Воскреснувший Голландец

Как-то раз под сигналы царствующих пушек,
Раскатами держащих власть над вами,
Призвало море вас по долгу службы
Со всем орнаментом, точно орденами.

До суши не дошла суть тех переговоров,
Их тайна пускай со временем соблюдает договор,
Тому пускай морских приставов свора
Печатает в волнах разнузданных нетленный приговор.

Знаменовался штилем легким тот конгресс,
Лишь колокол размеренно звон свой возносил,
Никто его малейших вздохом не нарушил здесь,
Вблизи неведомых, неподчиняющихся сил.

Но с горизонта единым часом им было велено спуститься,
На Родину прибыть был благословенный им наказ,
Но состав домой не полный возвратился,
Что до того было сотни тысяч раз.

Крик отрадных голосов их встречал на побережье,
Рекою в спешке к ним хлынула толпа,
Мы их в триумфе на земле оставим грешной,
Вверим в руки пристани те великолепные суда.

Мы обратим свой взор на тех скитальцев,
Что с того конклава море не пустило,
Чей киль застрял меж его холодных пальцев,
Душу чью оно забрало, а тело – убило.

Их вечный сон храним корнями нежных лилий,
Морская соль лишила боли боевых ран,
Лоскутами вьется изъеденная тередо парусина,
Каждый заключил с волной нерушимый брак.

Но вдруг один от комы той очнулся,
Он морем был более других любим,
Он путы в клочья изодрал и встрепенулся,
И мачты яростно в воду он вонзил.

Якорь проржавевший подобрал со дна,
И на поверхность путь себе он протаранил.
Море в глубине не смогло его сдержать,
И за непокорность рассеяло на веки дух его и память.

И он несет в полете только образ
Могущества падшего фрегата,
Веленьем неба погребено тело красивое в водах,
И душа единым взмахом была его изъята.

Отныне, от моря отошедший, отверженный терпкою сушей,
Невозмутимо бродит под навесом голубым,
Свое воскрешенье словно писал он маслом и тушью,
Кротко скандируя: «А все-таки я был…»