути,
Штыками сменных караульных о стену бряцая


Присяга, служба верности подлог а не предлог
Священник ротный вновь к тебе подходит.
От церемонии присяги этой никому не нужной,
Поэт бездушною военною машиной окружён.


Друзья, создали "Верности кружок",спасают.
Есть близкие у ссыльных в крепости всегда.
И белых чистых пятен много на жизненном пути,
А ссыльных в крепости судьба объединяет.


                XI


И снова путь, Тарасу, тот, известен Орский тракт
По тракту предстоит Шевченко дальняя дорога.
Маршрут не новый Новопетровск и Мангишлак
И волны Каспия разверзли песочные ворота.


Галоп в пути привёл  всех всадников к беде,
И неожиданность в пути ждала в земле глубокой,
Ущелье чёртово с коней смело всех седоков,
И гибель тех солдат да и твоя стояла недалеко.


Встреч мимолётных дружественных много,
Прощальный долгий взгляд прощаемся друзья
И стелется вновь под ногами прямая линейная дорога.
Стоит твердыней угрюмый уральский городок,
Ты с радостью встречаешь мир города далёкий.


Мир добрых и сердечных казаков с Урала,
И борода твоя широка, - "мученик за веру",
И полный фанатизма уральский тихий городок,
Отвешивает мученику будничную злую меру.

Форпост Мухраново и близость Рассыпной,
Дальнейший путь форпост Студёной,
Кинделинский, Иртецкой бегут тебе навстречу.

Привал ночной в дороге дальней вновь.
Поспешность конвоиров: "Знайте песни меру".
Есть много у народов песен о пролитых слёз,
Услышать б, записать б потомкам для примеру.


Живая жизнь течёт в незапертой тюрьме,
А полуостров Мангышлак потухшим взором,
Глядит на мир людской за задумчиво, размерено
И кандалы с души спадают медленно но верно.


               XII


Толстому пишет о своих страданиях поэт:
"Я получил известие о своём освобождении,
Но паспорт до сих пор не смог я получить.
Чтоб паспорт получить я в Оренбург обязан
Тысячу одну версту вновь по безлюдному пути
Один пройти, чтобы обнять своё освобождение.


Вот добрый комендант душевный наш Усков,
Мне выдал пропуск прямо в Петербург
И я миную и Уральск, и Оренбург ему спасибо.
Сердечно благодарен, спешу я в Петербург!


Мне по дороге полицмейстер объявил:
Чтоб вновь вернулся я туда откуда прибыл,
А я от счастья, от свободы сильно захандрил,
Пусть Нижний Новгород меня свободою излечит.


Я к счастью не вернулся в этот город Оренбург,
И право жительства  я в Петербурге получил.


Да! Жизнь моя в противоречие ушла, -
Есть в Оренбурге у меня друзья и ждут они меня,
А есть мне ненавистные мои враги с которыми
Мне лучше не встречаться боле на своём пути,
Помечен ими, что под секретным их надзором я".


Мечтаю написать я жизненный большой роман,
О скудности, невежества дворян, царей в России
И почему они за счёт чужой жиреют и живут,
А в бедности  в бесправии живёт народ России.